Недостающее звено. 5.
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
29.09.19 | 2569
Первая из историй про Петровича
Петрович
Однажды пенсионер Петрович проснулся в Европейском союзе. Было первое мая. На улице ярко светило ласковое солнышко. Небо было пронзительно синим, ровно таким, каким оно бывает в ветреные дни, когда пыль над городом рассеивается. Таким же синим оно было и вчера. Улица, по крайней мере на первый взгляд, ничуть не изменилась. Вдоль дороги торчали обрубки полувековых тополей, обработанные пилой «озеленителей». За три года обрубки дали тощие побеги, которые, конечно, не могли сравниться с нагулянными за несколько десятилетий кронами. Три года назад тополя ещё скрывали неприглядный производственный пейзаж на другой стороне улицы. Теперь ничем не прикрытое бесстыдство заброшенного завода по производству железобетонных изделий торчало наружу. Приток мигрантов резко прекратился, а с ним в стране прекратилось и жилищное строительство. Десяток лет назад завод изготовил последние блоки для панельных домов в новом городском районе. После августовского путча 1991 года строительство новых домов быстро прекратилось, и плиты с оконными и балконными проемами остались невостребованными. Когда-то они стояли вертикально, поставленные в специальные крепления, но со временем часть из них обвалилась под собственным весом. Петрович смотрел на эти обломки, перекочевавшие из одного союза в другой, и вспоминал, что ещё не так давно сквозь кроны тополей днем и ночью можно было разглядеть бурную железобетонную деятельность. Теперь на ржавой арматуре развалившихся панелей уютно устроилась стайка ворон.
Настроение было такое же скверное, как и вчера вечером. Испортилось оно после скандала в соседней продуктовой лавочке, обосновавшейся в подвале девятиэтажного дома. Петровича здесь знали хорошо, продавщицы всегда здоровались, могли вежливо предупредить о том, что хлеб вчерашний или о том, что у колбасы с сыром вместо жирка (изобретение чисто эстонское!) на исходе срок реализации. Накануне вечером Петрович принес домой купленную в лавочке бутылку водки. Он не особенно переживал предстоящее подорожание «простого продукта», но к праздничному первомайскому столу бутылочку следовало припасти заранее. На гостей Петрович не рассчитывал, поэтому разрешил себе выпить на сон грядущий пару рюмочек. Когда он скрутил пробку, то уловил шипение воздуха. Налитая в рюмку водка слегка пузырилась, чем вызвала у Петровича неясное предчувствие, и оно не обмануло пенсионера. Жидкость имела противный вкус и во рту вела себя на манер минеральной воды. Пришлось одеться и пойти в лавочку. Подмигнув знакомой продавщице, Петрович шепотом изложил дело. Почему шепотом? А чтобы не распугать других покупателей. Продавщица растерянно обернулась и изложила проблему заведующей — совсем ещё молодой женщине.
— Что вы хотите от дешевой водки? — Громко и ни к кому особенно не обращаясь, заявила молодуха. — Пусть пишет жалобу в департамент по защите потребителей!
— Позвольте, позвольте, — запротестовал Петрович, — я купил бутылку у вас и прошу, чтобы мне заменили ее на более качественный товар.
— У вас есть товарный чек? — С прокурорскими интонациями в голосе осведомилась заведующая. — Нет чека? Идите в департамент по защите потребителей. Мы менять ничего не обязаны. Ходят тут всякие, а после меняй им водку!
— Я не всякий, — обиделся Петрович, — я уже несколько лет ваш постоянный клиент.
— Нам такие клиенты без надобности! — Пошла на резкое обострение заведующая. — А ну, покиньте производственное помещение!
Стоявший за спиной Петровича охранник вытолкал постоянного клиента из торгового зала, пригрозив вызвать полицию. Встряхнув бутылку с пузырящейся жидкостью, Петрович от всей души хлопнул ее о ступени, ведущие в магазин. Настроение было испорчено напрочь. «Вот за что нас так ненавидят! При советской власти эта мокрощёлка через пять минут рыдала бы у меня в кабинете горючими слезами, — подумал пенсионер, — а теперь гавкает безнаказанно». Чтобы окончательно не испортить себе праздничного настроения, обозленный и расстроенный Петрович отправился за два квартала в ночной магазин. Придирчиво разглядывал бутылку, долго тряс ее на предмет несанкционированных пузырьков и расспрашивал продавщицу о рекламациях, поступивших на эту партию. Словоохотливая женщина просветила Петровича по части пузырьков. Оказывается, у фирмы производящей водку имеется в наличии только одна разливочная линия, на которой два дня разливают что-то вроде шампанского, а потом ещё два дня водку. Поэтому первые бутылки в партии частенько попадаются с растворенным в них углекислым газом.
Май месяц прошел незаметно. Девятого Петрович сходил к памятнику в центре города. Памятник этот он не любил, и тому были свои причины. Приходил же сюда потому, что это была многолетняя привычка. У памятника была своя история. В сентябре 1944 года войсковая часть, первой ворвавшаяся в центр города, похоронила своих убитых в братской могиле. Для могилы выбрали землю в ограде католической церкви, а несколько дней спустя с боями ушли дальше на Запад, чтобы никогда уже больше сюда не возвращаться. Летом следующего, победного года горисполком принял решение сделать вокруг братской могилы площадь Освободителей и даже объявил конкурс на памятный монумент. Архитектор и скульптор из местных расстарались на славу, да вот беда: вместо парадного монумента у них всё же получился изрядных размеров надгробный памятник. В стене из серого плитняка была сделана ниша, в которую поместили трехметровую бронзовую фигуру солдата. Склонив обнаженную голову, солдат должен был смотреть себе под ноги – на братскую могилу. Но отступать было поздно, и чтобы придать надгробному памятнику свойства монумента, его отнесли от могилы метров на тридцать вглубь сквера. Клумбу с цветами, разбитую поверх братской могилы, соединили с монументом широкой дорожкой из плитняка, и получилось подобие площади. На тридцатилетие победы в ногах у памятника устроили «вечный» огонь, и бронзовый солдат стал смотреть не просто себе под ноги, а на газовую горелку. Ещё через пять лет в цветнике соорудили надгробия.
Когда развалился «союз нерушимый», выяснилось, что памятник никому не нужен. Газ отключили, и «вечный» огонь погас. Через два года площадь закрыли на реконструкцию. Когда забор убрали, то обнаружилось, что памятник остался, но вместо «вечного» огня, дорожки и надгробий красовался хорошо укатанный газон. Без могилы бронзовый солдат превратился в глупого истукана, которого национально ушибленные политики называли «оккупантом» и «символом оккупации». В качестве символа для русских памятник быстро превратился в «нашего Алёшу». Петрович не уставал удивляться, как быстро горожане забыли о братской могиле и приняли новую – символическую сущность памятника взамен его совершенно конкретной надгробной функции. Через год после перепланировки площади Освободителей вдоль бульвара копали ямы для молодых лип. Напротив памятника рабочие разрыли могилу. На место раскопа приезжали археологи, определившие, что это захоронение времен войны. Даже в посольство российское сообщили, но тогдашний посол, говорят, попросил закопать могилу обратно: «Не время!» Действительно, в тот год было «не время».
Несколько раз Петрович пытался поднять вопрос в мэрии, как теперь назывался горисполком, но понимания не нашел. Не поддержали его и ветераны, для которых он был слишком молод, чтобы указывать им, что делать. Предприниматели, к которым Петрович обращался за поддержкой, смотрели на него, как на идиота: «Ты что, хочешь отнять у стариков их памятник? Это ж символ их победы, а ты им в душу хочешь наплевать?!» Пенсионер отступился, но теперь каждый год упорно носил цветы не к бронзовым сапогам надгробного памятника, а к липкам на бульваре.
Как-то, глядя на тропинку, наискосок пересекавшую газон и могилу, Петрович задумался о постулатах эвклидовой геометрии. Ему бы и в голову не пришло спорить с тем, что кратчайшее расстояние между двумя точками на плоскости есть прямая линия. Тема двух точек на плоскости получила неожиданное продолжение на домашней кухне. Поздно вечером Петрович заглянул сюда за кипяченой водой, чтобы запить вечернюю таблетку. Щелкнув выключателем, он обнаружил на потолке двигающуюся точку. Кухонный потолок по диагонали из угла в угол пересекал таракан. Когда включился яркий свет, таракан слегка поднажал. Он находился на открытой поверхности, маленький и беззащитный. Петрович, не торопясь, снял с ноги тапок и вознамерился пришлепнуть пришельца подошвой. Он забрался на табурет и примерился, как бы удобнее прикончить таракана. Он даже сделал пробный замах, когда таракан, внезапно потерявший связь с потолком, смачно шлепнулся на пол и юркнул под шкаф, прежде чем Петрович успел нанести удар. Это был момент истины.
Петрович понял, что из всех живых существ, обитающих на планете, единственно только человек по своей внутренней природе склонен к тому, чтобы при перемещении из точки «А» в точку «Б» двигаться по прямой. Для всех прочих существ прямая линия не является принципиальной. Даже птица, обладающая свободой передвижения сразу в трех измерениях, инстинктивно сообразует свой полет с воздушными течениями. Посмотрите, как затейливо передвигается по лужайке кошка, как бессмысленно виляя хвостом, от столбика к столбику движется дворовая собачонка, как хаотично мечется рыбка в аквариуме. И только таракан способен осмысленно передвигаться строго по прямой. Спасаясь от Петровича, он переместился с потолка на пол единственно возможным и наиболее естественным способом. Было от чего прийти в изумление.
