Петрович и Gâte-vertu. 2
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
12.12.19 | 3303
Третья из историй про Петровича
Извлечение Хвоста из норки
В пятницу утром Хвост выбрался на улицу. Долго косить под финского туриста в русском гетто было бы опасно, поэтому черные очки, панамка и фотоаппарат остались в комнате. Лицо беглеца перекосила почти натуральная похмельная гримаса. Пробежавшись по рыночным рядам и заглянув в магазин за пивом, Хвост купил в первом же попавшемся ларьке свежие газеты. Он всегда покупал газеты по пятницам, предпочитая еженедельники.
«Вести недели» Хвост просмотрел внимательно. Особенно его интересовала местная политическая хроника. В этот раз он не обнаружил ничего заслуживающего внимания. Мельком пробежав глазами гороскоп, подробно изучил полосу частных объявлений. «Продается библиотека советских подписных изданий» — не то. «Продам дёшево коллекцию виниловых дисков» — опять не то. Запчасти к Audi 100, мебель для кухни, детскую кроватку — всё не то. В разделе «Куплю» в глаза сразу же бросилось лаконичное объявление «Покупаю тайны». Хвост отметил объявление жирной галочкой и раскрыл страницу частных объявлений в еженедельнике «День за днём». В разделе «Куплю» пусто, но зато в разделе «Продаю» почти мгновенно обнаружилось объявление «Продаю тайны». Сравнив объявления, беглец обнаружил, что телефон в них указан один и тот же.
Хвост вскрыл ещё банку пива и задумался. Понятно, что его ищут. Понятно, что его пасут. Непонятно, кто ищет. Непонятно, кто пасёт. Понятно, что это как-то связано с бумагами, которые он недавно приобрел. Непонятно, каков характер этой связи. Понятно, что на него вышли после контакта с Хульгимаа. Непонятно, кто отслеживает контакты знаменитого искусствоведа. Понятно, что парные объявления — это сигнал. Непонятно, что стоит за этим сигналом: ловушка или помощь? В том, что это сигнал для него, Хвост не сомневался ни минуты. Не понятно, кто стоит за этим сигналом: друг или враг?
Решение созрело быстро. В конце концов, всё, чем он рискует, это лишь телефонная карта и аппарат. Если разговор покажется опасным, то карта и аппарат полетят в ближайшую помойку или, что ещё лучше, в кузов грузовика. Перед тем, как выйти из дома Хвост предпринял необходимые меры предосторожности, вновь обернувшись небогатым финским туристом, именно таким, какие не брезгуют ездить по Таллинну на трамвае. На подъезде к вокзалу Хвост набрал номер, указанный в объявлении.
— Слушаю вас внимательно.
— Я по объявлению.
— Вы хотите купить или продать?
— Пока мне нужен просто совет.
— Совет стоит денег.
— Я знаю.
— Слушаю вас.
Полупустой трамвай со скрипом миновал поворот у городского холла имени Ленина и въезда в порт.
— Это я вас слушаю.
— Хвост?
Трамвай подкатился к остановке у бывшего Дома офицеров флота, ныне Русского культурного центра.
— Возможно, что и Хвост.
— Так, понятно. Наш общий знакомый настоятельно просил разыс-кать вас.
— Я сам разыщу его.
— Поймите меня правильно, я должен отработать свой гонорар.
— Никак не могу решить: верить вам или нет.
— А у вас есть выбор, Хвост?
— Я должен подумать.
— Думайте быстрее. У меня есть то, что вам будет интересно. У вас может оказаться то, что может быть полезно мне.
— Вы только что говорили мне о том, что у вас есть заказчик.
— То, что может быть полезно мне, легко может оказаться опасным и для моего заказчика, и для вас.
Трамвай сделал остановку у Поцелуевой горки. Хвоста так и подмывало немедленно выскочить на улицу, забыв мобильник на сиденье.
— Вы меня пугаете?
— Отнюдь. Вы помните нашумевшую историю со списком Чёрного человека?
— Список судьбы? Там была куча трупов.
— Астролог был моим клиентом, и он до сих пор жив. Другие тоже живы… По большей части.
Трамвай остановился на перекрестке перед въездом на площадь Свободы, бывшую площадь Победы. Хвост автоматически посмотрел вправо, и взгляд его зафиксировал время на «Часах свободы». Не любил он это сооружение, потому что, по его представлениям, свободному человеку незачем считать время своей свободы.
— Я согласен на встречу.
— Назовите время и место.
— Винный отдел в «Стокмане». Через час.
— Как я узнаю вас?
— Я сам вас найду. — Хвост хихикнул. — Держите по бутылке красного вина в каждой руке.
— Шутить изво…
Хвост, не выключая мобильник, положил его на сиденье и выскочил из трамвая на улицу. Работающий аппарат плавно отъехал в сторону кинотеатра «Космос».
Хозяин три дня как вернулся из тренировочного лагеря в Ираке. Это была его вторая поездка на сборы, организованные сверхсекретной ложей «Северная звезда» для посвящённых высшей ступени. Впервые сборы были организованы в Югославии после вторжения американских войск. Лагерь находился в самом сердце Косово, в старинном православном монастыре, расположившемся на отрогах гор. За стенами монастыря шла настоящая гражданская война, несмотря на «миротворческую» миссию американцев. Впрочем, жильцов монастырских келий война не касалась. Каждый из них жил в своей келье и тренировался с персональным инструктором, не пересекаясь с соседями в течение суток.
Инструктором к Хозяину был назначен невзрачный сухопарый человек неопределенного возраста: не моложе тридцати пяти лет и не старше пятидесяти. Встретишь такого на улице или в баре, и никогда потом не узнаешь, даже если проведешь с ним часок другой за парой кружек пива.
— Я назначен к вам инструктором. Моё имя вам знать не обязательно, но для удобства общения зовите меня Джек.
— Хозяин.
— Согласен, Хозяин. К тренировкам приступаем завтра утром. Наше время с шести до девяти утра. Нельзя опаздывать, нельзя задерживаться. Нельзя приходить раньше шести утра, нельзя уходить позже, чем за пятнадцать минут до окончания отведённого времени.
— Могу я спросить почему?
— Вам когда-нибудь приходилось убивать из огнестрельного оружия?
Хозяин деликатно промолчал.
— Может быть, голыми руками?
— Нет, Джек.
— Благодарю за откровенный ответ. Время строго лимитировано. Как вы догадываетесь, мы здесь не одни. Придёшь раньше, увидишь то, что тебе видеть не рекомендуется. Уйдёшь позже, себя засветишь и за тобой не успеют прибрать. Это понятно?
— Понятно Джек.
— У нас три дня. Я должен научить вас обращаться с огнестрельным оружием.
— Я как будто умею.
— Если вам не случалось убивать, значит, не умеете. Теорети-ческие занятия с двух пополудни до восьми часов после обеда. С шести до девяти часов утра практические занятия. Курс интенсивный, к обучению приступаем немедленно. Тема занятия: обездвиживание мишени из различных типов огнестрельного оружия. Конспекты запрещены категорически.
Инструктор Джек оказался весьма забавным типом, не лишённым своеобразного юмора. Прежде всего, он продемонстрировал вмонтированный в стену кельи шкаф, набитый оружием, и посоветовал на ночь играть с тем, что понравится.
— С оружием надо дружить, с тем, которое вам нравится, особен-но. Будете дружить, будет взаимопонимание. К тому, что не нравится, отно-ситесь уважительно и тоже не забывайте про близкие контакты. Возьмите, например, вот эту, прямо скажем, уродливую винтовку и приласкайте её на ночь так, как если бы вы ласкали свою любовницу. На следующий день вы увидите, что она отплатит вам взаимностью. Цель занятия научить вас применять оружие в ближнем бою, а это совсем не одно и то же, что стрельба по мишеням на расстоянии.
— В чём разница?
— В ближнем бою оружие легко превращается из преимущества в угрозу для вашей жизни.
— Поясните?
— Охотно. Правило номер один: если вы не готовы применить оружие, то лучше не демонстрировать его противнику. Это относится ко всем типам оружия. Оружие дает вам в ближнем бою преимущество только тогда, когда вы предъявляете его при оптимальных условиях. Правило номер два: оружие не любит близких контактов с мишенью и долгих разговоров. Правило номер три: если вы достали оружие, то и применяйте его, не задумываясь. На практике это выглядит так: держите дистанцию между собой и мишенью, чтобы мишень не смогла воздействовать на ваше оружие, не угрожайте оружием и не пугайте мишень, стреляйте сразу же на поражение. Теперь о том, как стрелять.
Хозяин выслушал небольшую лекцию о поражающих свойствах ручного огнестрельного оружия. Прежде всего, ему напомнили про третий закон Ньютона, согласно которому останавливающая сила пули не зависит от калибра ручного огнестрельного оружия. Взрыв порохового заряда в казенной части оружия толкает пулю с такой же силой вперед, с какой само оружие воздействует на стрелка. Следовательно, если отдача не валит стрелка с ног, то и пуля, какого бы калибра она не была, не свалит с ног мишень. Отсюда вывод: стрелять на поражение следует в те части тела мишени, которые гарантированно остановят нападение.
— В начале прошлого века учёные Томпсон и Ла Гард осуществили наиболее полное исследование различных типов пуль на человеческое тело. Они стреляли по трупам и затем изучали характер повреждений. Занятие отвратительное, но зато мы имеем фундаментальный труд, камня на камне не оставляющий от болтовни тогдашних и нынешних крутых стрелков.
— Каков же практический вывод? — Поинтересовался любо-пытный Хозяин.
— Не следует доверяться калибру оружия. Гарантированно останавливает мишень поражение головного или спинного мозга и трубчатых костей ног. Только поражение этих частей тела гарантировано свалит мишень на землю.
— В сложной ситуации легко промахнуться, Джек.
