Игорь-Северянин. От Гороховой до Гороховой. 1
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
27.08.22 | 3038
Я видел в детстве сон престранный
____________________
Улица Херне. В переводе с эстонского Гороховая. Тихое таллиннское кладбище, принадлежавшее некогда приходу Александро-Невского кафедрального собора. Здесь нашёл последнее пристанище русский поэт Игорь-Северянин, в миру Игорь Васильевич Лотарёв. Он хотел быть похороненным в Тойла рядом с могилой матери, но выпало кладбище на Гороховой улице. Ничего не случается без промысла Божия – хотел быть ближе к матери, а оказался в компании русских моряков, чьи подвиги воспел в молодости.
Именно здесь замкнулось кольцо времени, позволяющее нам вернуться к началу хитросплетения судьбы будущего поэта.
Вот что удивительно: все то, что мы по привычке называем салонно-будуарной поэзией — первые шесть книг и сборник «Миррэлия» — почти на 80 процентов написаны на дачах в Пустомерже, Дылицах, Ивановке, Бельском и Тойла. Для «салонно-будуарного поэта» все это несколько неожиданно, и есть в этом некая интрига. Вот почему интерес к творческому наследию поэта подвёл нас к желанию посетить связанные с его именем места.
Ивановка, Дылицы, Пустомержа и Тойла расположены вдоль железнодорожной ветки Санкт-Петербург — Ямбург — Ревель. Дача в Бельском (ветка Санкт-Петербург — Луга) была выбрана в 1916 году по совершенно определённым причинам, речь о которых пойдёт ниже. Однако все эти места объединяет вода — реки Ижора, Нейма и Пюхайыги, Когда-то все они были полноводными и в них ловилась форель, хариус, стерлядь и много чего ещё. А ещё многочисленные озера.
Зачем мы ковыряемся в чужом постельном белье и перетряхиваем грязные простыни? Кому интересно, где происходили интимные свидания и был зачат давно умерший сын поэта?
Дело в том, что мы выступаем в некотором роде душеприказчиками Игоря-Северянина. Поэт хотел, чтобы мы нашли те места, где он был молод и счастлив, места, где он черпал вдохновение и боролся с собственным гением. Мы выполнили его последнюю волю – мы нашли эти места.
_________________
Я видел в детстве сон престранный,
Престранный видел в детстве сон...
Ничем не примечательный дом номер 66 на Гороховой улице в Петербурге. Но именно в нём в мае 1887 года родился младенец Игорь. Мать – Наталья Степановна потомственная дворянка из рода Шеншиных, отец Василий Петрович офицер 1 Железнодорожного батальона. Для матери – это второй брак. И хотя она не была светской красавицей, было в ней что-то притягательное.
Первый муж Натальи Степановны Иван Георгиевич происходил из малороссийского дворянского рода Домонтовичей. Документально не подтверждено, но есть версия, что род восходит к князю Довмонту — вождю земли псковской. Георгий Иванович служилый дворянин, строитель Адмиралтейства и Дворцового моста в Петербурге. У него многочисленная родня, среди которой мы находим свойственниц будущего поэта революционерку Александру Михайловну Коллонтай, урождённую Домонтович, и Евгению Константиновну Муравинскую – знаменитое в начале прошлого века колоратурное сопрано Евгению Мравину. Из этого же семейства происходит и выдающийся советский дирижёр Евгений Мравинский.
Соорудя Адмиралтейство,
И, выстроив какой-то мост,
Он обошёлся без злодейства.
Имел двух братьев; был один
Сенатором; другой-же гласным.
Муж браком с мамой жил согласным,
И вскоре дожил до седин,
Когда в могилу свёл его
Нарыв желудка — в Рождество.
Он был вдовец, и похоронен
В фамильном склепе близ жены, —
Все Домонтовичи должны
В земле быть вместе: узаконен
Обычай дряхлый старины.
Ему был предком гетман Довмонт,
Из старых польских воевод,
Он под Черниговом в сто комнат
Имел дворец над лоном вод.
Гостеприимство генерала,
Любившего картёжный хмель,
Еженедельно собирало
На винт четыре адмирала:
Фон Берентс, Кроун, Дюгамэль
И Пузино. Морские волки
За картами и за вином
Рассказывали о своём
Скитании по свету. Толки
Об их скитаньях до меня
Дошли, и жизнь воды, маня
Собой, навек меня прельстила.
