Игорь-Северянин. In atrium post mortem. 8
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
04.02.19 | 2875
В прошлый раз мы начали разговор о филоложестве, сиречь о словоблудии, совершённом с пафосом. Продолжим.
Я бы не рискнул сравнивать подобно Шубниковой и Терёхиной Игоря-Северянина с Робинзоном Крузо. Записи 1920 года – это отнюдь не бутылочная почта с координатами необитаемого острова Тойла. Прежде всего это перечень писем, что само по себе уже представляет собой интерес, поскольку даёт нам представление о том, какие именно письма за этот период и в каком количестве собрал о.Сергий (Положенский). Это часть тех писем, которые Положенский собрал в зарубежье и передал сыну поэта Вакху. Письма эти после смерти Вакха попали к его детям – внукам Игоря-Северянина. Эти материалы сегодня недоступны, но можно судить об активности переписки и охвату корреспондентов: эстонский издатель Карл Сарап, принцы из свиты короля поэтов Борис Правдин и Борис Башкиров (Верин), поэт Генрик Виснапуу, Королева и Северянка Анна Воробьёва, София Васильевна Белозерская. Наиболее интенсивная переписка велась с Борисом Башкировым и Анной Воробьёвой.
В «Адресной книге» мы находим адреса Константина Бальмонта, Бориса Правдина, Алексея Н. Толстого и Надежды Тэффи в Париже, Марии Берг в Югославии, Осипа Дымова в Нью-Йорке, адреса издательств в Праге, Париже и Берлине. Интересно? А вот автору эмигрантской части жизнеописания – всё это показалось нелепым, включая подсчёт строк из посланного по газетам. Что ж тут нелепого? Если хлеб насущный зависит от опубликованных строк, будешь считать и пересчитывать.
И тут уместно было бы вспомнить мемуары Ирины Одоевцевой (Гейнеке) «На берегах Сены». Вот, что произошло после унизившегося до хныканья Игоря-Северянина, и простите за длинную цитату – пересказывать прямую речь контрпродуктивно:
«— Однажды в гостеприимном доме Мильруда, редактора рижской газеты "Сегодня", за литературным завтраком, что не мешало ему быть очень вкусным, на нем присутствовал, как всегда, кроме нескольких членов редакции, и Петр Пильский, — я выразила удивление, что никогда не вижу в "Сегодня" стихов Северянина.
— Разве он перестал писать стихи?
Мильруд с притворным отчаянием схватился за голову.
— Ах, не вспоминайте о нем! Какое там перестал — просто закидывает меня стихами и требованиями, чтобы они безотлагательно появлялись. Много он мне крови испортил, пока меня не осенило чисто соломоново решение — платить ему ежемесячно пенсию за молчание. С предупреждением — пришлите хоть одно стихотворение — тут и каюк! Конец пенсии. И он, слава Богу, внял голосу благоразумия.
Меня это ошарашило, я просто задыхалась от возмущения.
— Но ведь это бесчеловечно, чудовищно! Как вы, такой добрый, могли быть таким зверски жестоким?
Мильруд пожимает плечами.
— Посидели бы вы в моей шкуре директора — иначе заговорили бы. Не только не бесчеловечно и жестоко, а гуманно и доброжелательно. Так у него и правда, не на ананасы и шампанское, а на табачок и водочку хватает. Чего ему ещё? Ведь он живёт даром у своего тестя — мыйжника. Конечно, ему было бы лучше не задерживаться на земле и на крылатой яхте пристать к ледяной луне...»
Далее следует небольшая дискуссия об Игоре-Северянине, но главное уже сказано: в рассказе Одоевцевой Мильруд принципиально не собирается платить за стихи, хотя в реальности печатает их и даже платит гонорары. И вот, что происходит дальше:
«— Я — гений Игорь Северянин, своей победой упоен, — подхватывает Пильский и поднимает стакан. — Выпьем за Игоря Северянина! Может быть, ещё и настанет его час. Как знать, кто в будущем станет знаменитым, а кто исчезнет без следа. Ведь современники Пушкина считали Бенедиктова равным ему...
— И, — перебивает Пильского Георгий Иванов, — кто мог думать, что Гумилев так посмертно прославится?