— Да, хозяин. Поэтому вы достаете оружие и быстро производите два выстрела подряд в область грудной клетки мишени. Помните, что корпус мишени может быть защищен различного типа пуленепробиваемыми жилетами. После двух выстрелов быстро оцените обстановку и сделайте ещё два выстрела в черепную коробку. Как правило, этого вполне достаточно. Если черепная коробка мишени защищена, то два раза стреляете в шею и затем снова оцениваете обстановку. Если есть хоть малейшие сомнения, то шаг вперед и выстрел в лицо. Оружие держите на таком расстоянии, чтобы мишень не могла достать вас рукой или ногой. Уходить от лежащей мишени следует в бок и никогда в сторону ног или головы.
— Почему?
— Как правило, лежащая на спине мишень, может достаточно легко перевернуться на живот и сделать прицельный выстрел в вашу сторону, ранить и даже убить вас. Возможно, у неё хватит жизненных сил выстрелить в сторону ног, просто подняв руку с оружием. Вбок это сделать несколько сложнее, поэтому уходить следует быстро. Есть ещё одно правило, которое следует помнить.
— Какое, Джек?
— Никогда не стреляйте из ручного огнестрельного оружия по мягким тканям в упор.
— Почему, Джек?
— Прежде всего, потому что проворная мишень может завладеть вашим оружием. Кроме того, не исключено, что давление порохового взрыва в канале ствола, погруженного в мягкие ткани или сильно к ним прижатого, может его разрушить и тогда пострадает сам стрелок.
Практические занятия Хозяин отрабатывал в подвалах монастыря на пленных сербах и даже заслужил искреннее одобрение инструктора. Сборы в Ираке были посвящены способам обездвиживания мишени подручными средствами. Начавшись с отвратительных занятий по анатомии человека, сборы продолжились кровавыми практическими занятиями в подвалах тюрьмы Абу-Грейд на неучтенных иракских пленных.
В «Stokman» Хозяин пришёл за полчаса до назначенного Хвостом времени. Место для встречи с самозваным экспертом по оккультной практике было выбрано со знанием дела. Винный отдел просматривается сразу с трех сторон. Подойти к нему можно скрытно по любому из нескольких проходов между полками с товаром. Конечно, маловато путей к отступлению, но зато можно легко затеряться среди покупателей на любом из трёх этажей огромного супермаркета или нырнуть в служебные помещёния.
«Эксперта» Хозяин обнаружил в отделе за четверть часа до назначенного времени, а вскоре в торговом зале появился Хвост. Очень неспешно он двигался от стеллажа к стеллажу, заполняя корзину случайными товарами, то приближаясь к винному отделу, то отдаляясь от него. Хозяин перехватил Хвоста в отделе канцелярских принадлежностей. Хвост высматривал в винном отделе «эксперта», поэтому совершенно не обратил внимания на человека, перебиравшего на полке скверные кисти. Похоже, что выбор незнакомца, наконец, остановился на кисти № 6. Как только Хвост повернулся к нему спиной, Хозяин нанес ему молниеносный удар в ухо.
Мозг Хвоста разрушился мгновенно. Тело сделало по инерции несколько шагов и обмякло, привалившись на корзину. Из его правого уха весело торчала импровизированная явара — щетинка шрифтовой кисти с цветным ярлычком на шнурке. Уходя, Хозяин небрежно сорвал с плеча мишени рюкзачок, из которого на пол вывалилась пачка старых почтовых карточек, перетянутая резинкой, но подбирать её уже не было времени.
Кто опоздал, тот не успел
Когда в торговом зале раздался истошный женский вопль, сердце у Петровича нескладно ёкнуло: «Хвост!» И он не ошибся, хотя никогда в жизни Хвоста в глаза не видел. Первым на вопль среагировал молодой охранник. Зал на мгновение замер, но затем все занялись своими делами. Возле обмякшего парня, похожего на финского туриста, суетился молодой человек в униформе. Петрович помог охраннику осторожно положить тело на пол. Охранник попытался сначала прощупать на артерии пульс, потом судорожно начал расстегивать на груди рубашку. Петрович остановил его и, сняв с Хвоста панамку, повернул голову налево так, чтобы парню стала видна щетина в ухе покойника. Он охнул и, отвернувшись от трупа, принялся шептаться с кем-то по переговорному устройству.
Петрович получил минуту без посторонних глаз. Первым делом он проверил, почему рубаха на груди Хвоста слегка топорщится. Под рубахой оказалась приклеенная скотчем записная книжка, мгновенно перекочевавшая в карман к Петровичу. Пенсионер защелкнул кнопку на планке и пожалел, что не может обшарить на трупе карманы. Поднимаясь с колен, он заметил на полу пачку старых почтовых карточек. Таиться было поздно, поэтому пришлось сделать вид, что открытки случайно упали на пол, когда он помогал охраннику. Появились спасатели, а вместе с ними любопытные покупатели. Под шумок Петрович смылся, бросив прощальный взгляд на человека, с которым так и не успел познакомиться.
Прежде чем сообщить печальную новость Хульгимаа, Петрович решил внимательно ознакомиться с добычей. Он не был уверен, следует ли сообщать заказчику о вещах Хвоста. В конце концов, клиент просил найти человека, не уточняя живого или мёртвого. Кроме того, в ходе расследования выяснилось, что пенсионер выступает в деле в качестве самостоятельной стороны при собственных интересах.
Дома Петрович первым делом заварил вместо любимого зеленого чая настоящий асуанский каркаде — сорок египетских фунтов за килограмм! Заваривая кипятком каркаде, с удовольствием вспомнил, как торговался с продавцом и выбил из него десять фунтов скидки. Говорят, в Каире такой каркаде стоит всего двадцать пять фунтов, но на рынке в Тарабине всё было в полтора раза дороже.
Петрович разложил добычу прямо на кухонном столе. Прежде всего, его внимание привлекли почтовые карточки, перетянутые резинкой. Он перебрал их, не нарушая порядка. Вот развалины замка в Гапсале. Теперь это Хаапсалу. Эстонцы гордятся орденскими реликвиями так, словно немецкие бароны никогда не пороли их на замковых конюшнях. Вот исток Эмайыги. Ничего интересного. Вот Ревель, Ратушная площадь. Любопытная карточка. Кто теперь помнит, что посреди площади когда-то стояла важня? Вот вид на Суур-Мунамяги. Эту стоит разглядеть повнимательнее. Фотография черно-белая, стандартный снимок из серии «Kaunis kodumaa» — что-то вроде «Прекрасной родины». Любопытно, любопытно. Вот озеро и гора Валлимяги в Пайде. Вот виды Тойла и Усть-Нарвы. Пляжные виды в Пярну. А вот летняя «королева» сезона 1939 года. Ничего себе дамочка, только прикус слегка подкачал. Наконец, почтовые карточки отложены в сторону.
Прежде чем взяться за маленький ежедневник Отто Кирхнера, Петрович внимательно перечёл копию записки, которую Хвост показывал Хульгимаа:
«Покорнейше доношу Вам онастроениях местного крестьянского сословия. Не далеекак третьего дня неизвестный мне крестьянин похвалялся вкорчме, что секта хлыствовствующих из местного населения устраивает запрещённые сходки в подземельяхгоры. Оный крестьянин утверждал, чтоисам присутствовал натакой сходке в подземелье, где своимиглазами будто бы видел идола метсика, будтобы оныехлысты поклонялись поганому идолищу и молились ему по письменам на тарарабарском языке, каковые по стенам в изобилии».
Петрович принялся внимательно изучать ежедневник издательства Отто Кирхнер «Товарищ» на 1912-1913 учебные года воспитанника 2 роты пятого класса «Школы Юнгов Кронштадта» Эдуарда Шульца. Юнга родился в воскресенье 28 июня 1895 года. По характеру ровный, но себялюбивый, темперамент средний, излюбленные занятия чтение, музыка и танцы. Вот любимые писатели юнги Гоголь, Лермонтов, Толстой, Оскар Уайльд. Вот вклейка с картой европейской части России. Обозначены железные дороги и судоходные реки. Вот расписание уроков и дежурств, список праздников, календари, расписание пасхалии и лунных затмений, театральный листок, концертный листок, семейная хроника, словарь иностранных слов и даже личная бухгалтерия. А вот это, кое-что интересное: какая-то схемка. «Лесная дорога», а влево от неё вдоль оврага «тропа» в сторону «горы». А это что такое? Ну-ка, ну-ка, ну-ка — «вход в пещеру». Ого! Да это же дополнение к записке! Петрович выудил из пачки с почтовыми карточками вид на Мунамяги.
— Так, так, так! — Пенсионер с благодарностью вспомнил Хвоста. — Спасибо друг! Если всё будет хорошо, то обещаю тебе, что твоя гибель не будет напрасной. Если я тебя правильно понял, то речь идет вот об этой красавице-горе, которую дилетанты называют яйцом.
Петрович энергично потер руки и заварил ещё каркаде, в который раз восхитившись тому, как этот волшебный напиток просветляет сознание и обостряет ум. Со стаканом горячего каркаде он продолжил изучение ежедневника. Перевернул страничку со схемой и обомлел.
— Ай, да Хвост! Сукин сын знал, что прятать!
На обороте листа со схемой была вписана только одна фраза, не имевшая никакого отношения к личной бухгалтерии ученика кронштадской «школы юнгов» Эдуарда Шульца: «На фотокарточке отмечено знаком Х». Теперь Петрович точно знал, что это за фотография. Он повертел в руках карточку с изображением Суур-Мунамяги. Пусто! Никаких отметин! Петрович принёс лупу из советского криминалистического набора. Любил он эту штучку с подсветкой и встроенным десятикратным стёклышкам, хотя сегодня можно было бы найти и что-то поприличнее.
— Кажется, эта дурацкая бугристая фотобумага называется бромпортрет. Хотя, возможно, что я ошибаюсь. Так, рассмотрим сюжет. Вот гора, вот поле перед ней. Справа подлесок, слева балка. Что тут? Ага, кусты. Не густо, однако! Так, теперь оборотная сторона. А здесь вообще ничего. Стоп, стоп, стоп! А это ещё что?
Размышления вслух помогали пенсионеру думать. Петрович развернул десятикратную линзу.
— Как будто дефект бумаги. Ну-ка, а теперь. Ого! Вот оно что!
