Игорь-Северянин. In atrium post mortem. 10
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
13.02.19 | 2663
Простите, что пришлось сделать небольшой перерыв: разбор трудов Шубниковой и Терёхиной слегка утомил меня своей однообразностью.
Гастроли Игоря-Северянина в Латвии и Литве авторы уложили в четыре страницы 230-233 (с хвостиком). Между тем, поэт трижды выступал в Литве, например, в Шавли в театре «Фантазия» при участии Марии Волнянской, артиста итальянской оперы С.Ульмана и пианиста Алекса Брауэра. В период с 1921 по 1929 год Игорь-Северянин выступал в Латвии 22 раза. Последние выступления в кинотеатре «Капитолий» были краткими, но зато регулярными. 2 ноября 1927 года в Двинске состоялся Поэзовечер при участии поэта Арсения Формакова, организованный Двинским русским академическим обществом. В ноябре того же года 7 вечеров в театре «Тагона» при участии актрисы Елены Кузнецовой. Газета «Сегодня» поместила отчёт о вечере 8 ноября:
Первое выступление Игоря Северянина
и Е.Кузнецовой в «Тагоне»
Театр «Тагон» вчера оживился. Выступление Игоря Северянина с эстрады с чтением своих стихов — и старых и новых — привлекло в театр много новой публики, среди которой можно было заметить немало видных лиц из литературного и художественного мира. На долю поэта выпал огромный успех — до сих пор видно не перевелись неистовые поклонники и, главным образом, поклонницы его, без конца аплодировавшие, стучавшие и требовавшие повторения. Поэту поднесли белые хризантемы.
Читал свои стихотворения Игорь Северянин в своеобразной напевной манере, придающей какую то особенную, оригинально чеканную выразительность этим поэтическим миниатюрам, в которых так много нежного чувства, в которых льётся через край любовь к природе и человеку. Печатью подлинного вдохновения отмечено творчество Игоря Северянина. В двух-трёх строфах, одним двумя сильными образами дарована ему способность пленять человеческое сердце. Трудно отметить лучшее из прочитанных им стихотворений — мне кажется, это были «Соловьи монастырского сада».
Новый дух, живой и свежей, внесла Е.Кузнецова в постановку русских скетчей на сцене «Тагона». Трагифарс «Кому принадлежит Елена?» под, её руководством проходит в темпе настоящего фарсового веселья, подчас явно заражающего самих артистов. Роль Елены, запутавшейся между двумя своим мужьями дневным и ночным, артистка проводит в четких комедийных тонах, скрашенных природным юмором, подчёркнутых выразительностью интонации, мимики и жеста. <…> (Рига, «Сегодня», 9 ноября 1927 года.)
Оба интервью помещены под одним заголовком. По времени совпадают с серией ежедневных выступлений поэта в Риге в театре «Тагона» в период с 8 по 14 ноября 1927 года.
Не могу удержаться от того, чтобы не привести длинную цитату из беседы с поэтом Николая Истомина:
«— Раньше во мне было много молодого задора, рассказывает Игорь Северянин и то, что я писал, нельзя понимать, как понимали и понимают ещё до сих пор почти все мои читатели и критики. Мои прежние темы, приёмы — это, ведь, особая, так сказать, ироническая лирика, а критика приняла все это всерьёз, вообразив, что в этом и весь Северянин.
—А вы, Игорь Васильевич, много теперь пишете? И что именно?
—Пишу стихи, статьи, воспоминания... Работаю, между прочим, всегда осенью и зимою. А летом почти ничего не пишу. По вечерам или по ночам не люблю сидеть и обыкновенно принимаюсь за работу с утра.
— И как именно? По Бальмонтовски: «Но я не размышляю над стихом», или...
— Нет, наоборот: размышляю долго. Придерживаюсь Пушкинско-Брюссовской школы. Впрочем, некоторые из своих последних поэм писал всего по нескольку дней — импровизацией.
Северянин увлекательно рассказывает о своём житье:
— Живу на самом берегу, в маленькой рыбацкой деревушке Тойла, которая когда-то была курортом. Из окна виден Финский залив.
Свою избушку постарались сделать по возможности комфортабельной. Внутри — уют и даже некоторая претензия на модерн.