Пильский кивает.
— Давайте пошлём ему коллективное письмо с дружеским приветом.
— Что вы, что вы, Петр Моисеевич! — хватаясь за голову, вскрикивает Мильруд. — Угробить меня хотите? Ведь Северянин в ответ начнет забрасывать меня ворохами своих стихов, и тогда уже его никакими силами не уймёшь.
Все, в том числе и я, смеются.
Пильский притворно-горестно вздыхает:
— Раз в жизни хотел доброе дело сделать -и то не удалось! Но вы, Михаил Семенович, пожалуй, правы, со своей точки зрения. Аннулирую своё предложение. Точка!
— А я, — торжественно провозглашает Георгий Иванов, — предлагаю тост за посмертную славу Игоря Северянина. Ведь, несмотря ни на что, он все-таки настоящий поэт, и будущие читатели, возможно, поймут это.
И все чокаются и пьют за Северянина, как на поминках».
Бандиты справляют поминки по ещё живому противнику. Впрочем, этот эпизод из рижской литературной жизни целиком на совести Ирины Одоевцевой за одним исключением: фраза «И кто мог думать, что Гумилев так посмертно прославится?» является ключевой. Жаба давит муженька, и как сильно! Мужа – Георгия Ива́нова, которого ей в 1921 году представил Николай Гумилев: «Самый молодой член цеха и самый остроумный, его называют “общественное мнение”, он создаёт и губит репутации. Постарайтесь ему понравиться». Никто из участников этого «литературного завтрака», включая саму Одоевцеву, после смерти не прославился так, как Гумилёв или Игорь-Северянин:
Нет, я не буду знаменита,
Меня не увенчает слава,
Я, как на сан архимандрита,
На это не имею права.
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Удивляюсь, как это Шубникова и Терехина прошли мимо такого вкусного эпизода.
А вот мимо чего они не прошли:
«Однако о настоящем успехе Северянина у студентов Тарту во время первого выступления в университете рассказал Вальмар Адамс:
«На округлых тумбах — в центре города и в его заречной части — расклеены афиши, гласящие, что 6 февраля 1920 года в Тарту состоится поэзовечер Игоря Северянина. Все билеты распроданы». Et cetera…
Если мемуары Одоевцевой – это не мемуары, а в чистом виде беллетристика, то цитата из романа-эссе Валмара Адамса «Esta astub ellu» (Эста вступает в жизнь) — это беллетристика, весьма близкая к мемуарному жанру. Однако такие вещи следует обязательно оговаривать, чего Шубниковой и Терёхиной не сделано. И это вновь уже знакомое нам филоложество – будняк! – упоминания Адамса и его романа в списке использованной литературы нет. Цитата взята не из книги (Esta astub ellu. Esseeromaan. Eesti Raamat.1986), а из публикации фрагмента в журнале «Таллинн» (№ 4, июль-август 1987, перевод Натальи Калаус).
А как трогательно описано вхождение в среду творческой эстонской интеллигенции! Входил, входил и вошёл-таки! Через взаимные переводы, через дружбу, через сострадание:
«Они подружились домами, часто бывая в гостях друг у друга. На взаимоотношения двух семейных пар накладывало отпечаток то обстоятельство, что Хильда Францдорф с детских лет [Игорь и Фелисса, Хильда и Генрик] болела туберкулёзом лёгких. <…> …Северянин сообщал поэту Георгию Шенгели в письме от 10 марта 1928 года, когда, возвращаясь из Варшавы, посетил курорт Эльву под Юрьевом, чтобы “навестить угасающую в чахотке (лилии алой...) очаровательную жену видного эстонского лирика, с которым нас связывают, — вот уже десять лет, —дружеские отношения”.
Тогда же было написано стихотворение “Внезапная горлом кровь”, включённое в сборник “Классические розы” (1931). Хотя посвящение не значилось в тексте, в каждой строке ощущалось глубокое сопереживание автора...
Врачебный прогноз был неутешительным.
В марте 1931 года Северянин писал Софье Карузо: “...она в последнем градусе чахотки, эта обречённая, чуткая, изумительно красивая женщина”.