На оборотной стороне карточки в пересечении линий, образующих разметку для адреса, обнаружилась крохотная наколка, невидимая с лицевой стороны. Петрович посмотрел карточку на просвет.
— Так и есть! Умно! — Похвалил сам себя. — Если бы не знал, что ищу, век бы не догадался. Крестообразный знак не на лицевой стороне, а на оборотной. Так, понятно. А что здесь?
С лицевой стороны отметина пришлась на лесную балку. И даже не на саму балку, а на нечто, похожее на кучу, которая образуется из «растущих» по весне камней, вывернутых из земли плугом.
— Ну вот, — продолжил свой монолог Петрович, — теперь мы знаем, что нужно было убийце, и что ему не досталось. Поздно, батенька, пить боржоми, когда почки отвалились! Я опоздал на встречу с Хвостом, зато вы не успели получить от Хвоста то, что получил я. Очень всё скверно складывается, ну да не по моей вине. Поторопим события, но завтра. Завтра, я сказал! Ну-с, господин Хульгимаа, завтра я готов к разговору с вами.
Пенсионер понимал, что, обладая теперь тремя частями головоломки, подсказкой «народного» академика Зубова и схемой, которую возил для консультации доктору Салеху, он сильно рискует.
— Ну, что ж, — подбодрил сам себя Петрович, — утром звоню заказчику. Наш Хвост всё равно мёртв, а дельце до утра потерпит.
Но дело до утра терпеть не захотело. Вечером позвонил взволнованный Хульгимаа.
— Николай Петрович, у меня хорошие новости! С завтрашнего дня вы снова приступаете к поискам...
— Но уже поздно.
— Вы рано ложитесь спать?
— Я не в том смысле...
— Николай Петрович! Я посылал доктору Салеху данные аэро-фотосъемки и сегодня почтой DHL пришел ответ. Вы не поверите!
— Это вы не поверите.
— О чём вы, Николай Петрович?
Наконец-то Хульгимаа уловил в голосе Петровича нечто большее, чем просто вечернюю усталость. Но возбуждение было слишком сильным.
— Что-то случилось?
— Хвост мёртв.
— Когда мёртв?
— Сегодня, господин Хульгимаа, сегодня мёртв. Его убили прямо в супермаркете «Стокман».
— Как это возможно?
— Явара. В правое ухо. Наш Хвост умер почти мгновенно.
— Что такое явар?
— Явара, – поправил Петрович. – Да как вам объяснить? В случае с Хвостом это была обыкновенная кисть.
— Какая?
— Да не всё ли вам равно? — Петрович едва не вышел из себя. — Шрифтовая! Номер шесть, кажется!
Хульгимаа посопел от досады прямо в трубку.
— Слушайте, Николай Петрович...
— Внимательно!
— Смерть Хвоста ничего не меняет.
— Смерть Хвоста, господин Хульгимаа, может быть, ничего и не меняет, а вот убийство Хвоста меняет многое.
— Что, например?
— Например, то, что мы не одни. Вот и сейчас нас кто-то внимательно слушает.
— У вас паранойя.
— Послушайте, господин Хульгимаа! Хвост звонил мне на домаш-ний телефон. Его вычислили на месте встречи всего через три четверти часа после разговора со мной. Вам этого мало?
— Простите, Николай Петрович. Спасибо, что вы обратили моё внимание на это обстоятельство.
Хульгимаа снова посопел в трубку.
— Знаете, я не уверен, что смерть Хвоста... Простите, убийство как-то связано с нашими проблемами. Вам не кажется?
Петрович едва не шарахнул телефонной трубкой об пол. Ну, не любил он идиотов, особенно клинических.
— Я не буду вам ничего объяснять, тем более по телефону. Если у нас, у вас есть конкурент и он сейчас нас слушает, то лучше сразу от всего отказаться.
Сопение Хульгимаа сделалось невыносимым.
— Ничего мы отменять не будем. Помните место нашего первого разговора?
— Я помню ваш оракул.
— Правда?
— Для камня, брошенного вверх, нет ничего дурного в том, чтобы упасть вниз, как нет ничего хорошего в том, чтобы продолжать полёт — кажется так.
— Всё правильно. У вас хорошая память, Николай Петрович.
— Спасибо. Я так вас понимаю, что полёт продолжается.
— Да, Николай Петрович, полёт продолжается.
Прогулка с Хульгимаа по набережной у памятника морякам, погибшим на броненосце «Русалка» едва не разочаровала Петровича. Он долго раздумывал, сообщать ли заказчику о тайнах Хвоста. С одной стороны, Хульгимаа клиент, и это свято, но с другой стороны — собственные интересы в деле, похоже, гораздо глубже, чем чужой заказ. Утаить тайны Хвоста, значит, обмануть клиента, посвятить в тайны Хвоста, значит, подвергнуть неоправданному риску. Хульгимаа как будто и сам уже влез в дело по уши, но с другой стороны, кто-то же должен притормозить безумца.
Утром появилось ещё одно обстоятельство, сильно охладившее откровенность пенсионера. В утренней программе «Радио 4» ведущий прочитал письмо деятелей культуры в Организацию Объединённых Наций. Собственно говоря, ничего нового для себя он не услышал, кроме ставших уже стандартными жалоб на Россию и осевших в Эстонии русских. Они, русские ленивые и нелюбопытные, не желают учить язык, не хотят интегрироваться в общество, не ценят того, что делает для их же блага правительство, не любят эстонское государство, хотят жить по своим правилам и так далее. Она, Россия, подстрекает русских саботировать решения правительства и вовлекает их через российские средства массовой информации в информационную войну. Вместо термина «русские» в письме намеренно был употреблён отвратительный эвфемизм «русскоязычные». Среди деятелей культуры набралась почти сотня подписантов. Диктор для примера назвал несколько известных имен и в их числе имя искусствоведа Пауля-Ээрика Хульгимаа. «Я этому аборигену задницу собственным телом прикрываю, а он на меня доносы в ООН строчит, — негодовал Петрович. — И кто из нас двоих русскоязычный спрашивается, если я русский?»
— А скажите мне, господин Хульгимаа, только откровенно: зачем это вы жалобные письма в ООН пишите, на русскоязычных жалуетесь?
Вопрос застал Хульгимаа врасплох. Не ожидал он, что этот русскоязычный пенсионер ещё и за политикой следит. Понимая, что от ответа на этот вопрос зависит дальнейшее сотрудничество, искусствовед попытался вывернуться.
— Я ничего не знал об этом письме, поверьте.
— Если вы ничего не знали, то почему вашему возмущению нет предела? Почему вы не бьётесь в истерике и не требуете немедленно вычеркнуть ваше гордое имя из числа подписантов?
— Видите ли, Николай Петрович, я не хочу обидеть ваше национальное чувство, но я не бьюсь в истерике только потому, что во многом разделяю мысли авторов письма. Конечно, они поступили не вполне корректно, внеся в список мое имя, но раз уж внесли, зачем же мне теперь устраивать скандал?
— А хотя бы за тем, господин Хульгимаа, что термин русско–язычные охватывает так же и всех эстонцев, владеющих русским языком. Вы, кстати, тоже русскоязычный.
— Вы преувеличиваете.
— Ничуть, господин Хульгимаа, — и обращение «господин» применительно к эстонскому искусствоведу неожиданно приобрело оскорбительный оттенок. — Вас давно уже никто не порет вожжами на конюшне, но как же сильна ваша ностальгия по выдранной каждое воскресенье заднице.
— Понимаю, вы обиделись, но ведь это правда...
— Что, правда? Вы думаете, что назвать русского человека русскоязычным это политкорректно? Это правда?
— Но...
— Какие могут быть «но», господин Хульгимаа? — Петрович тянул удовольствие. — Какие «но»? Да, нас, русских, здесь большинство. Так и скажите, что русские не желают интегрироваться. И не забудьте, что украинцы, белорусы и евреи... Да, да евреи! И они тоже, господин Хульгимаа, не желают учить государственный язык. А ведь их трудно упрекнуть в лености ума, не правда ли? Они не сидят по вечерам в кухне на табуретах и не чистят воблу на газете «Правда» под дешёвую водку, которой вы нас, русских, в изобилии снабжаете через разные маркеты. И не забудьте прибавить, что русские не желают интегрироваться на ваших условиях, потому что это только прикрытие для выуживания денег из Европейского союза. Кстати, и нам, русским, ваша забота и толерантность в кавычках тоже стоят недёшево.
Хульгимаа сконфуженно промолчал.
— Вспомните, куда послала вас вместе с вашими проблемами любимая эстонская полиция, из которой вы повыгоняли русских специалистов...
— Я никого не выгонял.
— Может быть, может быть. Но это с вашего молчаливого одобрения их выгнали и теперь вы имеете то, что имеете.
— Что мы имеем, Николай Петрович?
— Разгул преступности и процент раскрываемости преступлений в столице, который вот уже пятнадцать лет неуклонно падает.
— Это общая тенденция...
— Что вы говорите? — притворно изумился Петрович. — Оказывается это общая тенденция! А я вот помню, что даже в 1990 году раскрываемость не опускалась ниже девяноста процентов. Теперь из каждых ста преступников на свободе гуляет восемьдесят шесть! Чувствуете разницу? При советской власти вам лично приходилось сталкиваться со СПИДом или массовой детской наркоманией?
— Я занимался искусством...
— Браво! Он искусством занимался! Вы мне ещё про депортации сейчас расскажите и про тоталитаризм, а то я запамятовал, что эстонскому языку и литературе в национальной школе при советской власти отводилось ровно в два раза больше времени, чем теперь
— Николай Петрович, я понимаю ваше возмущение...
— Хорошо. Отложим этот разговор. Хвост найден, но труп его бесполезен. Господин Хульгимаа, чем я могу ещё быть вам полезен?
Петрович твёрдо решил пока о своих находках ничего не сообщать.
— Видите ли, уважаемый Николай Петрович, данные аэрофото-съёмки доктор Салех назвал феноменальными. Сейчас он ищет финанси-рование для проведения предварительных исследований. Мы на пути к открытию, которое перевернёт всю историю Эстонии...