Следующей мыслью, что пришла Петровичу в голову, была мысль о том, что в реальной жизни человек из точки «А» в точку «Б» не всегда двигается, повинуясь инстинкту. Он вспомнил няню, которая любила приговаривать: «Кривой тропиночкой-то покороче будет». Получалось так, что кривая тропа — это свидетельство цивилизованности. Следовательно, степень цивилизованности человека определяется его способностью для достижения цели сознательно отклоняться от природного императива — прямой линии. Именно эта способность цивилизованного человека лежит в основе такого свойства человеческой натуры, как хитрость. Без хитрости и лжи, то есть без умения спланировать движение к цели по кривой линии, нет даже самой простенькой интриги, а шахматы, покер и политика вообще теряют всяческий смысл. Петрович даже вспомнил смешной анекдот про партийца, который всю свою жизнь колебался вместе с генеральной линией партии.
Лежа в кровати, закрыв глаза, Петрович додумывал внезапно приоткрывшуюся ему тайну вселенной: «Как цивилизованность или нецивилизованность выглядят на реальной городской плоскости? Вероятно, наилучшим образом оба эти свойства иллюстрируют тропинки на газонах и дырки в заборах. Тротуары и дорожки, проложенные под прямым углом друг к другу, призваны держать нас в рамках цивилизованности. Однако тропинки, которые, на первый взгляд, возникают стихийно, обладают гораздо большей степенью целесообразности, чем тротуары. Если есть возможность безнаказанно срезать прямой угол и сократить дорогу хотя бы на два-три метра, то даже самому цивилизованному человеку трудно удержаться от искушения. Забор на кратчайшем пути к автобусной остановке вообще является одним из наиболее сильных искушений для цивилизованного человека. В любом заборе рано или поздно будет выломана именно та доска или прут, которые находятся на прямой линии из точки А в точку Б».
Утром Петрович открыл на случайной странице любимый сборник эстонских пословиц, который для развлечения держал в туалете, и прочел в нём: «Где забор, там и дыра».
С открывшейся тайной мироздания Петрович не расставался всю зиму.
После разговора с Виктором Петрович корил себя за то, что поддался на уговоры этого прожжённого алкоголика. Поездка за тридевять земель на незнакомый хутор представлялась ему дикой авантюрой. Тем не менее, он быстро собрался, и утешая себя тем, чем утешают себя все одинокие пенсионеры, взгромоздился в автобус. За окном мелькали последние городские пейзажи. Пришло предвкушение поездки в незнакомое место. Теперь уже поездка не казалась такой авантюрной. «Если позвали, значит, я действительно нужен, – оправдывался Петрович. – Мне давно пора проветриться, засиделся я дома». С этой утешительной мыслью он заснул, едва автобус выехал за город.
Сначала Петровичу приснилась дорога. Это был обыкновенный лесной проселок, не очень накатанный, но и не слишком заброшенный. Проселок вывел его к реке. Он хотел напиться, но не рискнул: вода в реке имела коричневый оттенок и пахла болотом. Мост был дряхлый, изначально сляпанный на скорую руку. Такие мосты из бревен строили военные саперы, когда надо было быстро навести переправу. Когда солдаты уходили, мост оставался леснику и грибникам. Потом приходило время автолюбителей, и мост год за годом стремительно ветшал. За мостом проселок, то исчезая, то появляясь вновь неспешно вывел Петровича на пригорок. С пригорка был виден лес в низине. На фоне ельника в глаза бросились две тонкие чахлые березы, наклонившиеся друг к другу. Стволы образовывали подобие арки. Дорога нырнула в лес, и стало темно. Из темноты Петрович внезапно вывалился на огород. Ему просто необходимо было с помощью штангенциркуля вымерить все помидоры в теплице. Не дотягивавшие до стандарта плоды он аккуратно срезал и клал в ведро. Закончив с помидорами, принялся за огурцы. Измерял длину и диаметр. Внезапно он заметил, что с помощью рулетки измеряет диаметр тыквы и не тыквы вовсе, а человеческой головы. Голова не сопротивлялась, а только жалобно умоляла: «Господин начальник! Не надо меня отправлять в Индию, в Индию не надо меня отправлять!» Петрович подрезал очередную голову и бросал ее в двери трамвая. Очередная голова осведомилась о билете. Вагоновожатый сказал: «А если не можешь расплатиться карточкой, то лучше и не покупай». Трамвай помчался на сумасшедшей скорости по городу. Петрович обратил внимание, что в этой части города никогда не было трамвайной линии... Он проснулся с ощущением движения. Автобус между тем остановился.
В передней части салона высокий парень торговался с водителем. Одет он был довольно странно. Длинные чёрные волосы туго стянуты замысловатой фенечкой в «конский хвост», а сверху повязаны вылинявшей банданой. На левой руке, которой он держится за верхний поручень, видна от кисти и почти до локтя целая обойма разнообразных фенечек: из шерсти, кожи и бисера. Запястье туго перетянуто бедуинским амулетом с изображением жука скарабея. Поверх джинсовой куртки нашита расписная мешковина вся в узорах и диковинных животных. Новые фирменные джинсы прикрывают грязные босые пятки. Наконец, торговля закончилась, и водитель приглашающе кивнул парню. Автобус тронулся, а новый пассажир, задевая сиденья свисавшей с плеча полотняной сумкой, двинулся вглубь полупустого салона, выбирая себе место. Он плюхнулся на сиденье через проход от Петровича.
Пенсионер исподволь продолжал рассматривать незнакомца. Он ожидал увидеть тупой взгляд задержавшегося в развитии хиппи, но внезапно был застигнут врасплох. Не сказать, чтобы взгляд черных глаз был шибко колючим, но неприятно испытующим. Заметив смущение Петровича, парень дружелюбно улыбнулся, как бы смягчая неприятный эффект. Разложив на коленях сумку, он вынул из нее пару банок пива, одну из которых протянул попутчику. Тот отрицательно покачал головой.
— Что-то не так? — Осведомился попутчик.
Петрович хотел было подтвердить свой отказ, но купился на легкий акцент хиппи.
— Все в порядке. Мне сослепу показалось, что это кока-кола. Я не пью кока-колу и пепси-колу тоже. У меня от нее скрипят зубные протезы.
— Это пиво. Настоящее немецкое. — Сосед ещё раз продемонстрировал легкий акцент.
Этот акцент в стране, где русские говорят с эстонским акцентом, а эстонцы мешают великий и могучий государственный язык с модными русскими словечками, произвел на Петровича сильное впечатление, поэтому он протянул руку за пивом.
— Надолго к нам?
— Пока ещё не понимаю, зависит от обстоятельств, — просто ответил парень.
— Раньше бывали в наших краях? —– Задал следующий вопрос Петрович, отметив про себя его некорректную формулировку.
Мелькавшие за окном автобуса сельские пейзажи в чухонской глубинке только с большой натяжкой можно было назвать «нашими краями», но парень не заметил подвоха.
— Никогда. Здесь не было и как будто нет для меня ничего интересного.
— Да-а, —– протянул иронически Петрович, демонстрируя осведомленность, — не Вудсток.
— Вы бывали в Вудстоке? — слегка оживился парень.
— Нет, — смутился снова пойманный за руку Петрович, — видел по телевизору. Вы похожи на тех парней. На американских хиппи. Вот что я имел в виду, упомянув Вудсток.
— Бьюсь об заклад, вы решили, будто после пива я предложу вам раскурить косячок на мировую! — Парень хихикнул. — Должен вас огорчить: я не колюсь, не нюхаю, не торчу на колёсах и даже не курю.
Следующие пять минут прошли в молчании. Незнакомец рассеянно глядел в свое окно и потягивал пиво. Петрович, смущенный своей бестактностью, прилагал героические усилия, чтобы рассматривать узоры и фенечки соседа не столь откровенно. На его куртке среди прочих он обнаружил рисунок — что-то вроде человеческой головы и черепа одновременно. Туловище к голове не прилагалось, и Петрович вспомнил свой недавний сон в стиле Гумилева. Теперь внешность попутчика заинтересовала его не меньше, чем его акцент. Черные волосы и глаза, правильные черты лица при чуть удлиненном кончике носа, припухлых губах и смуглой коже с едва уловимым желтым оттенком, который больше не казался обыкновенным загаром. Торчавшая из брючины лодыжка и вовсе имела коричневатый оттенок. Такой, что серая дорожная пыль выглядела на нем пшеничной мукой. В этот момент Петрович был пойман ещё раз.
— Я всегда хожу босиком, чтобы не давать повода к подозрениям, — насмешливо сказал парень.
— Простите, что вы имели в виду?
— Именно то, о чем вы сейчас подумали.
Как это ни странно, но то, о чем сказал парень, Петрович подумал именно в тот момент, когда он произнес вслух последнюю реплику. В следующее мгновение он сообразил, что если бы не эта реплика, то мысль об этом никогда бы не пришла ему в голову.
— У меня и в мыслях не было ничего такого, — попытался оправдаться Петрович, — на что вы намекаете.
— Вижу, что вы боитесь своих мыслей, — сказал парень, совершенно игнорируя смущение Петровича. — Если вы боитесь своих мыслей, то зачем пускаете их в своё сознание?
— Вы знаете, как бороться с этим недугом?
— Пожалуй, что знаю, — иностранный акцент таял прямо на глазах.
— И как же? — Петрович подпустил в свой вопрос иронии.
— Придумайте себе мантру. Не можете сами, так позаимствуйте у кого-нибудь.
— За настоящей мантрой надо ехать на Восток, искать. У меня нет таких средств. Наконец, я православный.