Моя фантазия гостила
С тех пор нередко на морях,
И, может быть, они — предтечи
Моей любви к воде. Далече
Те дни. На мёртвых якорях
Лежат четыре адмирала,
Но мысль о них не умирала
В моем мозгу десятки лет,
И вот теперь, когда их нет,
Я вовсе их не знавший лично,
С отрадой вспоминаю их,
И как-то вдохновенно — клично
О них мой повествует стих.
[Разыскать в Петербурге кладбища с могилами Домонтовичей и адмиралов: Дюгамель Михаил (Михель Адам) Осипович (1812 —1896), фон Адмирал Берентс Евгений Андреевич (1810 – 1878). Кругосветный путешественник. Во время Крымской войны командуя 72-пушечным винтовым кораблем «Константин» участвовал в обороне Кронштадта от нападения англо-французского флота. Адмирал Кроун, Александр Егорович, его именем назван мыс на полуострове Корея в Японском море (ныне м.Таламанган) и мыс в бухте Провидения (Берингово море); контр-адмирал Пузино, Орест Поликарпович (1819-1891).]
К Наталье Степановне сватались разные люди ещё до замужества за Георгием Ивановичем Домонтовичем, но овдовев, она выбрала сапёрного офицера из купеческого рода Василия Петровича Лотарёва.
Родился я, как все, случайно
И без предвзятости при том...
Был на Гороховой наш дом…
И, лёжа на живом шёлку
Травы весенней, в телеграмме
Прочёл счастливый мой рара,
Что я родился, дея pas,
Pas, предусмотренные в драме,
Какую жизнью свет зовёт.
И только по счастливой случайности младенца крестили Игорем по настоянию отца, хотя его друг в телеграмме настаивал на Егоре
Отец мой, вмиг поняв ошибку
Приятеля, с киргофских гор
Прислал привет отцовский в зыбку.
Шалишь, брат: Игорь — не Егор!
Сойвола. Владимировка. Череповец
Жизнь родителей не заладилась. О ней мы ничего не знаем определённо.
Отец и мать! вы оба правы
И предо мной, и пред страной:
Вы дали жизнь певцу дубравы
И лиру с праведной струной.
Я сам добавил остальные —
Шесть самодельных острых струн.
Медно-серебряно-стальные,
Они — то голубь, то бурун.
Отец и мать! вы вечно правы!
Ваш сын виновный — правдой прав.
Клоню пред вами знамя славы,
К могилам дорогим припав.
Юноша оказался у родственников отца в Череповецкой губернии. В летнее время жил преимущественно в Сойволе в доме тётушки:
Завод картонный тёти Лизы
На Андоге, в глухих лесах,
Таил волшебные сюрпризы
Для горожан, и в голосах
Увиденного мной впервые
Большого леса был призыв
К природе. Сердцем ощутив
Ее, запел я…
От мглы людского пересуда
Приди, со мной повечеряй
В таёжный край, где льётся Суда...
Но стой, ты, знаешь ли, тот край?
Ты, выросший в среде уродской,
В такой типично-городской,
Не хочешь ли в край новгородский
Прийти со всей своей тоской?
Череповец, уездный город,
Над Ягорбой расположон,
И в нем, среди косматых бород,
Среди его лохматых жон,
Я прожил три зимы, в Реальном,
Всегда считавшемся опальным
За убиение царя
Воспитанником заведенья,
Учась всему и ничему
(Прошу покорно снисхожденья!..)
Китай
Лето и осень 1903 года поэт провёл с отцом в Китае, в порту Дальнем и Порт-Артуре – именно там он видел русских моряков, в компании которых окажется на Гороховой улице в Таллинне. Впрочем, Китай уведёт нас далеко в сторону от основного повествования. Через год 10 июня отец умрёт в Ялте. И настанет время матери.
Давали право мне по вёснам
Увидеть в Петербурге мать,
И я, послав привет свой соснам,
Старался пароход поймать
Ближайший, нёсся через Рыбинск,
Туда, в столицу на Неве.
Квартира поэта
...А тут и этот бездыханный
Зал, и ладоней гулкий стон...