— Невероятно! — Не удержался и съязвил Петрович. — Опять учебники переписывать придётся. Неужели Пакт Молотова-Риббентропа заменят на Тегеранскую конференцию?
Хульгимаа сделал вид, что не заметил оскорбительной иронии.
— Пакт останется на своём месте. Перевернётся не только вся древняя история Эстонии, перевернётся вся история Западной Европы и даже мировой цивилизации.
— Что вы хотите от меня? Я не умею переписывать историю.
— Вам ничего переписывать не надо. Пока доктор Салех занят проблемами финансирования, вы должны, отложив другие дела, срочно вступить в контакт с хлыстами. Нам нужна информация. Для начала разберитесь с известной вам запиской, а там по обстоятельствам.
— Должен, — хмыкнул Петрович, — ничего я вам не должен. А что условия прежние?
— Разумеется. Вот ваш задаток, уважаемый Николай Петрович.
Петрович ожидал всего, чего угодно. Поиски неуловимого Хвоста ещё, куда ни шло, но вот контакты с хлыстами, да ещё в такой деликатной сфере, как история секты, это уже слишком. Это перебор. Двадцать два, нет, все двадцать пять, а то и тридцать! Впрочем, здесь и одного очка сверху будет довольно. Хлысты который год сидят в оппозиции. Им, конечно, не привыкать сидеть в засаде, но люди озлобились, друг друга поедом едят, под «великого кормчего» подкопы копают. Атмосфера в целом нездоровая. И тут возникает Петрович с каверзными вопросиками. Долбанут из главного калибра? Как пить дать долбанут, к едрене фене бабахнут! И фамилию не спросят — вот, что обидно. Если бы в деле не было собственного интереса, послал бы Петрович господина Хульгимаа вместе с его гонораром в известное место. А в деле отчетливо запахло политикой, посему решено было осторожно проконсультироваться с Соллафом. Этот пройдоха всегда был в курсе дел или только делал вид, что в курсе?
Встреча с мудрецом состоялась в его любимой кафешке, примыкающей к стене Доминиканского монастыря.
— Почему для беседы вы всегда выбираете это ужасное заведение? — Вместо приветствия осведомился пенсионер.
— Это очень длинная история, Николай Петрович, — ничуть не обиделся Соллаф.
— А если коротко?
— Видите ли, мой друг, в молодости я знавал вдову слесаря Энке. Вам это имя что-нибудь говорит?
Петрович молча кивнул головой.
— Так вот, в её распоряжении был не только средневековый подвальчик, раскопанный мужем. Помните, тот, в котором были замеча-тельные фонари? В том же дворике был вход в монастырскую трапезную, в которую была встроена финская баня. Помните, как популярны были финские бани? Но меня всегда привлекала сама трапезная. Знаете, там был такой огромный камин, что в нём свободно можно было зажарить не поросёнка даже, а взрослого борова. Я там весело проводил время. Время прошло, люди прошли, и вообще многое изменилось, но genius loci меня не отпускает, пивом вот поит регулярно…
Соллаф тихонько посопел носом.
— С чем пожаловали, любезный?
Петрович вкратце изложил ситуацию, опустив лишь некоторые подробности. Соллаф слушал предназначенную для него версию молча, изредка подбадривая рассказчика кивком головы. В этот утренний час в кафе было пустынно. Барменша за стойкой откровенно зевала.
— Это всё, Николай Петрович?
— Почти всё.
— Пейте пиво. Мне нужно сосредоточиться.
На самом деле Соллаф просто взял передышку, чтобы спокойно набить трубку и, не торопясь, раскурить её. Удовлетворенно пыхнув первым ароматным клубом дыма, мудрец принялся за Петровича.
— Известно ли вам о местном политическом парадоксе, именуемом в просторечии эстляндской триадой?
— В общих чертах, — соврал пенсионер, — но я в политику предпочитаю не вмешиваться.
— Я вас, Николай Петрович успокою, всё в прошлом. Вы влезли в политику и застряли в ней по самое, что ни на есть не балуйся.
— От чего же?
— Да всё от того же. Это всё дела триады. Идёт борьба за полити-ческую, экономическую и, внимание, за историческую власть над Эстонией. Чтобы чувствовать себя здесь полноценным хозяином, одной экономики мало. Нужно историческое, если хотите, подтверждённое божественным провиде-нием право быть хозяином.
— Поясните.
— Охотно, Николай Петрович. Вы думаете, что палестинцы против присутствия евреев в Палестине? Отнюдь! Но евреям мало просто жить в стране обетованной. Они желают, чтобы палестинцы и вслед за ними весь мир признал бы их право быть хозяевами этой земли, признал завет Бога с Израилем, более того, официально признал бы богоизбранность израильского народа. Вот что раздражает палестинцев, считающих эту землю своей на том простом основании, что Аллах судил им этот клочок суши. Те и другие по крови своей семиты, но готовы перегрызть друг другу горло зубами, если не хватит патронов и взрывчатки. Эсты в отличие от семитов обладают не таким взрывным темпераментом, поэтому и борьба за историческое право быть богоизбранным хозяином земли пока обходится без налётов авиации и шахидов в отместку. Это вполне цивилизованная, соответствующая северному менталитету холодная война.
Соллаф жестом подозвал официанта.
— Ещё пару пива, пожалуйста. В целом ситуация понятна?
— В целом, да. Если не затруднит, то поясните подробнее про триаду.
— Хороший вопрос, Николай Петрович, хороший вопрос! Так называемая эстляндская триада — это язычники-лютеране, моравские братья-гернгутеры и традиционные хлысты. И те, и другие, и третьи, суть, наследники древних христианских ересей. Язычники-лютеране считают эту землю своей, потому что лютеранство наследовало эту землю от язычников-maarahvas. Гернгутеры производят своё историческое право из заслуг народного просвещёния в XIX веке. Благодаря усилиям братьев-гернгутеров начался процесс превращения веками порабощённого народа в нацию.
— А что хлысты?
— С хлыстами, Николай Петрович, сложнее. У них нет никаких исторических прав. Как будто нет. Однако с другой стороны бог судил эту землю и им тоже. Главная же проблема хлыстовства в том, что оно пришло с Востока, а не с Запада, как лютеранство и гернгутерство.
— Так в чём проблема? В географии?
— Проблема в том, что силы конкурентов почти равны. Никто не может одолеть конкурентов в одиночку. Пришло время союзов. Язычники-лютеране хотя и находятся в состоянии острой конкурентной борьбы с братьями-гернгутерами, но вынуждены всегда быть с ними в союзе против хлыстов, потому что в их общем понимании Восток — это Россия, а Россия — это исторический враг. Дальше расклад такой: у язычников-лютеран есть историческое право, но оно не подтверждено экономически и не признано в Европе, братья-гернгутеры имеют экономическую базу и мощную поддержку в Европейском союзе, но не имеют существенного исторического права. Хлысты прирождённые оппозиционеры. Им принадлежит ровно треть политического влияния, основанного на твёрдых симпатиях электората. Тот, кто исповедует хлыстовство или просто симпатизирует им, никогда не станет голосовать за лютеран-националистов или реформаторов-гернгутеров, но это только треть избирателей. Знаете, Николай Петрович, почему вы и вам подобные лишены местного гражданства или вытеснены в инопланетное гражданство?
— Объяснений много.
— Много, — охотно согласился Соллаф, — а причина одна. Существует опасение, что местное гражданство, будучи подарено русскому населению, изменит расклад политических сил в пользу хлыстов. И будет уже не тридцать процентов, а сорок пять или все пятьдесят. Это уже не просто политика, а бо-о-ольшая политика, можно сказать, европейская политика. Вопрос не решается в Таллинне.
— Санитарный кордон вокруг России?
— Можно сказать и так. Теперь то, что касается хлыстовского кормчего. Вы играете в шахматы? Очень хорошо. Тогда вы меня поймете. Помните партию Бронштейна и Тартаковера в 1948 году в Стокгольме? После восемнадцатого хода игра, минуя миттельшпиль, из дебюта перешла сразу в эндшпиль. Тартаковер умело использовал тормозящую роль жертвы, в качестве которой использовал обыкновенную чёрную пешку. Конечно, Великого кормчего трудно сравнить с пешкой, но он избран на роль тормозящей жертвы, которая не дает получить преимущество другим сторонам политического процесса. Он это знает, но вряд ли смирился.
— Простите, Великий кормчий это...
— Здесь некоторые предпочитают называть кормчего чёрным носорогом, намекая на лестное внешнее сходство и свирепый нрав. В действительности кормчий становится агрессивен только тогда, когда кто-то пытается подорвать его хозяйский авторитет. Кормчий — это настоящий хозяин, опирающийся на команду корабля и пассажиров. Он запаслив и, в отличие от гернгутеров-реформистов, не любит брать кредиты, не любит влезать в долги. Кредиты подрывают власть и авторитет кормчего, а это вредно для патриархальной власти. Авторитет патриарха должен быть непререкаем.
Соллаф сделал мощный глоток, и пиво в его бокале закончилось. Он постучал прогоревшей трубкой о край столика, вытряхивая пепел прямо на пол. Петрович открыл было рот, чтобы сделать замечание, но вовремя вспомнил, что его собеседник чувствует себя здесь хозяином.
— Теперь, Николай Петрович, что касается ваших проблем. Великий кормчий не в курсе. Я бы рекомендовал вам проконсультироваться у потомка первого настоящего эстонского писателя Константина Фельдмана. Но помните, что он шланг по жизни, простите мне этот бытовой жаргон.
— Кто шланг? — Не сразу понял Петрович. — Писатель или его потомок?
— Оба сразу, Николай Петрович, оба сразу. Ваша задача получить доступ к той части писательского архива, которая не попала на государственное хранение. По моим сведениям, прапрадедушка нашего шланга был хлыстом, причём весьма осведомлённым.
— Откуда вам это известно?
— Мой прямой предок остзейский барон имел с писателем кое-какие дела. С процентами набежала изрядная сумма. Но есть одна сложность.
— Какая же?