Вокруг — глушь, леса, озера. До ближайшей станции восемь вёрст, а до ближайшего города, до Нарвы — сорок. Все лето рыболовствую. У меня есть лодочка «Ингрит», на которой я совершаю путешествия. Ухожу из дому на рыбную ловлю на насколько дней. Зимою же много катаюсь на лыжах, много читаю — русских и европейских классиков. За новейшей же русской литературой слежу плохо, так как, ведь, в моей глуши новых книг не достать.
— Что самое радостное и самое прискорбное в деятельности и звании поэта?
— Самое радостное — это, когда живёшь с природой, когда пишешь стихи, когда читаешь их на специальных вечерах: перед любителями и ценителями поэзии. А самое прискорбное — это читать перед случайной аудиторией. Прискорбно также, когда в моем присутствии говорят о политике, которая есть не что иное, как преднамеренная вражда.
— Вас не тянет, Игорь Васильевич, в Россию?
— Как вам сказать? Проехаться по России я бы не прочь, но жить там не собираюсь. Тамошняя обстановка нервирует, волнует.
— А кем бы вы, И. В., были, если бы не были поэтом? — задаю я последний вопрос.
— О, конечно, рыболовом». («Воскресенье», № 2, 1927 год.)
Эта прямая речь поэта для описания его жизни в эмиграции значит больше, чем цитаты из чужих описаний и сентенций.
Арсений Формаков, Фелисса и Игорь Лотарёвы
2 марта 1929 года ещё один Поэзовечер при участии Арсения Формакова в Двинске, организованная Двинским учительским союзом. Кстати, Шубникова и Терёхина Формакова не заметили, его имени нет в списке использованной литературы. Между тем на странице 128-прим помещён портрет Игоря-Северянина, сделанный в 1926 году в Тойла именно Арсением Формаковым. Разумеется портрет помещён без указания авторства. Понимаю, что в Москве плевать на какого-то там Формакова, но здесь, в странах Балтии поэт Арсений Формаков персонаж известный и уважаемый.
На странице 239 помянут Константин Бальмонт и посвящённый ему сонет (первая строфа):
Коростеля владимирских полей
Жизнь обрядила пышностью павлиньей…
Но помнить: нет родней грустянки синей
И севера нет ничего милей…
Известно, что Игорь-Северянин воздерживался от правки ранних стихов:
«Я — противник автопредисловий: моё дело — петь, дело критики и публики судить моё пение. Но мне хочется раз навсегда сказать, что я, очень строго по-своему, отношусь к своим стихам и печатаю только те поэзы, которые мною не уничтожены, т. е. жизненны. Работаю над стихом много, руководствуясь только интуицией; исправлять же старые стихи, сообразно с совершенствующимся все время вкусом, нахожу убийственным для них: ясно, в своё время они меня вполне удовлетворяли, если я тогда же их не сжёг. Заменять же какое-либо неудачное, того периода, выражение «изыском сего дня» — неправильно: этим умерщвляется то, сокровенное, в чём зачастую нерв всей поэзы. Мертворождённое сжигается мною, а если живое иногда и не совсем прекрасно,— допускаю, даже уродливо,— я не могу его уничтожить: оно вызвано мною к жизни, оно мне мило, наконец, оно — моё!» (Автопредисловие к «Громокипящему кубку» в издании Пашуканиса.
Полагаю, что именитые академические филоложицы должны бы знать, что сонет «Бальмонт» имеет любопытную историю. Прежде всего, напомним, что сонет был написан в 1926 году. Он есть в рукописи, но в сборнике «Медальоны» его нет. Неожиданно сонет всплывает в рукописи «Очаровательные разочарования», но уже значительно изменённом виде и с указанием совсем другой датировки: Кишинёв, 3 января 1934 года, первая публикация в журнале «Золотой петушок».
Он в юношеской песенке своей,
Подёрнутой в легчайший лунный иней,
Очаровательнее был, чем ныне
В разгульно-гулкой радуге огней.
Он тот поэт, который тусклым людям
Лученье дал, сказав: «Как Солнце, будем!»
И рифм душистых бросил вороха,
Кто всю страну стихийными стихами
Поверг к стопам в незримом глазу храме,
Воздвигнутом в честь Русского Стиха.
Редакция второго катрена и финальных терцетов в 1926 году выглядела несколько иначе:
Он в юношеской песенке своей,
Подёрнутою в лёгкий лунный иней,
Очаровательнее был, чем ныне
В стихийно-гулкой радуге огней.
Он в многословье нестерпимо пышен,
Во всём преувеличенно-возвышен,
Хрустевший льдинкой в юности поэт.