Я видел в детстве сон престранный...
Престранный сон... Престранный сон...
Квартира поэта на Средней Подьяческой прелюбопытнейшее литературное место Санкт-Петербурга. В начале XX столетия – это часть замызганного города, который принято называть Петербургом Достоевского. Это и так и не так.
По свидетельствам мемуаристов именно в этой квартире на Средней Подьяческой мэтр эго-футуризма принимал в часы досуга издателей и по отдельному расписанию поклонниц. В этой квартире бывали Валерий Брюсов, Николай Гумилев, Владимир Маяковский, Георгий Адамович, Бенедикт Лившиц, Давид Бурлюк, Георгий Иванов, Константин Олимпов, София Шамардина, Иван Игнатьев, Петр Ларионов, Владимир Сидоров – знаменитый Олег Бян из феерической комедии Маяковского «Клоп» Маяковского и ещё многие другие малоизвестные в истории русской литературы) личности.
Сюда на Среднюю Подъяческую Александр Блок прислал сборник «Ночные часы» с дарственной «поэту с открытой душой». Сюда приходили объёмистые конверты из Бюро газетных вырезок с рецензиями на стихи Игоря-Северянина и его выступления. Питерские экскурсоводы до сих пор приводят сюда туристов поглазеть на окна знаменитой квартиры. На секунду показалось, что дверь квартиры номер 13 распахнётся и хозяин жестом шателена пригласит зайти на рюмку Creme de Epine-vinette под солёный огурчик.
И улица цела, и дом стоит, и квартира есть, но вот вопрос: какая именно квартира была квартирой поэта? Приятель, а потом недоброжелатель Игоря-Северянина поэт Георгий Иванов вспоминал:
«Игорь Северянин жил в квартире номер 13. Этот роковой номер был выбран помимо воли ее обитателя. Домовая администрация, по понятным соображениям, занумеровала так самую маленькую, самую грязную квартиру во всем доме. Ход был со двора, кошки шмыгали по обмызганной лестнице».
Двадцать лет назад подъезд дома номер 5 по Средней Подъяческой улице представлял из себя машину времени: те же выбитые ступени, та же обмызганная лестница, тот же запах кошатины и кухни. В 1927 году Игорь-Северянин напишет по поводу мемуаров Георгия Ивàнова язвительный фельетон «Шепелявая тень» и возникнет феномен или, если хотите, загадка квартиры:
«Поэт Георгий Иванов как-то в "Звене", в своих "Китайских тенях", посвятил мне целый фельетон. Любезность в наши дни исключительная, конечно, и мне только остаётся быть весьма польщённым, тем более, что он находит имя моё "недолговечным, увы", а ему, бессмертному, обладателю воистину в е ч н о г о, увы, имени, это виднее. К сожалению, "вечный Иванов" - да и то второй! - в своих теневых мемуарах неоднократно, но досадно "описывается" и я беру на себя роль корректора, долженствующего исправить его "опечатки"».
Исправляя «опечатки Ивàнова» Игорь-Северянин, пишет о том, что после смерти сестры Зои от брака матери с Домонтовичем её наследники продали дом с условием предоставления матери поэта одной из квартир в пожизненное пользование. Ей была предоставлена квартира в две комнаты в бельэтаже на солнечной стороне двора:
«Квартира наша была светлая и сухая. Что касается кошек, действительно, это довольно распространённое домашнее животное водилось и в нашем доме, но по ч и с т ы м лестницам оно не летало, только ходило и бегало, как и сам г. Ивàнов 2-ой».
Квартира номер 8 в доме-колодце действительно расположена как бы на солнечной стороне двора, но не на втором, а на четвёртом этаже. Однако двадцать лет спустя дореволюционная табличка с номерами квартир со стены подъезда исчезла. И это больше не Петербург Достоевского, а весьма зажиточный уголок в центре города на Канале Грибоедова.