— За настоящей, как вы говорите, мантрой никуда ехать не нужно. Вы знаете православные молитвы?
— Отче наш.
— А трисвятое?
— Разумеется! Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
— Это и есть мантра.
— Помилуйте, но это не мантра, а молитва.
— Принципиальной разницы между христианской молитвой и заклинанием-мантрой нет. Вы произносите определенную формулу столько раз подряд, сколько нужно для получения ожидаемого эффекта. Мантра — это просто секретное слово или группа слов, включающая механизм вашей саморегуляции. А уж какой там — физиологической или психофизиологической it depends only from your wishes.
— Именно поэтому молитва не может быть мантрой, – возразил Петрович, пропустив мимо ушей окончание фразы. — Молитва — это осмысленное действие, это упование на Бога. Он может внять этой молитве, а может нет. На все воля Божья. Как может механическое повторение глупейшей абракадабры повлечь за собой результат? Не понимаю!
— Абракадабра — это тоже мантара, и хороший рекламный слоган тоже мантра, и политический лозунг — это мантра. Модный шлягер — это тоже мантра. Вы не замечали, как бывает трудно порой отделаться от навязчивой фразы из какой-нибудь пошлой песенки? Замечали. Прекрасно. Успех песенки не в музыке и даже не в личности исполнителя. Залог успеха – в грамотной мантре. Однажды я неделю выбивал из головы мантру «я буду вместо, вместо нее твоя невеста, вместо, вместо нее», и так далее. Поверьте, я не новичок в таких делах, а тут зацепилось в голове и крутится сутками.
— И как вам удалось избавиться от этой мантры? – Петрович вспомнил пойманную им бессмысленную фразу «ремемба хару мамбуру», которая доставала его уже месяц.
— С помощью другой мантры, более сильной, – ответил парень.
— Например?
— Например? Ну, что-нибудь типа такой: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я».
— Да вы издеваетесь надо мной!
— Ничуть! Просто мантра у меня была другая. Что-то вроде «ом манэ падме хум». Простите, но это моя личная мантра и я не могу вам ее сообщить. Просто запомните, что пустую мантру быстро можно выбить только такой же пустой мантрой, но есть опасность, что вы будете ходить по кругу. Станете пленником глупых заклинаний.
— По-моему, все заклинания глупые, — возразил Петрович и вспомнил недавний политический лозунг «Прорвёмся!»
С этой мантрой в устах лидера партия власти прорывалась в Европейский парламент. Между тем любой мало-мальски знакомый с фразеологией русского языка знает ее полный вариант: «Не ссы — прорвёмся!» Это нельзя было переводить на русский язык даже в усеченном варианте. Фразеология часто бывает беспощадной к тем, кто забывает о ней или не подозревает о ее существовании. Язык мстителен, особенно к тем, кто думает, что им можно управлять из министерского кабинета. Над партийной мантрой изрядно потешались, дописывая на плакатах ее вторую, общеизвестную половину. Петрович не знал, что насмешники в виртуальном пространстве интернета даже имя лидера партии – Юхан – переиначили в Йухан. Вроде бы ничего особенного и фонетика приближенная к оригиналу, а на деле изощренное издевательство. Вот на что способна глупая мантра, употребленная не к месту. Однако лидер сам виноват, никто ведь за язык не тянул. Доверился рекламному агентству и получил.
— Не скажите! Глупая мантра не просто копирует форму настоящего заклинания, она опустошает вашу личность. Это что-то вроде компьютерного вируса, который взламывает вашу оборону и начинает ломать вас изнутри, стирать все позитивные установки. Настоящая же мантра не ломает вашего сознания, а просто перестраивает его.
— Зачем кому-то нужно перестраивать мое сознание?
— Было бы сознание, а желающие найдутся, — хихикнул парень. – Вот смотрите: вы живёте в говнище сверху донизу. Кругом сплошная жопа, говоря по-русски. Чтобы вытащить вас из жопы и отмыть от дерьма нужны деньги. Деньги есть, но вкладывать деньги в жопу никому не хочется. Как быть? Все очень просто: деньги вкладывают в ваше сознание. Помните знаменитую сталинскую мантру «жить стало лучше, жить стало веселей»? Через полгода промывания мозгов жопа уже не кажется вам такой мрачной, а дерьмо вонючим и, что особенно приятно, впереди дырка и через нее виден солнечный свет. Самочувствие улучшилось, изжога больше не мучает, сон восстановился, астенический синдром почти на нуле. Но при этом вы не стали жить лучше. Ничего вокруг вас не изменилось. Изменились вы! При минимуме затрат изменилось ваше отношение и к дерьму, и к самой жопе!
— Так просто?
— Так просто! Примите во внимание, что изменение сознания начинается с элиты, а дальше процесс почти беззатратный. Элита промывает вам мозги, а вы кормите элиту. Природные ресурсы больше не дают сверхприбылей. Сверхприбыли извлекают из вашего сознания. Это как шоу-бизнес: не хотите слушать, а будете, начнете слушать, привыкнете, а когда привыкнете, не сможете без этого обходиться. Вуаля! Вы на крючке, причем на голом.
«Жить, оказывается, нужно в кайф, – вспомнил Петрович дурацкую мантру от Лады Дэнс, – оказывается, нас просто заставили жить в кайф. Да кто он такой, чтобы учить меня?» Однако вслух пенсионер произнес другое:
— Слушаю я вас, и всё у вас так просто. Кто-то взял и незаметно изменил наше сознание. Это прямо какой-то масонский заговор! А можно я вам вопрос задам не по теме? Куда исчез ваш акцент?
– Я не учу вас, — ответил парень на незаданный вопрос, — учить вас уже поздно. Тем более, что из меня плохой учитель. Я путешественник. Что же касается моего акцента, то он никуда не исчез. Просто вы перестали слышать его, потому что слушаете меня.
Акцент вернулся и даже заметно усилился. Петрович покрутил головой, избавляясь от наваждения.
— Не крутите головой. Я не муха и от меня нельзя так просто отмахнуться, — взгляд попутчика снова стал колючим. — Вы сами хотели разговорить меня. Вы хотели понять, как мои грязные пятки и фенечки сообразуются с чухонским пейзажем за окном. Теперь терпите. Мы проведем вместе ещё полтора часа.
Перспектива ещё полтора часа соседствовать с сумасшедшим испугала Петровича. В том, что его попутчик шизофреник, сомнений уже не было, и пенсионер просто боялся подхватить заразу. Петрович считал себя человеком достаточно устойчивым к государственным обманам и чёрному пиару в прессе, но парень так просто и так доходчиво объяснял совершенно необъяснимые вещи, что сознание Петровича начало обволакивать упаковочной ватой. Ещё пара-тройка таких теорий и он поддастся искушению всё принять на веру. И это пугало.
— Давайте возьмем для примера банковскую систему, — начал свой монолог попутчик. — Банки давно перестали быть финансовыми учреждениями, которые просто оказывают вам услуги. Это не банки существуют для вас, а вы для банков. Банки заинтересованы в том, чтобы наши денежки из реальных превратились в виртуальные. Для начала вас всех приучили хранить деньги в банке и пользоваться банковской карточкой. Вы не обращали внимания, сколько негативных эмоций вызывает человек, расплачивающийся карточкой в супермаркете? Да ведь он же тормозит всю очередь! Надо связаться с банком, надо проверить личность, надо подписать чек, а у вас всего-то две банки пива, и очень хочется домой. Есть такая рекламная мантра: «А если не можешь расплатиться карточкой, то и не покупай вовсе!» Процесс виртуализации наличных денег — это прямое следствие процесса глобализации...
— И не глобализации, а глокализации, – ввернул, не удержавшись от соблазна, Петрович. Оказалось, ввернул к месту.
— Правильно, и глокализации тоже. Вашими денежками одновременно манипулируют и местное отделение банка, и всемирный валютный фонд тоже. Теперь смотрите внимательно. Все банки связаны между собой через единую информационную базу данных о клиентах. Собственной базой данных о клиентах обладает авторегистр и все операторы мобильной связи тоже, больничная касса, больницы и поликлиники, а через карточку клиента и все супермаркеты. О базах данных, которыми располагают государственные учреждения, я из вежливости умолчу.
— А я читал, что в Америке специальным законом запрещено в читательском билете регистрировать названия книг, которыми клиент интересовался в библиотеке, —против своей воли начал втягиваться в разговор Петрович.
— Совершенно верно, но так было до 11 сентября, до того дня, когда в Нью-Йорке два авиалайнера таранили башни-близнецы торгового центра, до Патриотического акта. Теперь в системе любой международной связи существует услуга, которую оператор бескорыстно оказывает спецслужбам. Упоминание в телефонных разговорах или в электронной переписке определенных терминов, словосочетаний, фамилий или кличек известных террористов автоматически ставит контакт под контроль спецслужб. В каждом джи-эс-эм телефоне вшита функция, позволяющая активизировать аппарат без ведома его владельца. Можно с точностью до нескольких десятков метров определить, где вы находились месяц назад или где находитесь сейчас, даже если вы ни с кем не разговариваете. Обратили внимание, как нежно попискивает ваш мобильник при смене станции обслуживания? Замечали, что аккумулятор вашего аппарата разряжается подозрительно быстро? Не спешите к психиатру, потому что это ещё не паранойя. Кстати, я не шизофреник.
— Ну, знаете, ни один шизофреник никогда не признается в том, что он псих!
Петровича изрядно беспокоили эти внезапные ответы на незаданные вопросы. Вы ещё только подумали, а у вашего собеседника ответ уже срывается с губ. Согласитесь, этого кого угодно может вывести из себя.