— Костя-шланг не снизойдёт до разговора с вами без личного интереса или без прямого приказа кормчего. Попытайтесь заинтересовать кормчего голосами местных русских на муниципальных выборах. За сим, Николай Петрович, хау! Я вам всё сказал.
Доктор Моххамед Салех из Египетского национального музея испытал легкий шок, когда на его голову внезапно свалился ещё один визитёр из совершенно незнакомой ему Эстонии. Через несколько минут после знакомства выяснилось, что гость в совершенстве владеет только русским языком, хотя густо уснащает свою речь немецкими пословицами и поговорками. Гость рекомендовался как действительный член-корреспондент Российской Гуманитарной Академии Наук.
— Я к вам, собственно говоря, по делу, — начал Федор Зубов. — Египет колыбель современной цивилизации. Знаете ли, Das Fragen kostet kein geld!
«Русский язык мое проклятье, — с тоской подумал доктор Салех, — это проклятье будет круче, чем все проклятья мёртвых фараонов». Впрочем, и англоязычных психов, свихнувшихся на пирамидах, хватало с избытком.
— У меня, знаете ли, даже есть собственная теория на сей счет.
Доктор Салех вежливо кивнул головой, как будто соглашаясь, что теория ему известна. Но Зубова уже понесло.
— Вот! — Палец Зубова уткнулся на стене кабинета в прелестную копию семейной идиллии фараона XII династии. — Вот папирус! Ein Keil treibt den anderen! Как вы полагаете, доктор Салех, что главное в этом папирусе?
«Все думают, что это дешёвая подделка, и никто не знает, что это древняя копия, — купился на разводку Салех. — Она стоила мне кучу денег».
— Вот! Главное в нём, — академик наставительно поднял вверх указательный палец, — его уникальная пластичность! Как вы полагаете, коллега, можно я буду называть вас коллега?
Салех обречённо вздохнул. А что ещё ему оставалось делать.
— Так вот, коллега, как вы полагаете, что отличает человека разумного от его обезьяноподобного предка? Вы думаете, что это орудия труда? Каменный топор, ножи кремниевые? Вы так и думаете, я вижу. Но вы ошибаетесь. Человек стал человеком разумным в тот момент, когда научился подтирать задницу! Kein Leid ohne Freud! А где это легче всего сделать? А? Да, там, где эта бумага произрастает в изобилии! Таким образом, Египет — это и есть колыбель цивилизации! И только потом, с течением веков человек увидел, что папирус пригоден ещё и для письма!
«Попробовал бы ты, дурак эстонский, папирусом свою задницу вытирать!» — Внутренне возопил Моххамед Салех, но внешне он выразил полную солидарность с придурковатым гостем.
— Но я к вам собственно по другому поводу. — Зубов стал серьёзен. — У меня есть своя оригинальная теория о том, как были построены ваши пирамиды.
— Господин Subov! – Звук «з» не поддавался возмущенному египтянину. — Знаете ли вы, сколько раз в неделю меня беспокоят с этим вопросом?
— Не знаю и знать не хочу. Согласитесь, коллега, было бы странно, если бы с этим вопросом обращались не к вам, а ко мне. Я буду краток, чтобы у вас не возникло желания поскорее выставить меня отсюда.
Зубов задумчиво посмотрел в окно. Во дворе Национального музея громоздились увесистые базальтовые древности, которым не хватило места в запасниках. В окно второго этажа заглядывала статуя Рамзеса Великого с отколотым носом.
— Вот фараон, живой бог. Однако есть мнение, что настоящий бог — это неумолимое время.
— Простите, это статуя Рамзеса Великого. Он был наш фараон-солнце.
Салех снизошел до объяснений, уловив, куда направлен взгляд безумного гостя. В безумии академика из далекой Эстонии он уже не сомневался. Между тем гость зацепился за последнее слово.
— Солнце, говорите? — Сверкнул очами академик Зубов. — Солнце! Термоядерная топка — вот ваше солнце! А вам не кажется безнравственным, что бог заставил нас вращаться вокруг термоядерной топки? Вижу, что не кажется.
Чтобы хоть как-то поддержать глупый разговор и приблизить его финал, Салех виновато развёл руками, дескать, виноват, исправлюсь, буду думать про топку.
— Откройте любой учебник по астрофизике и убедитесь в том, что по современным расчётам наше солнце давно должно было выгореть, если бы его собственной энергии хватало для подержания термоядерного синтеза. Если бы собственной энергии хватило, то не хватило бы солнечного вещёства. Топка прогорела бы раньше, чем нашим общим предкам понадобился папирус.
— Какое это имеет отношение к Египту?
Хозяин кабинета сделал первую робкую попытку направить безумный разговор в то русло, в котором он быстро себя исчерпает. Безумец, изложивший свою теорию внимательному слушателю, на какое-то время перестаёт быть опасным для общества.
— Терпение, доктор Салех, терпение мать учения! — Если наше Солнце и другие звёзды — это всё же термоядерные котлы, то кто-то должен поставлять для них источники энергии. Согласитесь, коллега, что это разумно? Если бог устроил термоядерный котел, то он же и должен был позаботиться о том, чтобы его ка-пэ-дэ составлял не меньше девяносто девяти процентов. Значит, бог не дурак!
Указательный палец гостя из Эстонии воткнулся в небо над головой, точнее в потолок. Глаза его сверкали, на лбу выступили крупные капли пота, дыхание стало прерывистым. Салех раздумывал, вызвать ли охрану немедленно или ещё повременить.
— Бог не дурак! — Членкор буквально ввинтил палец в потолок. — Нет! Не дурак! Скажите мне, коллега, только откровенно: без чего не может существовать материя в пространстве?
Доктор Салех сделал неопределённый жест кистью правой руки и неожиданно угадал ответ.
— Совершенно верно, коллега! Главное свойство материи — это способность к движению в пространстве. Но что движет материей? Возможно, это то, что наполняет энергией термоядерные котлы звёзд! Но что это за таинственный и неиссякаемый источник энергии? С момента большого взрыва вселенная постоянно расширяется, и нет перебоев в снабжении светил энергией. Как быть?
Зубов в задумчивости прошёлся по кабинету. Салех проводил его поворотом головы, всё ещё не решив для себя вопрос с вызовом охраны.
— Коллега! — Наконец, ожил гость. — А ведь ответ на этот вопрос рядом. Да, да! Рядом! В любой точке пространства всегда довольно энергии, чтобы перемещать любые массы материи на любое расстояние! Это поток!
— Простите, не понял? — Кажется, начал прозревать хозяин кабинета. — Вы имеете в виду поток времени?
— Совершенно верно, коллега! Kein Feuer ohne Rauch! Есть мнение, что время — это и есть бог! Вы думаете, что ваши великие пирамиды строили рабы или свободные ремесленники? Вы знаете, что они построили, но не знаете, как и, главное, зачем эти каменные глыбы укладывали ряд за рядом с такой нечеловеческой точностью. Я не знаю ответа на вопрос зачем, но я знаю, как они это делали. Время! Время! Вот та энергия, которая использовалась при постройке наших пирамид.
— Простите, чьих пирамид? — Поперхнулся изрядно ошара-шенный Салех.
— Наших, коллега, наших пирамид. Наши пирамиды выше ваших почти в два раза, а, значит, они более величественные и более значимые для цивилизации.
— Но, позвольте...
— Frische gewagt ist halb gevonnen! Всё очень просто, коллега: смелость, знаете ли, города берет. А у вас под рукой лежат аэрофотоснимки Южной и Юго-Восточной Эстонии. И я так понимаю, что вас очень интересует наша знаменита гора-яйцо Мунамяги.
— Откуда вы знаете, что холм скрывает пирамиду?
— Догадался. Это было несложно, коллега. Я просто сравнил древний эпос «Калевипоэг» с географической картой. Потом было совсем уже просто. Что строили на всех материках независимо друг от друга? Правильно, курганы и пирамиды!
— Но как?
— Futsch ist futsch und hin ist hin! Восточный берег Финского залива — это, конечно, не долина Голубого Нила. Здесь не было таких человеческих ресурсов. Значит, использовался другой вид энергии. А какой? Вот тогда я в задумчивости посмотрел на небо, на солнце и понял, что движет ими.
— И что же?
— Время, коллега, неумолимое время! Как говорится, Hunger treibt den Wolf ins Dorf! Вы думаете, что это усыпальницы, а пирамиды — это, возможно, навигационные ориентиры временного потока. Представляете, время в любой момент достигает любого материального объекта в любой точке пространства! Как это прекрасно! Вы движетесь вместе с потоком, вы купаетесь в нём. Вы можете мгновенно попасть в любую точку пространства! Нельзя только вернуться к истоку и нельзя забежать вперёд. Как говорят наши друзья эстонцы, Keiser oder nichts!
— Немцы.
— Простите, коллега?
— Я думал, что так говорят только немцы.
— Вы правы, чёрт меня задери! Kein Arzt ist besser denn drei!
— Чем вы намерены заняться в Каире, господин Subov? — Хозяин давал понять, что аудиенция закончена. — Могу ли я вам чем-то помочь?
Зубов на мгновение задумался, потом выстрелил очередной немецкой поговоркой.
— Kleider machen Leute! Французы, как всегда правы! Одежда делает человека!
— Простите?
— Коллега! Сопроводите меня на самый большой каирский рынок. Шмоток родственникам прикупить, знаете ли.
— Простите, что покупить?
— Ну, шмоток! Одежонки кой-какой прикупить, да химреактивов. Пеногасителя, например.
— Простите, господин Subov, но на рынок Khan El Khalily сегодня нельзя.
— Отчего же, коллега, нельзя?
— Утром на рынке террорист взорвал бомбу. Погибли французские туристы.
— И что вы мне посоветуете?
— Ещё не поздно съездить в Гизу и посмотреть ваши любимые пирамиды. Это полезно.
— А шмотки?
— Простите, что?
— Шмотки-то я, где прикуплю?
— Ах, это! — Догадался, наконец, бестолковый Салех. — В Гизе полно дешёвых магазинчиков. Уверяю вас, цены ниже, чем на рынке.