Последняя жена Северянина Вера Коренди вспоминала, что Инг перестала приезжать к нему в конце 1930-х годов: “Во время краткого пребывания в Таллине у нас бывал пианист Орлов, Иван Бунин, Дмитрий Смирнов (оперный певец). Часто приходил Генрих Виснапу. Он бывал всюду, но без жены — Инг. Она была закадычной подругой Ф[елиссы] М[ихайловны] и даже не входила в дом, отправляясь обратно в Тойла. Но он прожил у нас два дня в Сонде, где мы оставались недолго из-за злого нрава хозяйки”.
Так, год за годом, в трогательном общении Инг и Игорь прошли свой земной путь до роковой для обоих черты — 1941 года”.
Хильда Францдорф и Генрик Виснапуу. Предположительно: переправа у деревни Саркуль на Россони.
Ладно, я дурак, но всё же понимаю, что поэт не мог знать в 1928 году сколько отпущено Хильде Францдорф. А вот у Шубниковой и Терёхиной она угасает без малого двадцать лет (!), чтобы угаснуть, наконец, в один год с Игорем-Северяниным! И, кстати, Хильда Францдорф – Инг прошла свой земной путь вплоть до роковой черты не в трогательном общении с Игорем Васильевичем, а рука об руку с мужем, эстонским поэтом Генриком Виснапуу.
Да, вот ещё что: кому запанибрата Софья, а кому графиня София Ивановна Карузо, урождённая Ставрокова. Деталь мелкая, но такая невежливая.
Нельзя быть слегка академическим жизнеописателем – это как беременность: или ты доктор и профессор, или филоложец и имитатор литературного оргазма.
Продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь,
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
04.02.19 | 2875
В прошлый раз мы начали разговор о филоложестве, сиречь о словоблудии, совершённом с пафосом. Продолжим.Я бы не рискнул сравнивать подобно Шубниковой и Терёхиной Игоря-Северянина с Робинзоном Крузо. Записи 1920 года – это отнюдь не бутылочная почта с координатами необитаемого острова Тойла. Прежде всего это перечень писем, что само по себе уже представляет собой интерес, поскольку даёт нам представление о том, какие именно письма за этот период и в каком количестве собрал о.Сергий (Положенский). Это часть тех писем, которые Положенский собрал в зарубежье и передал сыну поэта Вакху. Письма эти после смерти Вакха попали к его детям – внукам Игоря-Северянина. Эти материалы сегодня недоступны, но можно судить об активности переписки и охвату корреспондентов: эстонский издатель Карл Сарап, принцы из свиты короля поэтов Борис Правдин и Борис Башкиров (Верин), поэт Генрик Виснапуу, Королева и Северянка Анна Воробьёва, София Васильевна Белозерская. Наиболее интенсивная переписка велась с Борисом Башкировым и Анной Воробьёвой.
В «Адресной книге» мы находим адреса Константина Бальмонта, Бориса Правдина, Алексея Н. Толстого и Надежды Тэффи в Париже, Марии Берг в Югославии, Осипа Дымова в Нью-Йорке, адреса издательств в Праге, Париже и Берлине. Интересно? А вот автору эмигрантской части жизнеописания – всё это показалось нелепым, включая подсчёт строк из посланного по газетам. Что ж тут нелепого? Если хлеб насущный зависит от опубликованных строк, будешь считать и пересчитывать.
Ирина Одоевцева (Ираида Густавовна Гейнеке).
И тут уместно было бы вспомнить мемуары Ирины Одоевцевой (Гейнеке) «На берегах Сены». Вот, что произошло после унизившегося до хныканья Игоря-Северянина, и простите за длинную цитату – пересказывать прямую речь контрпродуктивно:
«— Однажды в гостеприимном доме Мильруда, редактора рижской газеты "Сегодня", за литературным завтраком, что не мешало ему быть очень вкусным, на нем присутствовал, как всегда, кроме нескольких членов редакции, и Петр Пильский, — я выразила удивление, что никогда не вижу в "Сегодня" стихов Северянина.
— Разве он перестал писать стихи?
Мильруд с притворным отчаянием схватился за голову.