И сходство внешнее с испанским грандом,
И творчество, глушащее джаз-бандом,
Всё – как на солнце выгретый Моэт…
В воздухе повисает вопрос: что за чёрная кошка пробежала между поэтами в 1926 году? Я, например, не знаю, а Шубникова с Терёхиной понятия не имеют о том, что кошка вообще была. Почему сонет был подправлен в 1934 году мне понятно: настояла Любовь Столица, которую не устраивала ссора с Бальмонтом со страниц журнала «Золотой Петушок. Однако исправленный вариант сонета в сборник «Медальоны» не попал, хотя вариант 1926 года из него всё же был изъят. Любопытно? Ещё как!
На странице 243 Терёхина и Шубникова вновь помянули Ирину Одоевцеву И.Г.Гейнеке) и посвящённый ей сонет – без цитат! – содержание которого отчасти объясняет унизительные для поэта «мемуары» Ираиды Густавовны. Что ж, восполним пробел:
Все у неё прелестно — даже «ну»
Извозчичье, с чем несовместна прелесть...
Нежданнее, чем листопад в апреле,
Стих, в ней открывший жуткую жену...
Серпом небрежности я не сожну
Посевов, что взошли на акварели...
Смущают иронические трели
Насторожившуюся вышину.
Прелестна дружба с жуткими котами, —
Что изредка к лицу неглупой даме, —
Кому в самом раю разрешено
Прогуливаться запросто, в побывку
Свою в раю вносящей тонкий привкус
Острот, каких эдему не дано...
Очень похоже на то, что Пильский в устной форме всё же донёс до Игоря-Северянина содержание «литературных завтраков» у Мильруда — прелестна дружба с жуткими котами. Не случайно, хотя и чуть позже, поэт заметит, что все заграничные знакомые — сволочи.
Продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь, продолжение 8 здесь продолжение 9 здесь
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
13.02.19 | 2663
Простите, что пришлось сделать небольшой перерыв: разбор трудов Шубниковой и Терёхиной слегка утомил меня своей однообразностью.Гастроли Игоря-Северянина в Латвии и Литве авторы уложили в четыре страницы 230-233 (с хвостиком). Между тем, поэт трижды выступал в Литве, например, в Шавли в театре «Фантазия» при участии Марии Волнянской, артиста итальянской оперы С.Ульмана и пианиста Алекса Брауэра. В период с 1921 по 1929 год Игорь-Северянин выступал в Латвии 22 раза. Последние выступления в кинотеатре «Капитолий» были краткими, но зато регулярными. 2 ноября 1927 года в Двинске состоялся Поэзовечер при участии поэта Арсения Формакова, организованный Двинским русским академическим обществом. В ноябре того же года 7 вечеров в театре «Тагона» при участии актрисы Елены Кузнецовой. Газета «Сегодня» поместила отчёт о вечере 8 ноября:
Первое выступление Игоря Северянина
и Е.Кузнецовой в «Тагоне»
Театр «Тагон» вчера оживился. Выступление Игоря Северянина с эстрады с чтением своих стихов — и старых и новых — привлекло в театр много новой публики, среди которой можно было заметить немало видных лиц из литературного и художественного мира. На долю поэта выпал огромный успех — до сих пор видно не перевелись неистовые поклонники и, главным образом, поклонницы его, без конца аплодировавшие, стучавшие и требовавшие повторения. Поэту поднесли белые хризантемы.
Читал свои стихотворения Игорь Северянин в своеобразной напевной манере, придающей какую то особенную, оригинально чеканную выразительность этим поэтическим миниатюрам, в которых так много нежного чувства, в которых льётся через край любовь к природе и человеку. Печатью подлинного вдохновения отмечено творчество Игоря Северянина. В двух-трёх строфах, одним двумя сильными образами дарована ему способность пленять человеческое сердце. Трудно отметить лучшее из прочитанных им стихотворений — мне кажется, это были «Соловьи монастырского сада».
Новый дух, живой и свежей, внесла Е.Кузнецова в постановку русских скетчей на сцене «Тагона». Трагифарс «Кому принадлежит Елена?» под, её руководством проходит в темпе настоящего фарсового веселья, подчас явно заражающего самих артистов. Роль Елены, запутавшейся между двумя своим мужьями дневным и ночным, артистка проводит в четких комедийных тонах, скрашенных природным юмором, подчёркнутых выразительностью интонации, мимики и жеста. <…> (Рига, «Сегодня», 9 ноября 1927 года.)