— Раз уж мы об этом заговорили. Запомните раз и навсегда: человеческая личность определяется соотношением шизофрении и паранойи. Шизофрения отвечает за фантазию, за инстинкт творчества, за инстинкт познания, в конечном итоге за весь технический и культурный прогресс, а паранойя отвечает только за инстинкт самосохранения. Чем выше уровень шизофрении, тем ярче и талантливее личность. Но при этом снижается уровень паранойи, и человек становится нестабилен. Он перестает ценить и собственную жизнь, и жизнь других. Убийцы и самоубийцы, садисты и мазохисты, наконец, гении – всё это сплошь шизофреники. Но! Чем выше уровень паранойи, тем бледнее личность. Паранойя ответственна не только за инстинкт самосохранения, но и за послушание. Конформисты, как правило, параноики с подавленным творческим началом. Шизофреники властвуют, параноики подчиняются.
— Следовательно, вы шизофреник, — ввернул Петрович, как ему показалось, весьма к месту.
— Лишь отчасти. Просто это начало во мне чуть более выражено, чем, например, у вас. Кстати, вы не похожи на конформиста, следовательно, вы не параноик. Я же слишком ценю свою жизнь, чтобы убивать других. Значит, я не шизофреник. То, что принято называть нормой – это узкая пограничная полоса между откровенной шизофренией и паранойей, но никто не знает ее подлинных пределов. Мы с вами, если, конечно, хотите, «пограничники». Гуляем туда-сюда.
Пограничник! Как же! Петрович почему-то вспомнил про знакомого предпринимателя. Волощук был хозяином крупного городского рынка. Лет десять назад его подозревали в убийстве бывшего партнёра по бизнесу. Обвинение как будто сняли, но вскоре он сам попал под обстрел. Наемные убийцы оказались непрофессионалами. Они подстерегли Волощука у крутого поворота на выезде из поместья. Он притормозил, и они открыли огонь прямо из окон старенького «Жигуленка». Бизнесмен получил четыре пули в левый бок и одну пулю в лицо, разворотившую нижнюю челюсть. Однако он нашел в себе силы открыть ответный огонь. Нападавшие бежали, но были пойманы. Нашелся и заказчик. Как это ни странно, суд над ними повлек за собой пересмотр старого дела. Вскоре самого Волощука арестовали, потом отпустили, потом долго мотали нервы и, наконец, осудили за то давнее убийство. Петрович тогда очень за него огорчился и никак не мог поверить в его виновность. Волощук купил в окрестностях города красивое поместье и затеял там строительство трехэтажного дома с библиотекой, зимним садом и бассейном. Педант, он ценил своё время и на много лет вперед рассчитал личную жизнь. В голове не укладывалось, как он мог пойти на заказное убийство партнёра, чтобы потом каждый день ждать, что за ним придут и уведут в тюрьму.
— Вы заметили, что многие предприниматели при конфиденциальных переговорах демонстративно отключают аккумуляторы своих мобильных телефонов, — продолжал попутчик. — На рынке спецтехники появилась даже новая услуга: защита мобильных средств связи от несанкционированной активизации. Это тоже ещё не паранойя, просто спрос рождает предложение. Однако вернёмся к процессу идентификации личности.
— Вернёмся, — покорно согласился Петрович.
— Знакомый рассказывал мне, что при получении «паспорта иностранца» чиновнице было достаточно одного взгляда на страницу с личными данными, чтобы задать ему вопрос: «Вы служили в КГБ?» Это старый советский фокус, когда с помощью несложной шифровки и умышленных дефектов в графическом оформлении паспорта в него вносится информация о владельце, значительно выходящая за пределы простой идентификации личности. Теперь возьмем идентификационную карту. Государство вкладывает в нее больше информации, чем сам владелец способен считать непосредственно с документа. Так работник поликлиники считает с вашей карты одну информацию, банковский служащий другую, полицейский третью, и только вы останетесь в полном неведении относительно характеризующей вас конфиденциальной информации.
— Не останусь, — снова ввернул Петрович. — В магазине свободно продается устройство для считывания информации с идентификационной карты.
— Вы наивный человек! Вас заставляют думать, что это устройство считывает всю информацию, и вы верите. Просто есть закрытые от вас регистры. Думаете издевательство? Нет, система!
— Система! – механически согласился Петрович.
Сознание пенсионера не просто обволокло прописными истинами — обложило ватой со всех сторон!
—… Хотите поспорить с банком на предмет необходимости удостоверять личность, совершая мелкие платежи, бодаться будете с глобальной системой.
— Глокальной, — автоматически подправил Петрович.
— И глокальной тоже, — согласился болтливый попутчик. — Мы сейчас вместе размышляли над процессом удостоверения личности, который, будучи очищен от тайны, скрывавшей механизм надувательства, предстал пред нами в несколько ином свете, чем его трактуют официальные органы. Но дни идут. И, оказывается, процесс идентификации распространяется не только на нас с вами, но и на фрукты-овощи. В стране действуют жесткие евростандарты на кочанную и цветную капусту, лук, кабачки, помидоры, баклажаны, паприку, салат, дыни, цитрусовые, виноград, яблоки, груши и даже грецкий орех. Ещё шаг и нам станут обмерять объем головы! После клубники и капусты это неизбежно!
— Неизбежно! — Эхом откликнулся Петрович, и эхо подзадорило незнакомца.
— По количеству оплачиваемых услуг мы скоро сравняемся с целым рядом знаменитых антиутопий, рисующих будущее общества потребления в самых мрачных красках. Банк, который жирует на ваших деньгах, не брезгует брать с вас мзду за любые свои услуги. Система «маркетов» каждый день навязывает вам по дешёвке однообразный набор продуктов на грани срока реализации. Центры городов ощетинились платными автомобильными парковками, которые ничего не производят, но зато приносят их хозяевам ежедневную прибыль. Знаменитый общественный туалет на Вышгороде, весьма уютный и дружелюбный к потребителю, до сих пор служит предметом злых насмешек. Он, видите ли, себя не окупает! А, каково? Вторичный продукт себя не окупает! Сортир и не должен приносить прибыль. Прибыль от сортира в том, что чисто вокруг. В центре Парижа на углу Нотр Дам де Пари над отверстием канализационной трубы стоит загородка из трех стенок на уровне от колена взрослого человека до его груди. Справляя малую нужду, можно любоваться на посетителей уличного кафе через дорогу! Что если парижский сортир будет стандартизирован в Европейском союзе?
«Хорошо ещё, что в Европе ничего не знают про ненецкий сортир из двух палок, — подумал Петрович сквозь вату. — Одну палку воткнуть в снег…»
— Одну надо воткнуть в снег и держаться за нее, чтобы ветром не сдуло, другой от волков отбиваться, — продолжил мысль Петровича незнакомец.
«Интересно, в Европе есть волки или всех повыбили? — Сквозь вату откликнулось измененное сознание пенсионера. – Лапша какая-то на уши».
— А вот ещё одна проблема, — не унимался попутчик. — Смотрите, как незаметно мы стали обладателями железных дверей. Если у тебя нет железной двери, то ты враг общества. На тебя смотрят с подозрением, и каждый день ждут от тебя какого-нибудь подвоха, ждут, что тебя выселят за неуплату или ограбят...
— Я поставил железную дверь, потому что соседи стали на меня коситься, — промямлил Петрович. — Это сколько же я выложил денег за то, чтобы жить в тюрьме? Надо будет ещё и вертухая с дубинкой нанять.
— Кончина советской власти в стране ознаменовалась массовым сносом заборов. Забор олицетворял собой крайнее проявление несвободы. Однако всего несколько лет спустя заборы вернулись. Теперь они встали уже не на защиту государственных секретов и бесхозяйственности, а на защиту частной собственности. На смену глухим бетонным заборам пришли как бы прозрачные металлические сетки. Вместе с заборами, видеокамерами, железными дверями и вертухаями из множества охранных фирм вернулось каждодневное ощущение несвободы, тем более явственное, что для трети населения реальностью стали ещё и притеснения на национальной почве. Вы живёте в тюрьме и по старой советской привычке славите её: «жи-ить стало лучше, жи-ить стало веселей».
Петрович с большим трудом следил за чужой нитью размышлений. Следить за чем-либо вообще из плотной упаковки довольно сложно.
— А вот нас уверяют, что дорожные полицейские, которые не берут взяток, это образец европейской добродетели. А ведь в государственном бюджете заложена норма поступлений от административных наказаний, план по штрафам! И ведь есть некто, кто несёт ответственность за его неукоснительное исполнение. Впрочем, всё это лирика и к делу не относится. Нам скоро выходить.
В другое время Петрович восхитился бы тому, как ловко собеседник вынырнул из полицейского абсурда в реальность автобуса, но в голове его застряла фраза «Нам скоро выходить».
— Могу я ещё раз поинтересоваться, надолго ли вы в наши края?
— Ну, не знаю, не знаю, — парень тщательно почесал голую пятку о крепление сиденья, — Байда какая-то нездоровая. То ли пришельцы из космоса, то ли полтергейст какой-то.
Петрович насторожился даже сквозь вату упаковки.
— Вообще-то я слышал, что в здешних краях объявились говорящие собачки, — задумчиво произнес попутчик и добавил равнодушно, — вот, еду посмотреть.