________________________________
<<< Начало ищи здесь
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
12.12.19 | 3303
Михаил Петров
Третья из историй про Петровича
Все совпадения — персональные, фактические,
политические и географические являются случайными.
Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения
всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными
политические и географические являются случайными.
Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения
всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными
Извлечение Хвоста из норки
В пятницу утром Хвост выбрался на улицу. Долго косить под финского туриста в русском гетто было бы опасно, поэтому черные очки, панамка и фотоаппарат остались в комнате. Лицо беглеца перекосила почти натуральная похмельная гримаса. Пробежавшись по рыночным рядам и заглянув в магазин за пивом, Хвост купил в первом же попавшемся ларьке свежие газеты. Он всегда покупал газеты по пятницам, предпочитая еженедельники.
«Вести недели» Хвост просмотрел внимательно. Особенно его интересовала местная политическая хроника. В этот раз он не обнаружил ничего заслуживающего внимания. Мельком пробежав глазами гороскоп, подробно изучил полосу частных объявлений. «Продается библиотека советских подписных изданий» — не то. «Продам дёшево коллекцию виниловых дисков» — опять не то. Запчасти к Audi 100, мебель для кухни, детскую кроватку — всё не то. В разделе «Куплю» в глаза сразу же бросилось лаконичное объявление «Покупаю тайны». Хвост отметил объявление жирной галочкой и раскрыл страницу частных объявлений в еженедельнике «День за днём». В разделе «Куплю» пусто, но зато в разделе «Продаю» почти мгновенно обнаружилось объявление «Продаю тайны». Сравнив объявления, беглец обнаружил, что телефон в них указан один и тот же.
Хвост вскрыл ещё банку пива и задумался. Понятно, что его ищут. Понятно, что его пасут. Непонятно, кто ищет. Непонятно, кто пасёт. Понятно, что это как-то связано с бумагами, которые он недавно приобрел. Непонятно, каков характер этой связи. Понятно, что на него вышли после контакта с Хульгимаа. Непонятно, кто отслеживает контакты знаменитого искусствоведа. Понятно, что парные объявления — это сигнал. Непонятно, что стоит за этим сигналом: ловушка или помощь? В том, что это сигнал для него, Хвост не сомневался ни минуты. Не понятно, кто стоит за этим сигналом: друг или враг?
Решение созрело быстро. В конце концов, всё, чем он рискует, это лишь телефонная карта и аппарат. Если разговор покажется опасным, то карта и аппарат полетят в ближайшую помойку или, что ещё лучше, в кузов грузовика. Перед тем, как выйти из дома Хвост предпринял необходимые меры предосторожности, вновь обернувшись небогатым финским туристом, именно таким, какие не брезгуют ездить по Таллинну на трамвае. На подъезде к вокзалу Хвост набрал номер, указанный в объявлении.
— Слушаю вас внимательно.
— Я по объявлению.
— Вы хотите купить или продать?
— Пока мне нужен просто совет.
— Совет стоит денег.
— Я знаю.
— Слушаю вас.
Полупустой трамвай со скрипом миновал поворот у городского холла имени Ленина и въезда в порт.
— Это я вас слушаю.
— Хвост?
Трамвай подкатился к остановке у бывшего Дома офицеров флота, ныне Русского культурного центра.
— Возможно, что и Хвост.
— Так, понятно. Наш общий знакомый настоятельно просил разыс-кать вас.
— Я сам разыщу его.
— Поймите меня правильно, я должен отработать свой гонорар.
— Никак не могу решить: верить вам или нет.
— А у вас есть выбор, Хвост?
— Я должен подумать.
— Думайте быстрее. У меня есть то, что вам будет интересно. У вас может оказаться то, что может быть полезно мне.
— Вы только что говорили мне о том, что у вас есть заказчик.
— То, что может быть полезно мне, легко может оказаться опасным и для моего заказчика, и для вас.
Трамвай сделал остановку у Поцелуевой горки. Хвоста так и подмывало немедленно выскочить на улицу, забыв мобильник на сиденье.
— Вы меня пугаете?
— Отнюдь. Вы помните нашумевшую историю со списком Чёрного человека?
— Список судьбы? Там была куча трупов.
— Астролог был моим клиентом, и он до сих пор жив. Другие тоже живы… По большей части.
Трамвай остановился на перекрестке перед въездом на площадь Свободы, бывшую площадь Победы. Хвост автоматически посмотрел вправо, и взгляд его зафиксировал время на «Часах свободы». Не любил он это сооружение, потому что, по его представлениям, свободному человеку незачем считать время своей свободы.
— Я согласен на встречу.
— Назовите время и место.
— Винный отдел в «Стокмане». Через час.
— Как я узнаю вас?
— Я сам вас найду. — Хвост хихикнул. — Держите по бутылке красного вина в каждой руке.
— Шутить изво…
Хвост, не выключая мобильник, положил его на сиденье и выскочил из трамвая на улицу. Работающий аппарат плавно отъехал в сторону кинотеатра «Космос».
Обрубание хвостов
Хозяин три дня как вернулся из тренировочного лагеря в Ираке. Это была его вторая поездка на сборы, организованные сверхсекретной ложей «Северная звезда» для посвящённых высшей ступени. Впервые сборы были организованы в Югославии после вторжения американских войск. Лагерь находился в самом сердце Косово, в старинном православном монастыре, расположившемся на отрогах гор. За стенами монастыря шла настоящая гражданская война, несмотря на «миротворческую» миссию американцев. Впрочем, жильцов монастырских келий война не касалась. Каждый из них жил в своей келье и тренировался с персональным инструктором, не пересекаясь с соседями в течение суток.
Инструктором к Хозяину был назначен невзрачный сухопарый человек неопределенного возраста: не моложе тридцати пяти лет и не старше пятидесяти. Встретишь такого на улице или в баре, и никогда потом не узнаешь, даже если проведешь с ним часок другой за парой кружек пива.
— Я назначен к вам инструктором. Моё имя вам знать не обязательно, но для удобства общения зовите меня Джек.
— Хозяин.
— Согласен, Хозяин. К тренировкам приступаем завтра утром. Наше время с шести до девяти утра. Нельзя опаздывать, нельзя задерживаться. Нельзя приходить раньше шести утра, нельзя уходить позже, чем за пятнадцать минут до окончания отведённого времени.
— Могу я спросить почему?
— Вам когда-нибудь приходилось убивать из огнестрельного оружия?
Хозяин деликатно промолчал.
— Может быть, голыми руками?
— Нет, Джек.
— Благодарю за откровенный ответ. Время строго лимитировано. Как вы догадываетесь, мы здесь не одни. Придёшь раньше, увидишь то, что тебе видеть не рекомендуется. Уйдёшь позже, себя засветишь и за тобой не успеют прибрать. Это понятно?
— Понятно Джек.
— У нас три дня. Я должен научить вас обращаться с огнестрельным оружием.
— Я как будто умею.
— Если вам не случалось убивать, значит, не умеете. Теорети-ческие занятия с двух пополудни до восьми часов после обеда. С шести до девяти часов утра практические занятия. Курс интенсивный, к обучению приступаем немедленно. Тема занятия: обездвиживание мишени из различных типов огнестрельного оружия. Конспекты запрещены категорически.
Инструктор Джек оказался весьма забавным типом, не лишённым своеобразного юмора. Прежде всего, он продемонстрировал вмонтированный в стену кельи шкаф, набитый оружием, и посоветовал на ночь играть с тем, что понравится.
— С оружием надо дружить, с тем, которое вам нравится, особен-но. Будете дружить, будет взаимопонимание. К тому, что не нравится, отно-ситесь уважительно и тоже не забывайте про близкие контакты. Возьмите, например, вот эту, прямо скажем, уродливую винтовку и приласкайте её на ночь так, как если бы вы ласкали свою любовницу. На следующий день вы увидите, что она отплатит вам взаимностью. Цель занятия научить вас применять оружие в ближнем бою, а это совсем не одно и то же, что стрельба по мишеням на расстоянии.
— В чём разница?
— В ближнем бою оружие легко превращается из преимущества в угрозу для вашей жизни.
— Поясните?
— Охотно. Правило номер один: если вы не готовы применить оружие, то лучше не демонстрировать его противнику. Это относится ко всем типам оружия. Оружие дает вам в ближнем бою преимущество только тогда, когда вы предъявляете его при оптимальных условиях. Правило номер два: оружие не любит близких контактов с мишенью и долгих разговоров. Правило номер три: если вы достали оружие, то и применяйте его, не задумываясь. На практике это выглядит так: держите дистанцию между собой и мишенью, чтобы мишень не смогла воздействовать на ваше оружие, не угрожайте оружием и не пугайте мишень, стреляйте сразу же на поражение. Теперь о том, как стрелять.
Хозяин выслушал небольшую лекцию о поражающих свойствах ручного огнестрельного оружия. Прежде всего, ему напомнили про третий закон Ньютона, согласно которому останавливающая сила пули не зависит от калибра ручного огнестрельного оружия. Взрыв порохового заряда в казенной части оружия толкает пулю с такой же силой вперед, с какой само оружие воздействует на стрелка. Следовательно, если отдача не валит стрелка с ног, то и пуля, какого бы калибра она не была, не свалит с ног мишень. Отсюда вывод: стрелять на поражение следует в те части тела мишени, которые гарантированно остановят нападение.
— В начале прошлого века учёные Томпсон и Ла Гард осуществили наиболее полное исследование различных типов пуль на человеческое тело. Они стреляли по трупам и затем изучали характер повреждений. Занятие отвратительное, но зато мы имеем фундаментальный труд, камня на камне не оставляющий от болтовни тогдашних и нынешних крутых стрелков.
— Каков же практический вывод? — Поинтересовался любо-пытный Хозяин.
— Не следует доверяться калибру оружия. Гарантированно останавливает мишень поражение головного или спинного мозга и трубчатых костей ног. Только поражение этих частей тела гарантировано свалит мишень на землю.
— В сложной ситуации легко промахнуться, Джек.