— Ах, не вспоминайте о нем! Какое там перестал — просто закидывает меня стихами и требованиями, чтобы они безотлагательно появлялись. Много он мне крови испортил, пока меня не осенило чисто соломоново решение — платить ему ежемесячно пенсию за молчание. С предупреждением — пришлите хоть одно стихотворение — тут и каюк! Конец пенсии. И он, слава Богу, внял голосу благоразумия.
Меня это ошарашило, я просто задыхалась от возмущения.
— Но ведь это бесчеловечно, чудовищно! Как вы, такой добрый, могли быть таким зверски жестоким?
Мильруд пожимает плечами.
— Посидели бы вы в моей шкуре директора — иначе заговорили бы. Не только не бесчеловечно и жестоко, а гуманно и доброжелательно. Так у него и правда, не на ананасы и шампанское, а на табачок и водочку хватает. Чего ему ещё? Ведь он живёт даром у своего тестя — мыйжника. Конечно, ему было бы лучше не задерживаться на земле и на крылатой яхте пристать к ледяной луне...»
Далее следует небольшая дискуссия об Игоре-Северянине, но главное уже сказано: в рассказе Одоевцевой Мильруд принципиально не собирается платить за стихи, хотя в реальности печатает их и даже платит гонорары. И вот, что происходит дальше:
«— Я — гений Игорь Северянин, своей победой упоен, — подхватывает Пильский и поднимает стакан. — Выпьем за Игоря Северянина! Может быть, ещё и настанет его час. Как знать, кто в будущем станет знаменитым, а кто исчезнет без следа. Ведь современники Пушкина считали Бенедиктова равным ему...
— И, — перебивает Пильского Георгий Иванов, — кто мог думать, что Гумилев так посмертно прославится?
Пильский кивает.
— Давайте пошлём ему коллективное письмо с дружеским приветом.
— Что вы, что вы, Петр Моисеевич! — хватаясь за голову, вскрикивает Мильруд. — Угробить меня хотите? Ведь Северянин в ответ начнет забрасывать меня ворохами своих стихов, и тогда уже его никакими силами не уймёшь.
Все, в том числе и я, смеются.
Пильский притворно-горестно вздыхает:
— Раз в жизни хотел доброе дело сделать -и то не удалось! Но вы, Михаил Семенович, пожалуй, правы, со своей точки зрения. Аннулирую своё предложение. Точка!
— А я, — торжественно провозглашает Георгий Иванов, — предлагаю тост за посмертную славу Игоря Северянина. Ведь, несмотря ни на что, он все-таки настоящий поэт, и будущие читатели, возможно, поймут это.
И все чокаются и пьют за Северянина, как на поминках».
Георгий Иванов и Ирина Одоецева. Рига. Шараж Civis.
Бандиты справляют поминки по ещё живому противнику. Впрочем, этот эпизод из рижской литературной жизни целиком на совести Ирины Одоевцевой за одним исключением: фраза «И кто мог думать, что Гумилев так посмертно прославится?» является ключевой. Жаба давит муженька, и как сильно! Мужа – Георгия Ива́нова, которого ей в 1921 году представил Николай Гумилев: «Самый молодой член цеха и самый остроумный, его называют “общественное мнение”, он создаёт и губит репутации. Постарайтесь ему понравиться». Никто из участников этого «литературного завтрака», включая саму Одоевцеву, после смерти не прославился так, как Гумилёв или Игорь-Северянин:
Нет, я не буду знаменита,
Меня не увенчает слава,
Я, как на сан архимандрита,
На это не имею права.
Ни Гумилев, ни злая пресса
Не назовут меня талантом.
Я маленькая поэтесса
С огромным бантом.
Удивляюсь, как это Шубникова и Терехина прошли мимо такого вкусного эпизода.