______________
<<< Начало ищи здесь
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
29.09.19 | 2569
Михаил Петров
Первая из историй про Петровича
Петрович
Однажды пенсионер Петрович проснулся в Европейском союзе. Было первое мая. На улице ярко светило ласковое солнышко. Небо было пронзительно синим, ровно таким, каким оно бывает в ветреные дни, когда пыль над городом рассеивается. Таким же синим оно было и вчера. Улица, по крайней мере на первый взгляд, ничуть не изменилась. Вдоль дороги торчали обрубки полувековых тополей, обработанные пилой «озеленителей». За три года обрубки дали тощие побеги, которые, конечно, не могли сравниться с нагулянными за несколько десятилетий кронами. Три года назад тополя ещё скрывали неприглядный производственный пейзаж на другой стороне улицы. Теперь ничем не прикрытое бесстыдство заброшенного завода по производству железобетонных изделий торчало наружу. Приток мигрантов резко прекратился, а с ним в стране прекратилось и жилищное строительство. Десяток лет назад завод изготовил последние блоки для панельных домов в новом городском районе. После августовского путча 1991 года строительство новых домов быстро прекратилось, и плиты с оконными и балконными проемами остались невостребованными. Когда-то они стояли вертикально, поставленные в специальные крепления, но со временем часть из них обвалилась под собственным весом. Петрович смотрел на эти обломки, перекочевавшие из одного союза в другой, и вспоминал, что ещё не так давно сквозь кроны тополей днем и ночью можно было разглядеть бурную железобетонную деятельность. Теперь на ржавой арматуре развалившихся панелей уютно устроилась стайка ворон.
Настроение было такое же скверное, как и вчера вечером. Испортилось оно после скандала в соседней продуктовой лавочке, обосновавшейся в подвале девятиэтажного дома. Петровича здесь знали хорошо, продавщицы всегда здоровались, могли вежливо предупредить о том, что хлеб вчерашний или о том, что у колбасы с сыром вместо жирка (изобретение чисто эстонское!) на исходе срок реализации. Накануне вечером Петрович принес домой купленную в лавочке бутылку водки. Он не особенно переживал предстоящее подорожание «простого продукта», но к праздничному первомайскому столу бутылочку следовало припасти заранее. На гостей Петрович не рассчитывал, поэтому разрешил себе выпить на сон грядущий пару рюмочек. Когда он скрутил пробку, то уловил шипение воздуха. Налитая в рюмку водка слегка пузырилась, чем вызвала у Петровича неясное предчувствие, и оно не обмануло пенсионера. Жидкость имела противный вкус и во рту вела себя на манер минеральной воды. Пришлось одеться и пойти в лавочку. Подмигнув знакомой продавщице, Петрович шепотом изложил дело. Почему шепотом? А чтобы не распугать других покупателей. Продавщица растерянно обернулась и изложила проблему заведующей — совсем ещё молодой женщине.
— Что вы хотите от дешевой водки? — Громко и ни к кому особенно не обращаясь, заявила молодуха. — Пусть пишет жалобу в департамент по защите потребителей!
— Позвольте, позвольте, — запротестовал Петрович, — я купил бутылку у вас и прошу, чтобы мне заменили ее на более качественный товар.
— У вас есть товарный чек? — С прокурорскими интонациями в голосе осведомилась заведующая. — Нет чека? Идите в департамент по защите потребителей. Мы менять ничего не обязаны. Ходят тут всякие, а после меняй им водку!
— Я не всякий, — обиделся Петрович, — я уже несколько лет ваш постоянный клиент.
— Нам такие клиенты без надобности! — Пошла на резкое обострение заведующая. — А ну, покиньте производственное помещение!
Стоявший за спиной Петровича охранник вытолкал постоянного клиента из торгового зала, пригрозив вызвать полицию. Встряхнув бутылку с пузырящейся жидкостью, Петрович от всей души хлопнул ее о ступени, ведущие в магазин. Настроение было испорчено напрочь. «Вот за что нас так ненавидят! При советской власти эта мокрощёлка через пять минут рыдала бы у меня в кабинете горючими слезами, — подумал пенсионер, — а теперь гавкает безнаказанно». Чтобы окончательно не испортить себе праздничного настроения, обозленный и расстроенный Петрович отправился за два квартала в ночной магазин. Придирчиво разглядывал бутылку, долго тряс ее на предмет несанкционированных пузырьков и расспрашивал продавщицу о рекламациях, поступивших на эту партию. Словоохотливая женщина просветила Петровича по части пузырьков. Оказывается, у фирмы производящей водку имеется в наличии только одна разливочная линия, на которой два дня разливают что-то вроде шампанского, а потом ещё два дня водку. Поэтому первые бутылки в партии частенько попадаются с растворенным в них углекислым газом.
Май месяц прошел незаметно. Девятого Петрович сходил к памятнику в центре города. Памятник этот он не любил, и тому были свои причины. Приходил же сюда потому, что это была многолетняя привычка. У памятника была своя история. В сентябре 1944 года войсковая часть, первой ворвавшаяся в центр города, похоронила своих убитых в братской могиле. Для могилы выбрали землю в ограде католической церкви, а несколько дней спустя с боями ушли дальше на Запад, чтобы никогда уже больше сюда не возвращаться. Летом следующего, победного года горисполком принял решение сделать вокруг братской могилы площадь Освободителей и даже объявил конкурс на памятный монумент. Архитектор и скульптор из местных расстарались на славу, да вот беда: вместо парадного монумента у них всё же получился изрядных размеров надгробный памятник. В стене из серого плитняка была сделана ниша, в которую поместили трехметровую бронзовую фигуру солдата. Склонив обнаженную голову, солдат должен был смотреть себе под ноги – на братскую могилу. Но отступать было поздно, и чтобы придать надгробному памятнику свойства монумента, его отнесли от могилы метров на тридцать вглубь сквера. Клумбу с цветами, разбитую поверх братской могилы, соединили с монументом широкой дорожкой из плитняка, и получилось подобие площади. На тридцатилетие победы в ногах у памятника устроили «вечный» огонь, и бронзовый солдат стал смотреть не просто себе под ноги, а на газовую горелку. Ещё через пять лет в цветнике соорудили надгробия.
Когда развалился «союз нерушимый», выяснилось, что памятник никому не нужен. Газ отключили, и «вечный» огонь погас. Через два года площадь закрыли на реконструкцию. Когда забор убрали, то обнаружилось, что памятник остался, но вместо «вечного» огня, дорожки и надгробий красовался хорошо укатанный газон. Без могилы бронзовый солдат превратился в глупого истукана, которого национально ушибленные политики называли «оккупантом» и «символом оккупации». В качестве символа для русских памятник быстро превратился в «нашего Алёшу». Петрович не уставал удивляться, как быстро горожане забыли о братской могиле и приняли новую – символическую сущность памятника взамен его совершенно конкретной надгробной функции. Через год после перепланировки площади Освободителей вдоль бульвара копали ямы для молодых лип. Напротив памятника рабочие разрыли могилу. На место раскопа приезжали археологи, определившие, что это захоронение времен войны. Даже в посольство российское сообщили, но тогдашний посол, говорят, попросил закопать могилу обратно: «Не время!» Действительно, в тот год было «не время».
Несколько раз Петрович пытался поднять вопрос в мэрии, как теперь назывался горисполком, но понимания не нашел. Не поддержали его и ветераны, для которых он был слишком молод, чтобы указывать им, что делать. Предприниматели, к которым Петрович обращался за поддержкой, смотрели на него, как на идиота: «Ты что, хочешь отнять у стариков их памятник? Это ж символ их победы, а ты им в душу хочешь наплевать?!» Пенсионер отступился, но теперь каждый год упорно носил цветы не к бронзовым сапогам надгробного памятника, а к липкам на бульваре.
Как-то, глядя на тропинку, наискосок пересекавшую газон и могилу, Петрович задумался о постулатах эвклидовой геометрии. Ему бы и в голову не пришло спорить с тем, что кратчайшее расстояние между двумя точками на плоскости есть прямая линия. Тема двух точек на плоскости получила неожиданное продолжение на домашней кухне. Поздно вечером Петрович заглянул сюда за кипяченой водой, чтобы запить вечернюю таблетку. Щелкнув выключателем, он обнаружил на потолке двигающуюся точку. Кухонный потолок по диагонали из угла в угол пересекал таракан. Когда включился яркий свет, таракан слегка поднажал. Он находился на открытой поверхности, маленький и беззащитный. Петрович, не торопясь, снял с ноги тапок и вознамерился пришлепнуть пришельца подошвой. Он забрался на табурет и примерился, как бы удобнее прикончить таракана. Он даже сделал пробный замах, когда таракан, внезапно потерявший связь с потолком, смачно шлепнулся на пол и юркнул под шкаф, прежде чем Петрович успел нанести удар. Это был момент истины.
Петрович понял, что из всех живых существ, обитающих на планете, единственно только человек по своей внутренней природе склонен к тому, чтобы при перемещении из точки «А» в точку «Б» двигаться по прямой. Для всех прочих существ прямая линия не является принципиальной. Даже птица, обладающая свободой передвижения сразу в трех измерениях, инстинктивно сообразует свой полет с воздушными течениями. Посмотрите, как затейливо передвигается по лужайке кошка, как бессмысленно виляя хвостом, от столбика к столбику движется дворовая собачонка, как хаотично мечется рыбка в аквариуме. И только таракан способен осмысленно передвигаться строго по прямой. Спасаясь от Петровича, он переместился с потолка на пол единственно возможным и наиболее естественным способом. Было от чего прийти в изумление.