— Да, хозяин. Поэтому вы достаете оружие и быстро производите два выстрела подряд в область грудной клетки мишени. Помните, что корпус мишени может быть защищен различного типа пуленепробиваемыми жилетами. После двух выстрелов быстро оцените обстановку и сделайте ещё два выстрела в черепную коробку. Как правило, этого вполне достаточно. Если черепная коробка мишени защищена, то два раза стреляете в шею и затем снова оцениваете обстановку. Если есть хоть малейшие сомнения, то шаг вперед и выстрел в лицо. Оружие держите на таком расстоянии, чтобы мишень не могла достать вас рукой или ногой. Уходить от лежащей мишени следует в бок и никогда в сторону ног или головы.
— Почему?
— Как правило, лежащая на спине мишень, может достаточно легко перевернуться на живот и сделать прицельный выстрел в вашу сторону, ранить и даже убить вас. Возможно, у неё хватит жизненных сил выстрелить в сторону ног, просто подняв руку с оружием. Вбок это сделать несколько сложнее, поэтому уходить следует быстро. Есть ещё одно правило, которое следует помнить.
— Какое, Джек?
— Никогда не стреляйте из ручного огнестрельного оружия по мягким тканям в упор.
— Почему, Джек?
— Прежде всего, потому что проворная мишень может завладеть вашим оружием. Кроме того, не исключено, что давление порохового взрыва в канале ствола, погруженного в мягкие ткани или сильно к ним прижатого, может его разрушить и тогда пострадает сам стрелок.
Практические занятия Хозяин отрабатывал в подвалах монастыря на пленных сербах и даже заслужил искреннее одобрение инструктора. Сборы в Ираке были посвящены способам обездвиживания мишени подручными средствами. Начавшись с отвратительных занятий по анатомии человека, сборы продолжились кровавыми практическими занятиями в подвалах тюрьмы Абу-Грейд на неучтенных иракских пленных.
В «Stokman» Хозяин пришёл за полчаса до назначенного Хвостом времени. Место для встречи с самозваным экспертом по оккультной практике было выбрано со знанием дела. Винный отдел просматривается сразу с трех сторон. Подойти к нему можно скрытно по любому из нескольких проходов между полками с товаром. Конечно, маловато путей к отступлению, но зато можно легко затеряться среди покупателей на любом из трёх этажей огромного супермаркета или нырнуть в служебные помещёния.
«Эксперта» Хозяин обнаружил в отделе за четверть часа до назначенного времени, а вскоре в торговом зале появился Хвост. Очень неспешно он двигался от стеллажа к стеллажу, заполняя корзину случайными товарами, то приближаясь к винному отделу, то отдаляясь от него. Хозяин перехватил Хвоста в отделе канцелярских принадлежностей. Хвост высматривал в винном отделе «эксперта», поэтому совершенно не обратил внимания на человека, перебиравшего на полке скверные кисти. Похоже, что выбор незнакомца, наконец, остановился на кисти № 6. Как только Хвост повернулся к нему спиной, Хозяин нанес ему молниеносный удар в ухо.
Мозг Хвоста разрушился мгновенно. Тело сделало по инерции несколько шагов и обмякло, привалившись на корзину. Из его правого уха весело торчала импровизированная явара — щетинка шрифтовой кисти с цветным ярлычком на шнурке. Уходя, Хозяин небрежно сорвал с плеча мишени рюкзачок, из которого на пол вывалилась пачка старых почтовых карточек, перетянутая резинкой, но подбирать её уже не было времени.
Кто опоздал, тот не успел
Когда в торговом зале раздался истошный женский вопль, сердце у Петровича нескладно ёкнуло: «Хвост!» И он не ошибся, хотя никогда в жизни Хвоста в глаза не видел. Первым на вопль среагировал молодой охранник. Зал на мгновение замер, но затем все занялись своими делами. Возле обмякшего парня, похожего на финского туриста, суетился молодой человек в униформе. Петрович помог охраннику осторожно положить тело на пол. Охранник попытался сначала прощупать на артерии пульс, потом судорожно начал расстегивать на груди рубашку. Петрович остановил его и, сняв с Хвоста панамку, повернул голову налево так, чтобы парню стала видна щетина в ухе покойника. Он охнул и, отвернувшись от трупа, принялся шептаться с кем-то по переговорному устройству.
Петрович получил минуту без посторонних глаз. Первым делом он проверил, почему рубаха на груди Хвоста слегка топорщится. Под рубахой оказалась приклеенная скотчем записная книжка, мгновенно перекочевавшая в карман к Петровичу. Пенсионер защелкнул кнопку на планке и пожалел, что не может обшарить на трупе карманы. Поднимаясь с колен, он заметил на полу пачку старых почтовых карточек. Таиться было поздно, поэтому пришлось сделать вид, что открытки случайно упали на пол, когда он помогал охраннику. Появились спасатели, а вместе с ними любопытные покупатели. Под шумок Петрович смылся, бросив прощальный взгляд на человека, с которым так и не успел познакомиться.
Прежде чем сообщить печальную новость Хульгимаа, Петрович решил внимательно ознакомиться с добычей. Он не был уверен, следует ли сообщать заказчику о вещах Хвоста. В конце концов, клиент просил найти человека, не уточняя живого или мёртвого. Кроме того, в ходе расследования выяснилось, что пенсионер выступает в деле в качестве самостоятельной стороны при собственных интересах.
Дома Петрович первым делом заварил вместо любимого зеленого чая настоящий асуанский каркаде — сорок египетских фунтов за килограмм! Заваривая кипятком каркаде, с удовольствием вспомнил, как торговался с продавцом и выбил из него десять фунтов скидки. Говорят, в Каире такой каркаде стоит всего двадцать пять фунтов, но на рынке в Тарабине всё было в полтора раза дороже.
Петрович разложил добычу прямо на кухонном столе. Прежде всего, его внимание привлекли почтовые карточки, перетянутые резинкой. Он перебрал их, не нарушая порядка. Вот развалины замка в Гапсале. Теперь это Хаапсалу. Эстонцы гордятся орденскими реликвиями так, словно немецкие бароны никогда не пороли их на замковых конюшнях. Вот исток Эмайыги. Ничего интересного. Вот Ревель, Ратушная площадь. Любопытная карточка. Кто теперь помнит, что посреди площади когда-то стояла важня? Вот вид на Суур-Мунамяги. Эту стоит разглядеть повнимательнее. Фотография черно-белая, стандартный снимок из серии «Kaunis kodumaa» — что-то вроде «Прекрасной родины». Любопытно, любопытно. Вот озеро и гора Валлимяги в Пайде. Вот виды Тойла и Усть-Нарвы. Пляжные виды в Пярну. А вот летняя «королева» сезона 1939 года. Ничего себе дамочка, только прикус слегка подкачал. Наконец, почтовые карточки отложены в сторону.
Прежде чем взяться за маленький ежедневник Отто Кирхнера, Петрович внимательно перечёл копию записки, которую Хвост показывал Хульгимаа:
«Покорнейше доношу Вам онастроениях местного крестьянского сословия. Не далеекак третьего дня неизвестный мне крестьянин похвалялся вкорчме, что секта хлыствовствующих из местного населения устраивает запрещённые сходки в подземельяхгоры. Оный крестьянин утверждал, чтоисам присутствовал натакой сходке в подземелье, где своимиглазами будто бы видел идола метсика, будтобы оныехлысты поклонялись поганому идолищу и молились ему по письменам на тарарабарском языке, каковые по стенам в изобилии».
Петрович принялся внимательно изучать ежедневник издательства Отто Кирхнер «Товарищ» на 1912-1913 учебные года воспитанника 2 роты пятого класса «Школы Юнгов Кронштадта» Эдуарда Шульца. Юнга родился в воскресенье 28 июня 1895 года. По характеру ровный, но себялюбивый, темперамент средний, излюбленные занятия чтение, музыка и танцы. Вот любимые писатели юнги Гоголь, Лермонтов, Толстой, Оскар Уайльд. Вот вклейка с картой европейской части России. Обозначены железные дороги и судоходные реки. Вот расписание уроков и дежурств, список праздников, календари, расписание пасхалии и лунных затмений, театральный листок, концертный листок, семейная хроника, словарь иностранных слов и даже личная бухгалтерия. А вот это, кое-что интересное: какая-то схемка. «Лесная дорога», а влево от неё вдоль оврага «тропа» в сторону «горы». А это что такое? Ну-ка, ну-ка, ну-ка — «вход в пещеру». Ого! Да это же дополнение к записке! Петрович выудил из пачки с почтовыми карточками вид на Мунамяги.
— Так, так, так! — Пенсионер с благодарностью вспомнил Хвоста. — Спасибо друг! Если всё будет хорошо, то обещаю тебе, что твоя гибель не будет напрасной. Если я тебя правильно понял, то речь идет вот об этой красавице-горе, которую дилетанты называют яйцом.
Петрович энергично потер руки и заварил ещё каркаде, в который раз восхитившись тому, как этот волшебный напиток просветляет сознание и обостряет ум. Со стаканом горячего каркаде он продолжил изучение ежедневника. Перевернул страничку со схемой и обомлел.
— Ай, да Хвост! Сукин сын знал, что прятать!
На обороте листа со схемой была вписана только одна фраза, не имевшая никакого отношения к личной бухгалтерии ученика кронштадской «школы юнгов» Эдуарда Шульца: «На фотокарточке отмечено знаком Х». Теперь Петрович точно знал, что это за фотография. Он повертел в руках карточку с изображением Суур-Мунамяги. Пусто! Никаких отметин! Петрович принёс лупу из советского криминалистического набора. Любил он эту штучку с подсветкой и встроенным десятикратным стёклышкам, хотя сегодня можно было бы найти и что-то поприличнее.
— Кажется, эта дурацкая бугристая фотобумага называется бромпортрет. Хотя, возможно, что я ошибаюсь. Так, рассмотрим сюжет. Вот гора, вот поле перед ней. Справа подлесок, слева балка. Что тут? Ага, кусты. Не густо, однако! Так, теперь оборотная сторона. А здесь вообще ничего. Стоп, стоп, стоп! А это ещё что?