Оба интервью помещены под одним заголовком. По времени совпадают с серией ежедневных выступлений поэта в Риге в театре «Тагона» в период с 8 по 14 ноября 1927 года.
Не могу удержаться от того, чтобы не привести длинную цитату из беседы с поэтом Николая Истомина:
«— Раньше во мне было много молодого задора, рассказывает Игорь Северянин и то, что я писал, нельзя понимать, как понимали и понимают ещё до сих пор почти все мои читатели и критики. Мои прежние темы, приёмы — это, ведь, особая, так сказать, ироническая лирика, а критика приняла все это всерьёз, вообразив, что в этом и весь Северянин.
—А вы, Игорь Васильевич, много теперь пишете? И что именно?
—Пишу стихи, статьи, воспоминания... Работаю, между прочим, всегда осенью и зимою. А летом почти ничего не пишу. По вечерам или по ночам не люблю сидеть и обыкновенно принимаюсь за работу с утра.
— И как именно? По Бальмонтовски: «Но я не размышляю над стихом», или...
— Нет, наоборот: размышляю долго. Придерживаюсь Пушкинско-Брюссовской школы. Впрочем, некоторые из своих последних поэм писал всего по нескольку дней — импровизацией.
Северянин увлекательно рассказывает о своём житье:
— Живу на самом берегу, в маленькой рыбацкой деревушке Тойла, которая когда-то была курортом. Из окна виден Финский залив.
Свою избушку постарались сделать по возможности комфортабельной. Внутри — уют и даже некоторая претензия на модерн.
Вокруг — глушь, леса, озера. До ближайшей станции восемь вёрст, а до ближайшего города, до Нарвы — сорок. Все лето рыболовствую. У меня есть лодочка «Ингрит», на которой я совершаю путешествия. Ухожу из дому на рыбную ловлю на насколько дней. Зимою же много катаюсь на лыжах, много читаю — русских и европейских классиков. За новейшей же русской литературой слежу плохо, так как, ведь, в моей глуши новых книг не достать.
— Что самое радостное и самое прискорбное в деятельности и звании поэта?
— Самое радостное — это, когда живёшь с природой, когда пишешь стихи, когда читаешь их на специальных вечерах: перед любителями и ценителями поэзии. А самое прискорбное — это читать перед случайной аудиторией. Прискорбно также, когда в моем присутствии говорят о политике, которая есть не что иное, как преднамеренная вражда.
— Вас не тянет, Игорь Васильевич, в Россию?
— Как вам сказать? Проехаться по России я бы не прочь, но жить там не собираюсь. Тамошняя обстановка нервирует, волнует.
— А кем бы вы, И. В., были, если бы не были поэтом? — задаю я последний вопрос.
— О, конечно, рыболовом». («Воскресенье», № 2, 1927 год.)
Эта прямая речь поэта для описания его жизни в эмиграции значит больше, чем цитаты из чужих описаний и сентенций.
Арсений Формаков, Фелисса и Игорь Лотарёвы
2 марта 1929 года ещё один Поэзовечер при участии Арсения Формакова в Двинске, организованная Двинским учительским союзом. Кстати, Шубникова и Терёхина Формакова не заметили, его имени нет в списке использованной литературы. Между тем на странице 128-прим помещён портрет Игоря-Северянина, сделанный в 1926 году в Тойла именно Арсением Формаковым. Разумеется портрет помещён без указания авторства. Понимаю, что в Москве плевать на какого-то там Формакова, но здесь, в странах Балтии поэт Арсений Формаков персонаж известный и уважаемый.
На странице 239 помянут Константин Бальмонт и посвящённый ему сонет (первая строфа):
Коростеля владимирских полей
Жизнь обрядила пышностью павлиньей…
Но помнить: нет родней грустянки синей
И севера нет ничего милей…
Известно, что Игорь-Северянин воздерживался от правки ранних стихов:
«Я — противник автопредисловий: моё дело — петь, дело критики и публики судить моё пение. Но мне хочется раз навсегда сказать, что я, очень строго по-своему, отношусь к своим стихам и печатаю только те поэзы, которые мною не уничтожены, т. е. жизненны. Работаю над стихом много, руководствуясь только интуицией; исправлять же старые стихи, сообразно с совершенствующимся все время вкусом, нахожу убийственным для них: ясно, в своё время они меня вполне удовлетворяли, если я тогда же их не сжёг. Заменять же какое-либо неудачное, того периода, выражение «изыском сего дня» — неправильно: этим умерщвляется то, сокровенное, в чём зачастую нерв всей поэзы. Мертворождённое сжигается мною, а если живое иногда и не совсем прекрасно,— допускаю, даже уродливо,— я не могу его уничтожить: оно вызвано мною к жизни, оно мне мило, наконец, оно — моё!» (Автопредисловие к «Громокипящему кубку» в издании Пашуканиса.