Следующей мыслью, что пришла Петровичу в голову, была мысль о том, что в реальной жизни человек из точки «А» в точку «Б» не всегда двигается, повинуясь инстинкту. Он вспомнил няню, которая любила приговаривать: «Кривой тропиночкой-то покороче будет». Получалось так, что кривая тропа — это свидетельство цивилизованности. Следовательно, степень цивилизованности человека определяется его способностью для достижения цели сознательно отклоняться от природного императива — прямой линии. Именно эта способность цивилизованного человека лежит в основе такого свойства человеческой натуры, как хитрость. Без хитрости и лжи, то есть без умения спланировать движение к цели по кривой линии, нет даже самой простенькой интриги, а шахматы, покер и политика вообще теряют всяческий смысл. Петрович даже вспомнил смешной анекдот про партийца, который всю свою жизнь колебался вместе с генеральной линией партии.
Лежа в кровати, закрыв глаза, Петрович додумывал внезапно приоткрывшуюся ему тайну вселенной: «Как цивилизованность или нецивилизованность выглядят на реальной городской плоскости? Вероятно, наилучшим образом оба эти свойства иллюстрируют тропинки на газонах и дырки в заборах. Тротуары и дорожки, проложенные под прямым углом друг к другу, призваны держать нас в рамках цивилизованности. Однако тропинки, которые, на первый взгляд, возникают стихийно, обладают гораздо большей степенью целесообразности, чем тротуары. Если есть возможность безнаказанно срезать прямой угол и сократить дорогу хотя бы на два-три метра, то даже самому цивилизованному человеку трудно удержаться от искушения. Забор на кратчайшем пути к автобусной остановке вообще является одним из наиболее сильных искушений для цивилизованного человека. В любом заборе рано или поздно будет выломана именно та доска или прут, которые находятся на прямой линии из точки А в точку Б».
Утром Петрович открыл на случайной странице любимый сборник эстонских пословиц, который для развлечения держал в туалете, и прочел в нём: «Где забор, там и дыра».
С открывшейся тайной мироздания Петрович не расставался всю зиму.
Попутчик
После разговора с Виктором Петрович корил себя за то, что поддался на уговоры этого прожжённого алкоголика. Поездка за тридевять земель на незнакомый хутор представлялась ему дикой авантюрой. Тем не менее, он быстро собрался, и утешая себя тем, чем утешают себя все одинокие пенсионеры, взгромоздился в автобус. За окном мелькали последние городские пейзажи. Пришло предвкушение поездки в незнакомое место. Теперь уже поездка не казалась такой авантюрной. «Если позвали, значит, я действительно нужен, – оправдывался Петрович. – Мне давно пора проветриться, засиделся я дома». С этой утешительной мыслью он заснул, едва автобус выехал за город.
Сначала Петровичу приснилась дорога. Это был обыкновенный лесной проселок, не очень накатанный, но и не слишком заброшенный. Проселок вывел его к реке. Он хотел напиться, но не рискнул: вода в реке имела коричневый оттенок и пахла болотом. Мост был дряхлый, изначально сляпанный на скорую руку. Такие мосты из бревен строили военные саперы, когда надо было быстро навести переправу. Когда солдаты уходили, мост оставался леснику и грибникам. Потом приходило время автолюбителей, и мост год за годом стремительно ветшал. За мостом проселок, то исчезая, то появляясь вновь неспешно вывел Петровича на пригорок. С пригорка был виден лес в низине. На фоне ельника в глаза бросились две тонкие чахлые березы, наклонившиеся друг к другу. Стволы образовывали подобие арки. Дорога нырнула в лес, и стало темно. Из темноты Петрович внезапно вывалился на огород. Ему просто необходимо было с помощью штангенциркуля вымерить все помидоры в теплице. Не дотягивавшие до стандарта плоды он аккуратно срезал и клал в ведро. Закончив с помидорами, принялся за огурцы. Измерял длину и диаметр. Внезапно он заметил, что с помощью рулетки измеряет диаметр тыквы и не тыквы вовсе, а человеческой головы. Голова не сопротивлялась, а только жалобно умоляла: «Господин начальник! Не надо меня отправлять в Индию, в Индию не надо меня отправлять!» Петрович подрезал очередную голову и бросал ее в двери трамвая. Очередная голова осведомилась о билете. Вагоновожатый сказал: «А если не можешь расплатиться карточкой, то лучше и не покупай». Трамвай помчался на сумасшедшей скорости по городу. Петрович обратил внимание, что в этой части города никогда не было трамвайной линии... Он проснулся с ощущением движения. Автобус между тем остановился.
В передней части салона высокий парень торговался с водителем. Одет он был довольно странно. Длинные чёрные волосы туго стянуты замысловатой фенечкой в «конский хвост», а сверху повязаны вылинявшей банданой. На левой руке, которой он держится за верхний поручень, видна от кисти и почти до локтя целая обойма разнообразных фенечек: из шерсти, кожи и бисера. Запястье туго перетянуто бедуинским амулетом с изображением жука скарабея. Поверх джинсовой куртки нашита расписная мешковина вся в узорах и диковинных животных. Новые фирменные джинсы прикрывают грязные босые пятки. Наконец, торговля закончилась, и водитель приглашающе кивнул парню. Автобус тронулся, а новый пассажир, задевая сиденья свисавшей с плеча полотняной сумкой, двинулся вглубь полупустого салона, выбирая себе место. Он плюхнулся на сиденье через проход от Петровича.
Пенсионер исподволь продолжал рассматривать незнакомца. Он ожидал увидеть тупой взгляд задержавшегося в развитии хиппи, но внезапно был застигнут врасплох. Не сказать, чтобы взгляд черных глаз был шибко колючим, но неприятно испытующим. Заметив смущение Петровича, парень дружелюбно улыбнулся, как бы смягчая неприятный эффект. Разложив на коленях сумку, он вынул из нее пару банок пива, одну из которых протянул попутчику. Тот отрицательно покачал головой.
— Что-то не так? — Осведомился попутчик.
Петрович хотел было подтвердить свой отказ, но купился на легкий акцент хиппи.
— Все в порядке. Мне сослепу показалось, что это кока-кола. Я не пью кока-колу и пепси-колу тоже. У меня от нее скрипят зубные протезы.
— Это пиво. Настоящее немецкое. — Сосед ещё раз продемонстрировал легкий акцент.
Этот акцент в стране, где русские говорят с эстонским акцентом, а эстонцы мешают великий и могучий государственный язык с модными русскими словечками, произвел на Петровича сильное впечатление, поэтому он протянул руку за пивом.
— Надолго к нам?
— Пока ещё не понимаю, зависит от обстоятельств, — просто ответил парень.
— Раньше бывали в наших краях? —– Задал следующий вопрос Петрович, отметив про себя его некорректную формулировку.
Мелькавшие за окном автобуса сельские пейзажи в чухонской глубинке только с большой натяжкой можно было назвать «нашими краями», но парень не заметил подвоха.
— Никогда. Здесь не было и как будто нет для меня ничего интересного.
— Да-а, —– протянул иронически Петрович, демонстрируя осведомленность, — не Вудсток.
— Вы бывали в Вудстоке? — слегка оживился парень.
— Нет, — смутился снова пойманный за руку Петрович, — видел по телевизору. Вы похожи на тех парней. На американских хиппи. Вот что я имел в виду, упомянув Вудсток.
— Бьюсь об заклад, вы решили, будто после пива я предложу вам раскурить косячок на мировую! — Парень хихикнул. — Должен вас огорчить: я не колюсь, не нюхаю, не торчу на колёсах и даже не курю.
Следующие пять минут прошли в молчании. Незнакомец рассеянно глядел в свое окно и потягивал пиво. Петрович, смущенный своей бестактностью, прилагал героические усилия, чтобы рассматривать узоры и фенечки соседа не столь откровенно. На его куртке среди прочих он обнаружил рисунок — что-то вроде человеческой головы и черепа одновременно. Туловище к голове не прилагалось, и Петрович вспомнил свой недавний сон в стиле Гумилева. Теперь внешность попутчика заинтересовала его не меньше, чем его акцент. Черные волосы и глаза, правильные черты лица при чуть удлиненном кончике носа, припухлых губах и смуглой коже с едва уловимым желтым оттенком, который больше не казался обыкновенным загаром. Торчавшая из брючины лодыжка и вовсе имела коричневатый оттенок. Такой, что серая дорожная пыль выглядела на нем пшеничной мукой. В этот момент Петрович был пойман ещё раз.
— Я всегда хожу босиком, чтобы не давать повода к подозрениям, — насмешливо сказал парень.
— Простите, что вы имели в виду?
— Именно то, о чем вы сейчас подумали.
Как это ни странно, но то, о чем сказал парень, Петрович подумал именно в тот момент, когда он произнес вслух последнюю реплику. В следующее мгновение он сообразил, что если бы не эта реплика, то мысль об этом никогда бы не пришла ему в голову.
— У меня и в мыслях не было ничего такого, — попытался оправдаться Петрович, — на что вы намекаете.
— Вижу, что вы боитесь своих мыслей, — сказал парень, совершенно игнорируя смущение Петровича. — Если вы боитесь своих мыслей, то зачем пускаете их в своё сознание?
— Вы знаете, как бороться с этим недугом?
— Пожалуй, что знаю, — иностранный акцент таял прямо на глазах.
— И как же? — Петрович подпустил в свой вопрос иронии.
— Придумайте себе мантру. Не можете сами, так позаимствуйте у кого-нибудь.
— За настоящей мантрой надо ехать на Восток, искать. У меня нет таких средств. Наконец, я православный.
— За настоящей, как вы говорите, мантрой никуда ехать не нужно. Вы знаете православные молитвы?
— Отче наш.
— А трисвятое?
— Разумеется! Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
— Это и есть мантра.
— Помилуйте, но это не мантра, а молитва.