Вот как описывает спорную квартиру номер 13 Георгий Ивàнов:
«На приколотой кнопками к входной двери визитной карточке было воспроизведено автографом с большим росчерком над Ъ: Игорь СЪверянин. Я позвонил. Мне открыла маленькая старушка с руками в мыльной пене. "Вы к Игорю Васильевичу? Обождите, я сейчас им скажу"... Я огляделся. Это была не передняя, а кухня. На плите кипело и чадило. Стол был завален немытой посудой. Что-то на меня капнуло: я стоял под верёвкой с развешанным для просушки бельём. "Принц фиалок и сирени" встретил меня, прикрывая ладонью шею: он был без воротничка. В маленькой комнате с полкой книг, с жалкой мебелью, какой-то декадентской картинкой на стене - был образцовый порядок».
Декадентская картинка – это репродукция с картины Врубеля «Муза». По этому поводу Игорь-Северянин остроумно заметил: «Так "описываются" эстеты!»
Загадка в том, что в брошюрах поэта указан точный адрес – Средняя Подьяческая дом 5, квартира 8, бельэтаж, солнечная сторона. Но домовая администрация нумеровала квартиры произвольно и восьмая квартира, как мы помним расположена в четвёртом этаже. Дом номер 5 – это в действительности дом номер 7, потому что угловой дом по Каналу Грибоедова утратил нумерацию по Средней Подьяческой. И тогда дом номер 3 – это во времени Игоря-Северянина дом номер пять, возможно, окна квартиры в бельэтаже выходят и во двор, и на улицу, и это действительно солнечная сторона.
Вопрос квартиры, которому мы уделили столь много времени, есть вопрос не праздный, потому что здесь живёт мать поэта и обитает старая прислуга Мария Неупокоева – Дур-Маша. Это зимнее пристанище – место несвободы. Здесь пишется не так, как на воздухе. Свобода – это дачи, расположенные по одной железнодорожной ветке из Санкт-Петербурга в Ревель. Потому одна ветка, что в Тойла, а это несколько вёрст от станции Иеве снимает дачу поэт Фёдор Сологуб с женой.
В представлении Игоря-Северянина дача, во-первых, – это модно, так поступают поэты, а во-вторых – это свобода от городской квартиры, свобода от матери и прислуги.
Окончание следует.
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
27.08.22 | 3038
____________________
Улица Херне. В переводе с эстонского Гороховая. Тихое таллиннское кладбище, принадлежавшее некогда приходу Александро-Невского кафедрального собора. Здесь нашёл последнее пристанище русский поэт Игорь-Северянин, в миру Игорь Васильевич Лотарёв. Он хотел быть похороненным в Тойла рядом с могилой матери, но выпало кладбище на Гороховой улице. Ничего не случается без промысла Божия – хотел быть ближе к матери, а оказался в компании русских моряков, чьи подвиги воспел в молодости.
Именно здесь замкнулось кольцо времени, позволяющее нам вернуться к началу хитросплетения судьбы будущего поэта.
Вот что удивительно: все то, что мы по привычке называем салонно-будуарной поэзией — первые шесть книг и сборник «Миррэлия» — почти на 80 процентов написаны на дачах в Пустомерже, Дылицах, Ивановке, Бельском и Тойла. Для «салонно-будуарного поэта» все это несколько неожиданно, и есть в этом некая интрига. Вот почему интерес к творческому наследию поэта подвёл нас к желанию посетить связанные с его именем места.
Ивановка, Дылицы, Пустомержа и Тойла расположены вдоль железнодорожной ветки Санкт-Петербург — Ямбург — Ревель. Дача в Бельском (ветка Санкт-Петербург — Луга) была выбрана в 1916 году по совершенно определённым причинам, речь о которых пойдёт ниже. Однако все эти места объединяет вода — реки Ижора, Нейма и Пюхайыги, Когда-то все они были полноводными и в них ловилась форель, хариус, стерлядь и много чего ещё. А ещё многочисленные озера.
Зачем мы ковыряемся в чужом постельном белье и перетряхиваем грязные простыни? Кому интересно, где происходили интимные свидания и был зачат давно умерший сын поэта?
Дело в том, что мы выступаем в некотором роде душеприказчиками Игоря-Северянина. Поэт хотел, чтобы мы нашли те места, где он был молод и счастлив, места, где он черпал вдохновение и боролся с собственным гением. Мы выполнили его последнюю волю – мы нашли эти места.
_________________
Я видел в детстве сон престранный,
Престранный видел в детстве сон...