Полагаю, что именитые академические филоложицы должны бы знать, что сонет «Бальмонт» имеет любопытную историю. Прежде всего, напомним, что сонет был написан в 1926 году. Он есть в рукописи, но в сборнике «Медальоны» его нет. Неожиданно сонет всплывает в рукописи «Очаровательные разочарования», но уже значительно изменённом виде и с указанием совсем другой датировки: Кишинёв, 3 января 1934 года, первая публикация в журнале «Золотой петушок».
Он в юношеской песенке своей,
Подёрнутой в легчайший лунный иней,
Очаровательнее был, чем ныне
В разгульно-гулкой радуге огней.
Он тот поэт, который тусклым людям
Лученье дал, сказав: «Как Солнце, будем!»
И рифм душистых бросил вороха,
Кто всю страну стихийными стихами
Поверг к стопам в незримом глазу храме,
Воздвигнутом в честь Русского Стиха.
Редакция второго катрена и финальных терцетов в 1926 году выглядела несколько иначе:
Он в юношеской песенке своей,
Подёрнутою в лёгкий лунный иней,
Очаровательнее был, чем ныне
В стихийно-гулкой радуге огней.
Он в многословье нестерпимо пышен,
Во всём преувеличенно-возвышен,
Хрустевший льдинкой в юности поэт.
И сходство внешнее с испанским грандом,
И творчество, глушащее джаз-бандом,
Всё – как на солнце выгретый Моэт…
В воздухе повисает вопрос: что за чёрная кошка пробежала между поэтами в 1926 году? Я, например, не знаю, а Шубникова с Терёхиной понятия не имеют о том, что кошка вообще была. Почему сонет был подправлен в 1934 году мне понятно: настояла Любовь Столица, которую не устраивала ссора с Бальмонтом со страниц журнала «Золотой Петушок. Однако исправленный вариант сонета в сборник «Медальоны» не попал, хотя вариант 1926 года из него всё же был изъят. Любопытно? Ещё как!
На странице 243 Терёхина и Шубникова вновь помянули Ирину Одоевцеву И.Г.Гейнеке) и посвящённый ей сонет – без цитат! – содержание которого отчасти объясняет унизительные для поэта «мемуары» Ираиды Густавовны. Что ж, восполним пробел:
Все у неё прелестно — даже «ну»
Извозчичье, с чем несовместна прелесть...
Нежданнее, чем листопад в апреле,
Стих, в ней открывший жуткую жену...
Серпом небрежности я не сожну
Посевов, что взошли на акварели...
Смущают иронические трели
Насторожившуюся вышину.
Прелестна дружба с жуткими котами, —
Что изредка к лицу неглупой даме, —
Кому в самом раю разрешено
Прогуливаться запросто, в побывку
Свою в раю вносящей тонкий привкус
Острот, каких эдему не дано...
Очень похоже на то, что Пильский в устной форме всё же донёс до Игоря-Северянина содержание «литературных завтраков» у Мильруда — прелестна дружба с жуткими котами. Не случайно, хотя и чуть позже, поэт заметит, что все заграничные знакомые — сволочи.
Продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь, продолжение 8 здесь продолжение 9 здесь
Последние новости
Аятолла Насер Макарем Ширази напомнил Трампу, что угрозы против верховного лидера Ирана караются смертью
30.06.25 29
BBC Венгрия поблагодарила США за снятие санкций против АЭС «Пакс», которую строит «Росатом»
30.06.25 19
DW Россия готова к третьему раунду переговоров с Украиной и передаст ещё 3 тысячи тел укранских солдат
28.06.25 40
Эстония и Литва сообщили ООН о выходе из Оттавской конвенции о запрете противопехотных мин
28.06.25 41
Премьер-министр Виктор Орбан предостерег ЛГБТК+ сообщество о юридических последствиях проведения парада
28.06.25 39