— Принципиальной разницы между христианской молитвой и заклинанием-мантрой нет. Вы произносите определенную формулу столько раз подряд, сколько нужно для получения ожидаемого эффекта. Мантра — это просто секретное слово или группа слов, включающая механизм вашей саморегуляции. А уж какой там — физиологической или психофизиологической it depends only from your wishes.
— Именно поэтому молитва не может быть мантрой, – возразил Петрович, пропустив мимо ушей окончание фразы. — Молитва — это осмысленное действие, это упование на Бога. Он может внять этой молитве, а может нет. На все воля Божья. Как может механическое повторение глупейшей абракадабры повлечь за собой результат? Не понимаю!
— Абракадабра — это тоже мантара, и хороший рекламный слоган тоже мантра, и политический лозунг — это мантра. Модный шлягер — это тоже мантра. Вы не замечали, как бывает трудно порой отделаться от навязчивой фразы из какой-нибудь пошлой песенки? Замечали. Прекрасно. Успех песенки не в музыке и даже не в личности исполнителя. Залог успеха – в грамотной мантре. Однажды я неделю выбивал из головы мантру «я буду вместо, вместо нее твоя невеста, вместо, вместо нее», и так далее. Поверьте, я не новичок в таких делах, а тут зацепилось в голове и крутится сутками.
— И как вам удалось избавиться от этой мантры? – Петрович вспомнил пойманную им бессмысленную фразу «ремемба хару мамбуру», которая доставала его уже месяц.
— С помощью другой мантры, более сильной, – ответил парень.
— Например?
— Например? Ну, что-нибудь типа такой: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я».
— Да вы издеваетесь надо мной!
— Ничуть! Просто мантра у меня была другая. Что-то вроде «ом манэ падме хум». Простите, но это моя личная мантра и я не могу вам ее сообщить. Просто запомните, что пустую мантру быстро можно выбить только такой же пустой мантрой, но есть опасность, что вы будете ходить по кругу. Станете пленником глупых заклинаний.
— По-моему, все заклинания глупые, — возразил Петрович и вспомнил недавний политический лозунг «Прорвёмся!»
С этой мантрой в устах лидера партия власти прорывалась в Европейский парламент. Между тем любой мало-мальски знакомый с фразеологией русского языка знает ее полный вариант: «Не ссы — прорвёмся!» Это нельзя было переводить на русский язык даже в усеченном варианте. Фразеология часто бывает беспощадной к тем, кто забывает о ней или не подозревает о ее существовании. Язык мстителен, особенно к тем, кто думает, что им можно управлять из министерского кабинета. Над партийной мантрой изрядно потешались, дописывая на плакатах ее вторую, общеизвестную половину. Петрович не знал, что насмешники в виртуальном пространстве интернета даже имя лидера партии – Юхан – переиначили в Йухан. Вроде бы ничего особенного и фонетика приближенная к оригиналу, а на деле изощренное издевательство. Вот на что способна глупая мантра, употребленная не к месту. Однако лидер сам виноват, никто ведь за язык не тянул. Доверился рекламному агентству и получил.
— Не скажите! Глупая мантра не просто копирует форму настоящего заклинания, она опустошает вашу личность. Это что-то вроде компьютерного вируса, который взламывает вашу оборону и начинает ломать вас изнутри, стирать все позитивные установки. Настоящая же мантра не ломает вашего сознания, а просто перестраивает его.
— Зачем кому-то нужно перестраивать мое сознание?
— Было бы сознание, а желающие найдутся, — хихикнул парень. – Вот смотрите: вы живёте в говнище сверху донизу. Кругом сплошная жопа, говоря по-русски. Чтобы вытащить вас из жопы и отмыть от дерьма нужны деньги. Деньги есть, но вкладывать деньги в жопу никому не хочется. Как быть? Все очень просто: деньги вкладывают в ваше сознание. Помните знаменитую сталинскую мантру «жить стало лучше, жить стало веселей»? Через полгода промывания мозгов жопа уже не кажется вам такой мрачной, а дерьмо вонючим и, что особенно приятно, впереди дырка и через нее виден солнечный свет. Самочувствие улучшилось, изжога больше не мучает, сон восстановился, астенический синдром почти на нуле. Но при этом вы не стали жить лучше. Ничего вокруг вас не изменилось. Изменились вы! При минимуме затрат изменилось ваше отношение и к дерьму, и к самой жопе!
— Так просто?
— Так просто! Примите во внимание, что изменение сознания начинается с элиты, а дальше процесс почти беззатратный. Элита промывает вам мозги, а вы кормите элиту. Природные ресурсы больше не дают сверхприбылей. Сверхприбыли извлекают из вашего сознания. Это как шоу-бизнес: не хотите слушать, а будете, начнете слушать, привыкнете, а когда привыкнете, не сможете без этого обходиться. Вуаля! Вы на крючке, причем на голом.
«Жить, оказывается, нужно в кайф, – вспомнил Петрович дурацкую мантру от Лады Дэнс, – оказывается, нас просто заставили жить в кайф. Да кто он такой, чтобы учить меня?» Однако вслух пенсионер произнес другое:
— Слушаю я вас, и всё у вас так просто. Кто-то взял и незаметно изменил наше сознание. Это прямо какой-то масонский заговор! А можно я вам вопрос задам не по теме? Куда исчез ваш акцент?
– Я не учу вас, — ответил парень на незаданный вопрос, — учить вас уже поздно. Тем более, что из меня плохой учитель. Я путешественник. Что же касается моего акцента, то он никуда не исчез. Просто вы перестали слышать его, потому что слушаете меня.
Акцент вернулся и даже заметно усилился. Петрович покрутил головой, избавляясь от наваждения.
— Не крутите головой. Я не муха и от меня нельзя так просто отмахнуться, — взгляд попутчика снова стал колючим. — Вы сами хотели разговорить меня. Вы хотели понять, как мои грязные пятки и фенечки сообразуются с чухонским пейзажем за окном. Теперь терпите. Мы проведем вместе ещё полтора часа.
Шизофрения
Перспектива ещё полтора часа соседствовать с сумасшедшим испугала Петровича. В том, что его попутчик шизофреник, сомнений уже не было, и пенсионер просто боялся подхватить заразу. Петрович считал себя человеком достаточно устойчивым к государственным обманам и чёрному пиару в прессе, но парень так просто и так доходчиво объяснял совершенно необъяснимые вещи, что сознание Петровича начало обволакивать упаковочной ватой. Ещё пара-тройка таких теорий и он поддастся искушению всё принять на веру. И это пугало.
— Давайте возьмем для примера банковскую систему, — начал свой монолог попутчик. — Банки давно перестали быть финансовыми учреждениями, которые просто оказывают вам услуги. Это не банки существуют для вас, а вы для банков. Банки заинтересованы в том, чтобы наши денежки из реальных превратились в виртуальные. Для начала вас всех приучили хранить деньги в банке и пользоваться банковской карточкой. Вы не обращали внимания, сколько негативных эмоций вызывает человек, расплачивающийся карточкой в супермаркете? Да ведь он же тормозит всю очередь! Надо связаться с банком, надо проверить личность, надо подписать чек, а у вас всего-то две банки пива, и очень хочется домой. Есть такая рекламная мантра: «А если не можешь расплатиться карточкой, то и не покупай вовсе!» Процесс виртуализации наличных денег — это прямое следствие процесса глобализации...
— И не глобализации, а глокализации, – ввернул, не удержавшись от соблазна, Петрович. Оказалось, ввернул к месту.
— Правильно, и глокализации тоже. Вашими денежками одновременно манипулируют и местное отделение банка, и всемирный валютный фонд тоже. Теперь смотрите внимательно. Все банки связаны между собой через единую информационную базу данных о клиентах. Собственной базой данных о клиентах обладает авторегистр и все операторы мобильной связи тоже, больничная касса, больницы и поликлиники, а через карточку клиента и все супермаркеты. О базах данных, которыми располагают государственные учреждения, я из вежливости умолчу.
— А я читал, что в Америке специальным законом запрещено в читательском билете регистрировать названия книг, которыми клиент интересовался в библиотеке, —против своей воли начал втягиваться в разговор Петрович.
— Совершенно верно, но так было до 11 сентября, до того дня, когда в Нью-Йорке два авиалайнера таранили башни-близнецы торгового центра, до Патриотического акта. Теперь в системе любой международной связи существует услуга, которую оператор бескорыстно оказывает спецслужбам. Упоминание в телефонных разговорах или в электронной переписке определенных терминов, словосочетаний, фамилий или кличек известных террористов автоматически ставит контакт под контроль спецслужб. В каждом джи-эс-эм телефоне вшита функция, позволяющая активизировать аппарат без ведома его владельца. Можно с точностью до нескольких десятков метров определить, где вы находились месяц назад или где находитесь сейчас, даже если вы ни с кем не разговариваете. Обратили внимание, как нежно попискивает ваш мобильник при смене станции обслуживания? Замечали, что аккумулятор вашего аппарата разряжается подозрительно быстро? Не спешите к психиатру, потому что это ещё не паранойя. Кстати, я не шизофреник.
— Ну, знаете, ни один шизофреник никогда не признается в том, что он псих!
Петровича изрядно беспокоили эти внезапные ответы на незаданные вопросы. Вы ещё только подумали, а у вашего собеседника ответ уже срывается с губ. Согласитесь, этого кого угодно может вывести из себя.