Ничем не примечательный дом номер 66 на Гороховой улице в Петербурге. Но именно в нём в мае 1887 года родился младенец Игорь. Мать – Наталья Степановна потомственная дворянка из рода Шеншиных, отец Василий Петрович офицер 1 Железнодорожного батальона. Для матери – это второй брак. И хотя она не была светской красавицей, было в ней что-то притягательное.
Первый муж Натальи Степановны Иван Георгиевич происходил из малороссийского дворянского рода Домонтовичей. Документально не подтверждено, но есть версия, что род восходит к князю Довмонту — вождю земли псковской. Георгий Иванович служилый дворянин, строитель Адмиралтейства и Дворцового моста в Петербурге. У него многочисленная родня, среди которой мы находим свойственниц будущего поэта революционерку Александру Михайловну Коллонтай, урождённую Домонтович, и Евгению Константиновну Муравинскую – знаменитое в начале прошлого века колоратурное сопрано Евгению Мравину. Из этого же семейства происходит и выдающийся советский дирижёр Евгений Мравинский.
Соорудя Адмиралтейство,
И, выстроив какой-то мост,
Он обошёлся без злодейства.
Имел двух братьев; был один
Сенатором; другой-же гласным.
Муж браком с мамой жил согласным,
И вскоре дожил до седин,
Когда в могилу свёл его
Нарыв желудка — в Рождество.
Он был вдовец, и похоронен
В фамильном склепе близ жены, —
Все Домонтовичи должны
В земле быть вместе: узаконен
Обычай дряхлый старины.
Ему был предком гетман Довмонт,
Из старых польских воевод,
Он под Черниговом в сто комнат
Имел дворец над лоном вод.
Гостеприимство генерала,
Любившего картёжный хмель,
Еженедельно собирало
На винт четыре адмирала:
Фон Берентс, Кроун, Дюгамэль
И Пузино. Морские волки
За картами и за вином
Рассказывали о своём
Скитании по свету. Толки
Об их скитаньях до меня
Дошли, и жизнь воды, маня
Собой, навек меня прельстила.
Моя фантазия гостила
С тех пор нередко на морях,
И, может быть, они — предтечи
Моей любви к воде. Далече
Те дни. На мёртвых якорях
Лежат четыре адмирала,
Но мысль о них не умирала
В моем мозгу десятки лет,
И вот теперь, когда их нет,
Я вовсе их не знавший лично,
С отрадой вспоминаю их,
И как-то вдохновенно — клично
О них мой повествует стих.
[Разыскать в Петербурге кладбища с могилами Домонтовичей и адмиралов: Дюгамель Михаил (Михель Адам) Осипович (1812 —1896), фон Адмирал Берентс Евгений Андреевич (1810 – 1878). Кругосветный путешественник. Во время Крымской войны командуя 72-пушечным винтовым кораблем «Константин» участвовал в обороне Кронштадта от нападения англо-французского флота. Адмирал Кроун, Александр Егорович, его именем назван мыс на полуострове Корея в Японском море (ныне м.Таламанган) и мыс в бухте Провидения (Берингово море); контр-адмирал Пузино, Орест Поликарпович (1819-1891).]
К Наталье Степановне сватались разные люди ещё до замужества за Георгием Ивановичем Домонтовичем, но овдовев, она выбрала сапёрного офицера из купеческого рода Василия Петровича Лотарёва.
Родился я, как все, случайно
И без предвзятости при том...
Был на Гороховой наш дом…
И, лёжа на живом шёлку
Травы весенней, в телеграмме
Прочёл счастливый мой рара,
Что я родился, дея pas,
Pas, предусмотренные в драме,
Какую жизнью свет зовёт.
И только по счастливой случайности младенца крестили Игорем по настоянию отца, хотя его друг в телеграмме настаивал на Егоре
Отец мой, вмиг поняв ошибку
Приятеля, с киргофских гор
Прислал привет отцовский в зыбку.
Шалишь, брат: Игорь — не Егор!
Сойвола. Владимировка. Череповец
Жизнь родителей не заладилась. О ней мы ничего не знаем определённо.
Отец и мать! вы оба правы
И предо мной, и пред страной:
Вы дали жизнь певцу дубравы
И лиру с праведной струной.
Я сам добавил остальные —
Шесть самодельных острых струн.