А вот мимо чего они не прошли:
«Однако о настоящем успехе Северянина у студентов Тарту во время первого выступления в университете рассказал Вальмар Адамс:
«На округлых тумбах — в центре города и в его заречной части — расклеены афиши, гласящие, что 6 февраля 1920 года в Тарту состоится поэзовечер Игоря Северянина. Все билеты распроданы». Et cetera…
Если мемуары Одоевцевой – это не мемуары, а в чистом виде беллетристика, то цитата из романа-эссе Валмара Адамса «Esta astub ellu» (Эста вступает в жизнь) — это беллетристика, весьма близкая к мемуарному жанру. Однако такие вещи следует обязательно оговаривать, чего Шубниковой и Терёхиной не сделано. И это вновь уже знакомое нам филоложество – будняк! – упоминания Адамса и его романа в списке использованной литературы нет. Цитата взята не из книги (Esta astub ellu. Esseeromaan. Eesti Raamat.1986), а из публикации фрагмента в журнале «Таллинн» (№ 4, июль-август 1987, перевод Натальи Калаус).
Валмар Адамс
А как трогательно описано вхождение в среду творческой эстонской интеллигенции! Входил, входил и вошёл-таки! Через взаимные переводы, через дружбу, через сострадание:
«Они подружились домами, часто бывая в гостях друг у друга. На взаимоотношения двух семейных пар накладывало отпечаток то обстоятельство, что Хильда Францдорф с детских лет [Игорь и Фелисса, Хильда и Генрик] болела туберкулёзом лёгких. <…> …Северянин сообщал поэту Георгию Шенгели в письме от 10 марта 1928 года, когда, возвращаясь из Варшавы, посетил курорт Эльву под Юрьевом, чтобы “навестить угасающую в чахотке (лилии алой...) очаровательную жену видного эстонского лирика, с которым нас связывают, — вот уже десять лет, —дружеские отношения”.
Тогда же было написано стихотворение “Внезапная горлом кровь”, включённое в сборник “Классические розы” (1931). Хотя посвящение не значилось в тексте, в каждой строке ощущалось глубокое сопереживание автора...
Врачебный прогноз был неутешительным.
В марте 1931 года Северянин писал Софье Карузо: “...она в последнем градусе чахотки, эта обречённая, чуткая, изумительно красивая женщина”.
Последняя жена Северянина Вера Коренди вспоминала, что Инг перестала приезжать к нему в конце 1930-х годов: “Во время краткого пребывания в Таллине у нас бывал пианист Орлов, Иван Бунин, Дмитрий Смирнов (оперный певец). Часто приходил Генрих Виснапу. Он бывал всюду, но без жены — Инг. Она была закадычной подругой Ф[елиссы] М[ихайловны] и даже не входила в дом, отправляясь обратно в Тойла. Но он прожил у нас два дня в Сонде, где мы оставались недолго из-за злого нрава хозяйки”.
Так, год за годом, в трогательном общении Инг и Игорь прошли свой земной путь до роковой для обоих черты — 1941 года”.
Хильда Францдорф и Генрик Виснапуу. Предположительно: переправа у деревни Саркуль на Россони.
Ладно, я дурак, но всё же понимаю, что поэт не мог знать в 1928 году сколько отпущено Хильде Францдорф. А вот у Шубниковой и Терёхиной она угасает без малого двадцать лет (!), чтобы угаснуть, наконец, в один год с Игорем-Северяниным! И, кстати, Хильда Францдорф – Инг прошла свой земной путь вплоть до роковой черты не в трогательном общении с Игорем Васильевичем, а рука об руку с мужем, эстонским поэтом Генриком Виснапуу.
Графиня София Карузо.
Да, вот ещё что: кому запанибрата Софья, а кому графиня София Ивановна Карузо, урождённая Ставрокова. Деталь мелкая, но такая невежливая.
Нельзя быть слегка академическим жизнеописателем – это как беременность: или ты доктор и профессор, или филоложец и имитатор литературного оргазма.
Продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь,
Последние новости
Аятолла Насер Макарем Ширази напомнил Трампу, что угрозы против верховного лидера Ирана караются смертью
30.06.25 29
BBC Венгрия поблагодарила США за снятие санкций против АЭС «Пакс», которую строит «Росатом»
30.06.25 19
DW Россия готова к третьему раунду переговоров с Украиной и передаст ещё 3 тысячи тел укранских солдат
28.06.25 40
Эстония и Литва сообщили ООН о выходе из Оттавской конвенции о запрете противопехотных мин
28.06.25 41
Премьер-министр Виктор Орбан предостерег ЛГБТК+ сообщество о юридических последствиях проведения парада
28.06.25 40