— Раз уж мы об этом заговорили. Запомните раз и навсегда: человеческая личность определяется соотношением шизофрении и паранойи. Шизофрения отвечает за фантазию, за инстинкт творчества, за инстинкт познания, в конечном итоге за весь технический и культурный прогресс, а паранойя отвечает только за инстинкт самосохранения. Чем выше уровень шизофрении, тем ярче и талантливее личность. Но при этом снижается уровень паранойи, и человек становится нестабилен. Он перестает ценить и собственную жизнь, и жизнь других. Убийцы и самоубийцы, садисты и мазохисты, наконец, гении – всё это сплошь шизофреники. Но! Чем выше уровень паранойи, тем бледнее личность. Паранойя ответственна не только за инстинкт самосохранения, но и за послушание. Конформисты, как правило, параноики с подавленным творческим началом. Шизофреники властвуют, параноики подчиняются.
— Следовательно, вы шизофреник, — ввернул Петрович, как ему показалось, весьма к месту.
— Лишь отчасти. Просто это начало во мне чуть более выражено, чем, например, у вас. Кстати, вы не похожи на конформиста, следовательно, вы не параноик. Я же слишком ценю свою жизнь, чтобы убивать других. Значит, я не шизофреник. То, что принято называть нормой – это узкая пограничная полоса между откровенной шизофренией и паранойей, но никто не знает ее подлинных пределов. Мы с вами, если, конечно, хотите, «пограничники». Гуляем туда-сюда.
Пограничник! Как же! Петрович почему-то вспомнил про знакомого предпринимателя. Волощук был хозяином крупного городского рынка. Лет десять назад его подозревали в убийстве бывшего партнёра по бизнесу. Обвинение как будто сняли, но вскоре он сам попал под обстрел. Наемные убийцы оказались непрофессионалами. Они подстерегли Волощука у крутого поворота на выезде из поместья. Он притормозил, и они открыли огонь прямо из окон старенького «Жигуленка». Бизнесмен получил четыре пули в левый бок и одну пулю в лицо, разворотившую нижнюю челюсть. Однако он нашел в себе силы открыть ответный огонь. Нападавшие бежали, но были пойманы. Нашелся и заказчик. Как это ни странно, суд над ними повлек за собой пересмотр старого дела. Вскоре самого Волощука арестовали, потом отпустили, потом долго мотали нервы и, наконец, осудили за то давнее убийство. Петрович тогда очень за него огорчился и никак не мог поверить в его виновность. Волощук купил в окрестностях города красивое поместье и затеял там строительство трехэтажного дома с библиотекой, зимним садом и бассейном. Педант, он ценил своё время и на много лет вперед рассчитал личную жизнь. В голове не укладывалось, как он мог пойти на заказное убийство партнёра, чтобы потом каждый день ждать, что за ним придут и уведут в тюрьму.
— Вы заметили, что многие предприниматели при конфиденциальных переговорах демонстративно отключают аккумуляторы своих мобильных телефонов, — продолжал попутчик. — На рынке спецтехники появилась даже новая услуга: защита мобильных средств связи от несанкционированной активизации. Это тоже ещё не паранойя, просто спрос рождает предложение. Однако вернёмся к процессу идентификации личности.
— Вернёмся, — покорно согласился Петрович.
— Знакомый рассказывал мне, что при получении «паспорта иностранца» чиновнице было достаточно одного взгляда на страницу с личными данными, чтобы задать ему вопрос: «Вы служили в КГБ?» Это старый советский фокус, когда с помощью несложной шифровки и умышленных дефектов в графическом оформлении паспорта в него вносится информация о владельце, значительно выходящая за пределы простой идентификации личности. Теперь возьмем идентификационную карту. Государство вкладывает в нее больше информации, чем сам владелец способен считать непосредственно с документа. Так работник поликлиники считает с вашей карты одну информацию, банковский служащий другую, полицейский третью, и только вы останетесь в полном неведении относительно характеризующей вас конфиденциальной информации.
— Не останусь, — снова ввернул Петрович. — В магазине свободно продается устройство для считывания информации с идентификационной карты.
— Вы наивный человек! Вас заставляют думать, что это устройство считывает всю информацию, и вы верите. Просто есть закрытые от вас регистры. Думаете издевательство? Нет, система!
— Система! – механически согласился Петрович.
Сознание пенсионера не просто обволокло прописными истинами — обложило ватой со всех сторон!
—… Хотите поспорить с банком на предмет необходимости удостоверять личность, совершая мелкие платежи, бодаться будете с глобальной системой.
— Глокальной, — автоматически подправил Петрович.
— И глокальной тоже, — согласился болтливый попутчик. — Мы сейчас вместе размышляли над процессом удостоверения личности, который, будучи очищен от тайны, скрывавшей механизм надувательства, предстал пред нами в несколько ином свете, чем его трактуют официальные органы. Но дни идут. И, оказывается, процесс идентификации распространяется не только на нас с вами, но и на фрукты-овощи. В стране действуют жесткие евростандарты на кочанную и цветную капусту, лук, кабачки, помидоры, баклажаны, паприку, салат, дыни, цитрусовые, виноград, яблоки, груши и даже грецкий орех. Ещё шаг и нам станут обмерять объем головы! После клубники и капусты это неизбежно!
— Неизбежно! — Эхом откликнулся Петрович, и эхо подзадорило незнакомца.
— По количеству оплачиваемых услуг мы скоро сравняемся с целым рядом знаменитых антиутопий, рисующих будущее общества потребления в самых мрачных красках. Банк, который жирует на ваших деньгах, не брезгует брать с вас мзду за любые свои услуги. Система «маркетов» каждый день навязывает вам по дешёвке однообразный набор продуктов на грани срока реализации. Центры городов ощетинились платными автомобильными парковками, которые ничего не производят, но зато приносят их хозяевам ежедневную прибыль. Знаменитый общественный туалет на Вышгороде, весьма уютный и дружелюбный к потребителю, до сих пор служит предметом злых насмешек. Он, видите ли, себя не окупает! А, каково? Вторичный продукт себя не окупает! Сортир и не должен приносить прибыль. Прибыль от сортира в том, что чисто вокруг. В центре Парижа на углу Нотр Дам де Пари над отверстием канализационной трубы стоит загородка из трех стенок на уровне от колена взрослого человека до его груди. Справляя малую нужду, можно любоваться на посетителей уличного кафе через дорогу! Что если парижский сортир будет стандартизирован в Европейском союзе?
«Хорошо ещё, что в Европе ничего не знают про ненецкий сортир из двух палок, — подумал Петрович сквозь вату. — Одну палку воткнуть в снег…»
— Одну надо воткнуть в снег и держаться за нее, чтобы ветром не сдуло, другой от волков отбиваться, — продолжил мысль Петровича незнакомец.
«Интересно, в Европе есть волки или всех повыбили? — Сквозь вату откликнулось измененное сознание пенсионера. – Лапша какая-то на уши».
— А вот ещё одна проблема, — не унимался попутчик. — Смотрите, как незаметно мы стали обладателями железных дверей. Если у тебя нет железной двери, то ты враг общества. На тебя смотрят с подозрением, и каждый день ждут от тебя какого-нибудь подвоха, ждут, что тебя выселят за неуплату или ограбят...
— Я поставил железную дверь, потому что соседи стали на меня коситься, — промямлил Петрович. — Это сколько же я выложил денег за то, чтобы жить в тюрьме? Надо будет ещё и вертухая с дубинкой нанять.
— Кончина советской власти в стране ознаменовалась массовым сносом заборов. Забор олицетворял собой крайнее проявление несвободы. Однако всего несколько лет спустя заборы вернулись. Теперь они встали уже не на защиту государственных секретов и бесхозяйственности, а на защиту частной собственности. На смену глухим бетонным заборам пришли как бы прозрачные металлические сетки. Вместе с заборами, видеокамерами, железными дверями и вертухаями из множества охранных фирм вернулось каждодневное ощущение несвободы, тем более явственное, что для трети населения реальностью стали ещё и притеснения на национальной почве. Вы живёте в тюрьме и по старой советской привычке славите её: «жи-ить стало лучше, жи-ить стало веселей».
Петрович с большим трудом следил за чужой нитью размышлений. Следить за чем-либо вообще из плотной упаковки довольно сложно.
— А вот нас уверяют, что дорожные полицейские, которые не берут взяток, это образец европейской добродетели. А ведь в государственном бюджете заложена норма поступлений от административных наказаний, план по штрафам! И ведь есть некто, кто несёт ответственность за его неукоснительное исполнение. Впрочем, всё это лирика и к делу не относится. Нам скоро выходить.
В другое время Петрович восхитился бы тому, как ловко собеседник вынырнул из полицейского абсурда в реальность автобуса, но в голове его застряла фраза «Нам скоро выходить».
— Могу я ещё раз поинтересоваться, надолго ли вы в наши края?
— Ну, не знаю, не знаю, — парень тщательно почесал голую пятку о крепление сиденья, — Байда какая-то нездоровая. То ли пришельцы из космоса, то ли полтергейст какой-то.
Петрович насторожился даже сквозь вату упаковки.
— Вообще-то я слышал, что в здешних краях объявились говорящие собачки, — задумчиво произнес попутчик и добавил равнодушно, — вот, еду посмотреть.
______________
<<< Начало ищи здесь
Последние новости
СМИ ФРГ: Трамп явно встал на сторону Путина
03.07.25 27
Дания будет оказывать давление на Венгрию, чтобы та сняла вето на старт переговорного процесса Украиины с ЕС
03.07.25 15
США прекратили поставки части вооружений Киеву
03.07.25 18
Президент Чехии один из самых преданных союзников Украины. «После выборов я не гарантирую военных поставок».
03.07.25 18
Фирма Metaprint, известная по скандалу с мужем Каи Каллас, заработала 10 млн чистой прибыли
03.07.25 18