Медно-серебряно-стальные,
Они — то голубь, то бурун.
Отец и мать! вы вечно правы!
Ваш сын виновный — правдой прав.
Клоню пред вами знамя славы,
К могилам дорогим припав.
Юноша оказался у родственников отца в Череповецкой губернии. В летнее время жил преимущественно в Сойволе в доме тётушки:
Завод картонный тёти Лизы
На Андоге, в глухих лесах,
Таил волшебные сюрпризы
Для горожан, и в голосах
Увиденного мной впервые
Большого леса был призыв
К природе. Сердцем ощутив
Ее, запел я…
От мглы людского пересуда
Приди, со мной повечеряй
В таёжный край, где льётся Суда...
Но стой, ты, знаешь ли, тот край?
Ты, выросший в среде уродской,
В такой типично-городской,
Не хочешь ли в край новгородский
Прийти со всей своей тоской?
Череповец, уездный город,
Над Ягорбой расположон,
И в нем, среди косматых бород,
Среди его лохматых жон,
Я прожил три зимы, в Реальном,
Всегда считавшемся опальным
За убиение царя
Воспитанником заведенья,
Учась всему и ничему
(Прошу покорно снисхожденья!..)
Китай
Лето и осень 1903 года поэт провёл с отцом в Китае, в порту Дальнем и Порт-Артуре – именно там он видел русских моряков, в компании которых окажется на Гороховой улице в Таллинне. Впрочем, Китай уведёт нас далеко в сторону от основного повествования. Через год 10 июня отец умрёт в Ялте. И настанет время матери.
Давали право мне по вёснам
Увидеть в Петербурге мать,
И я, послав привет свой соснам,
Старался пароход поймать
Ближайший, нёсся через Рыбинск,
Туда, в столицу на Неве.
Квартира поэта
...А тут и этот бездыханный
Зал, и ладоней гулкий стон...
Я видел в детстве сон престранный...
Престранный сон... Престранный сон...
Квартира поэта на Средней Подьяческой прелюбопытнейшее литературное место Санкт-Петербурга. В начале XX столетия – это часть замызганного города, который принято называть Петербургом Достоевского. Это и так и не так.
По свидетельствам мемуаристов именно в этой квартире на Средней Подьяческой мэтр эго-футуризма принимал в часы досуга издателей и по отдельному расписанию поклонниц. В этой квартире бывали Валерий Брюсов, Николай Гумилев, Владимир Маяковский, Георгий Адамович, Бенедикт Лившиц, Давид Бурлюк, Георгий Иванов, Константин Олимпов, София Шамардина, Иван Игнатьев, Петр Ларионов, Владимир Сидоров – знаменитый Олег Бян из феерической комедии Маяковского «Клоп» Маяковского и ещё многие другие малоизвестные в истории русской литературы) личности.
Сюда на Среднюю Подъяческую Александр Блок прислал сборник «Ночные часы» с дарственной «поэту с открытой душой». Сюда приходили объёмистые конверты из Бюро газетных вырезок с рецензиями на стихи Игоря-Северянина и его выступления. Питерские экскурсоводы до сих пор приводят сюда туристов поглазеть на окна знаменитой квартиры. На секунду показалось, что дверь квартиры номер 13 распахнётся и хозяин жестом шателена пригласит зайти на рюмку Creme de Epine-vinette под солёный огурчик.
И улица цела, и дом стоит, и квартира есть, но вот вопрос: какая именно квартира была квартирой поэта? Приятель, а потом недоброжелатель Игоря-Северянина поэт Георгий Иванов вспоминал:
«Игорь Северянин жил в квартире номер 13. Этот роковой номер был выбран помимо воли ее обитателя. Домовая администрация, по понятным соображениям, занумеровала так самую маленькую, самую грязную квартиру во всем доме. Ход был со двора, кошки шмыгали по обмызганной лестнице».
Двадцать лет назад подъезд дома номер 5 по Средней Подъяческой улице представлял из себя машину времени: те же выбитые ступени, та же обмызганная лестница, тот же запах кошатины и кухни. В 1927 году Игорь-Северянин напишет по поводу мемуаров Георгия Ивàнова язвительный фельетон «Шепелявая тень» и возникнет феномен или, если хотите, загадка квартиры:
«Поэт Георгий Иванов как-то в "Звене", в своих "Китайских тенях", посвятил мне целый фельетон. Любезность в наши дни исключительная, конечно, и мне только остаётся быть весьма польщённым, тем более, что он находит имя моё "недолговечным, увы", а ему, бессмертному, обладателю воистину в е ч н о г о, увы, имени, это виднее. К сожалению, "вечный Иванов" - да и то второй! - в своих теневых мемуарах неоднократно, но досадно "описывается" и я беру на себя роль корректора, долженствующего исправить его "опечатки"».
Исправляя «опечатки Ивàнова» Игорь-Северянин, пишет о том, что после смерти сестры Зои от брака матери с Домонтовичем её наследники продали дом с условием предоставления матери поэта одной из квартир в пожизненное пользование. Ей была предоставлена квартира в две комнаты в бельэтаже на солнечной стороне двора:
«Квартира наша была светлая и сухая. Что касается кошек, действительно, это довольно распространённое домашнее животное водилось и в нашем доме, но по ч и с т ы м лестницам оно не летало, только ходило и бегало, как и сам г. Ивàнов 2-ой».
Квартира номер 8 в доме-колодце действительно расположена как бы на солнечной стороне двора, но не на втором, а на четвёртом этаже. Однако двадцать лет спустя дореволюционная табличка с номерами квартир со стены подъезда исчезла. И это больше не Петербург Достоевского, а весьма зажиточный уголок в центре города на Канале Грибоедова.
Вот как описывает спорную квартиру номер 13 Георгий Ивàнов:
«На приколотой кнопками к входной двери визитной карточке было воспроизведено автографом с большим росчерком над Ъ: Игорь СЪверянин. Я позвонил. Мне открыла маленькая старушка с руками в мыльной пене. "Вы к Игорю Васильевичу? Обождите, я сейчас им скажу"... Я огляделся. Это была не передняя, а кухня. На плите кипело и чадило. Стол был завален немытой посудой. Что-то на меня капнуло: я стоял под верёвкой с развешанным для просушки бельём. "Принц фиалок и сирени" встретил меня, прикрывая ладонью шею: он был без воротничка. В маленькой комнате с полкой книг, с жалкой мебелью, какой-то декадентской картинкой на стене - был образцовый порядок».
Декадентская картинка – это репродукция с картины Врубеля «Муза». По этому поводу Игорь-Северянин остроумно заметил: «Так "описываются" эстеты!»
Загадка в том, что в брошюрах поэта указан точный адрес – Средняя Подьяческая дом 5, квартира 8, бельэтаж, солнечная сторона. Но домовая администрация нумеровала квартиры произвольно и восьмая квартира, как мы помним расположена в четвёртом этаже. Дом номер 5 – это в действительности дом номер 7, потому что угловой дом по Каналу Грибоедова утратил нумерацию по Средней Подьяческой. И тогда дом номер 3 – это во времени Игоря-Северянина дом номер пять, возможно, окна квартиры в бельэтаже выходят и во двор, и на улицу, и это действительно солнечная сторона.
Вопрос квартиры, которому мы уделили столь много времени, есть вопрос не праздный, потому что здесь живёт мать поэта и обитает старая прислуга Мария Неупокоева – Дур-Маша. Это зимнее пристанище – место несвободы. Здесь пишется не так, как на воздухе. Свобода – это дачи, расположенные по одной железнодорожной ветке из Санкт-Петербурга в Ревель. Потому одна ветка, что в Тойла, а это несколько вёрст от станции Иеве снимает дачу поэт Фёдор Сологуб с женой.
В представлении Игоря-Северянина дача, во-первых, – это модно, так поступают поэты, а во-вторых – это свобода от городской квартиры, свобода от матери и прислуги.
Окончание следует.
Последние новости
США прекратили поставки части вооружений Киеву
03.07.25 11
Президент Чехии один из самых преданных союзников Украины. «После выборов я не гарантирую военных поставок».
03.07.25 13
Фирма Metaprint, известная по скандалу с мужем Каи Каллас, заработала 10 млн чистой прибыли
03.07.25 13
Германия ужесточила меры для борьбы с "теневым флотом" РФ: все танкеры обязаны иметь страховку
02.07.25 27