Размышления вслух помогали пенсионеру думать. Петрович развернул десятикратную линзу.
— Как будто дефект бумаги. Ну-ка, а теперь. Ого! Вот оно что!
На оборотной стороне карточки в пересечении линий, образующих разметку для адреса, обнаружилась крохотная наколка, невидимая с лицевой стороны. Петрович посмотрел карточку на просвет.
— Так и есть! Умно! — Похвалил сам себя. — Если бы не знал, что ищу, век бы не догадался. Крестообразный знак не на лицевой стороне, а на оборотной. Так, понятно. А что здесь?
С лицевой стороны отметина пришлась на лесную балку. И даже не на саму балку, а на нечто, похожее на кучу, которая образуется из «растущих» по весне камней, вывернутых из земли плугом.
— Ну вот, — продолжил свой монолог Петрович, — теперь мы знаем, что нужно было убийце, и что ему не досталось. Поздно, батенька, пить боржоми, когда почки отвалились! Я опоздал на встречу с Хвостом, зато вы не успели получить от Хвоста то, что получил я. Очень всё скверно складывается, ну да не по моей вине. Поторопим события, но завтра. Завтра, я сказал! Ну-с, господин Хульгимаа, завтра я готов к разговору с вами.
Пенсионер понимал, что, обладая теперь тремя частями головоломки, подсказкой «народного» академика Зубова и схемой, которую возил для консультации доктору Салеху, он сильно рискует.
— Ну, что ж, — подбодрил сам себя Петрович, — утром звоню заказчику. Наш Хвост всё равно мёртв, а дельце до утра потерпит.
Но дело до утра терпеть не захотело. Вечером позвонил взволнованный Хульгимаа.
Дело не терпит
— Николай Петрович, у меня хорошие новости! С завтрашнего дня вы снова приступаете к поискам...
— Но уже поздно.
— Вы рано ложитесь спать?
— Я не в том смысле...
— Николай Петрович! Я посылал доктору Салеху данные аэро-фотосъемки и сегодня почтой DHL пришел ответ. Вы не поверите!
— Это вы не поверите.
— О чём вы, Николай Петрович?
Наконец-то Хульгимаа уловил в голосе Петровича нечто большее, чем просто вечернюю усталость. Но возбуждение было слишком сильным.
— Что-то случилось?
— Хвост мёртв.
— Когда мёртв?
— Сегодня, господин Хульгимаа, сегодня мёртв. Его убили прямо в супермаркете «Стокман».
— Как это возможно?
— Явара. В правое ухо. Наш Хвост умер почти мгновенно.
— Что такое явар?
— Явара, – поправил Петрович. – Да как вам объяснить? В случае с Хвостом это была обыкновенная кисть.
— Какая?
— Да не всё ли вам равно? — Петрович едва не вышел из себя. — Шрифтовая! Номер шесть, кажется!
Хульгимаа посопел от досады прямо в трубку.
— Слушайте, Николай Петрович...
— Внимательно!
— Смерть Хвоста ничего не меняет.
— Смерть Хвоста, господин Хульгимаа, может быть, ничего и не меняет, а вот убийство Хвоста меняет многое.
— Что, например?
— Например, то, что мы не одни. Вот и сейчас нас кто-то внимательно слушает.
— У вас паранойя.
— Послушайте, господин Хульгимаа! Хвост звонил мне на домаш-ний телефон. Его вычислили на месте встречи всего через три четверти часа после разговора со мной. Вам этого мало?
— Простите, Николай Петрович. Спасибо, что вы обратили моё внимание на это обстоятельство.
Хульгимаа снова посопел в трубку.
— Знаете, я не уверен, что смерть Хвоста... Простите, убийство как-то связано с нашими проблемами. Вам не кажется?
Петрович едва не шарахнул телефонной трубкой об пол. Ну, не любил он идиотов, особенно клинических.
— Я не буду вам ничего объяснять, тем более по телефону. Если у нас, у вас есть конкурент и он сейчас нас слушает, то лучше сразу от всего отказаться.
Сопение Хульгимаа сделалось невыносимым.
— Ничего мы отменять не будем. Помните место нашего первого разговора?
— Я помню ваш оракул.
— Правда?
— Для камня, брошенного вверх, нет ничего дурного в том, чтобы упасть вниз, как нет ничего хорошего в том, чтобы продолжать полёт — кажется так.
— Всё правильно. У вас хорошая память, Николай Петрович.
— Спасибо. Я так вас понимаю, что полёт продолжается.
— Да, Николай Петрович, полёт продолжается.
Полёт продолжается
Прогулка с Хульгимаа по набережной у памятника морякам, погибшим на броненосце «Русалка» едва не разочаровала Петровича. Он долго раздумывал, сообщать ли заказчику о тайнах Хвоста. С одной стороны, Хульгимаа клиент, и это свято, но с другой стороны — собственные интересы в деле, похоже, гораздо глубже, чем чужой заказ. Утаить тайны Хвоста, значит, обмануть клиента, посвятить в тайны Хвоста, значит, подвергнуть неоправданному риску. Хульгимаа как будто и сам уже влез в дело по уши, но с другой стороны, кто-то же должен притормозить безумца.
Утром появилось ещё одно обстоятельство, сильно охладившее откровенность пенсионера. В утренней программе «Радио 4» ведущий прочитал письмо деятелей культуры в Организацию Объединённых Наций. Собственно говоря, ничего нового для себя он не услышал, кроме ставших уже стандартными жалоб на Россию и осевших в Эстонии русских. Они, русские ленивые и нелюбопытные, не желают учить язык, не хотят интегрироваться в общество, не ценят того, что делает для их же блага правительство, не любят эстонское государство, хотят жить по своим правилам и так далее. Она, Россия, подстрекает русских саботировать решения правительства и вовлекает их через российские средства массовой информации в информационную войну. Вместо термина «русские» в письме намеренно был употреблён отвратительный эвфемизм «русскоязычные». Среди деятелей культуры набралась почти сотня подписантов. Диктор для примера назвал несколько известных имен и в их числе имя искусствоведа Пауля-Ээрика Хульгимаа. «Я этому аборигену задницу собственным телом прикрываю, а он на меня доносы в ООН строчит, — негодовал Петрович. — И кто из нас двоих русскоязычный спрашивается, если я русский?»
— А скажите мне, господин Хульгимаа, только откровенно: зачем это вы жалобные письма в ООН пишите, на русскоязычных жалуетесь?
Вопрос застал Хульгимаа врасплох. Не ожидал он, что этот русскоязычный пенсионер ещё и за политикой следит. Понимая, что от ответа на этот вопрос зависит дальнейшее сотрудничество, искусствовед попытался вывернуться.
— Я ничего не знал об этом письме, поверьте.
— Если вы ничего не знали, то почему вашему возмущению нет предела? Почему вы не бьётесь в истерике и не требуете немедленно вычеркнуть ваше гордое имя из числа подписантов?
— Видите ли, Николай Петрович, я не хочу обидеть ваше национальное чувство, но я не бьюсь в истерике только потому, что во многом разделяю мысли авторов письма. Конечно, они поступили не вполне корректно, внеся в список мое имя, но раз уж внесли, зачем же мне теперь устраивать скандал?
— А хотя бы за тем, господин Хульгимаа, что термин русско–язычные охватывает так же и всех эстонцев, владеющих русским языком. Вы, кстати, тоже русскоязычный.
— Вы преувеличиваете.
— Ничуть, господин Хульгимаа, — и обращение «господин» применительно к эстонскому искусствоведу неожиданно приобрело оскорбительный оттенок. — Вас давно уже никто не порет вожжами на конюшне, но как же сильна ваша ностальгия по выдранной каждое воскресенье заднице.
— Понимаю, вы обиделись, но ведь это правда...
— Что, правда? Вы думаете, что назвать русского человека русскоязычным это политкорректно? Это правда?
— Но...
— Какие могут быть «но», господин Хульгимаа? — Петрович тянул удовольствие. — Какие «но»? Да, нас, русских, здесь большинство. Так и скажите, что русские не желают интегрироваться. И не забудьте, что украинцы, белорусы и евреи... Да, да евреи! И они тоже, господин Хульгимаа, не желают учить государственный язык. А ведь их трудно упрекнуть в лености ума, не правда ли? Они не сидят по вечерам в кухне на табуретах и не чистят воблу на газете «Правда» под дешёвую водку, которой вы нас, русских, в изобилии снабжаете через разные маркеты. И не забудьте прибавить, что русские не желают интегрироваться на ваших условиях, потому что это только прикрытие для выуживания денег из Европейского союза. Кстати, и нам, русским, ваша забота и толерантность в кавычках тоже стоят недёшево.
Хульгимаа сконфуженно промолчал.
— Вспомните, куда послала вас вместе с вашими проблемами любимая эстонская полиция, из которой вы повыгоняли русских специалистов...
— Я никого не выгонял.
— Может быть, может быть. Но это с вашего молчаливого одобрения их выгнали и теперь вы имеете то, что имеете.
— Что мы имеем, Николай Петрович?
— Разгул преступности и процент раскрываемости преступлений в столице, который вот уже пятнадцать лет неуклонно падает.
— Это общая тенденция...
— Что вы говорите? — притворно изумился Петрович. — Оказывается это общая тенденция! А я вот помню, что даже в 1990 году раскрываемость не опускалась ниже девяноста процентов. Теперь из каждых ста преступников на свободе гуляет восемьдесят шесть! Чувствуете разницу? При советской власти вам лично приходилось сталкиваться со СПИДом или массовой детской наркоманией?
— Я занимался искусством...
— Браво! Он искусством занимался! Вы мне ещё про депортации сейчас расскажите и про тоталитаризм, а то я запамятовал, что эстонскому языку и литературе в национальной школе при советской власти отводилось ровно в два раза больше времени, чем теперь
— Николай Петрович, я понимаю ваше возмущение...
— Хорошо. Отложим этот разговор. Хвост найден, но труп его бесполезен. Господин Хульгимаа, чем я могу ещё быть вам полезен?
Петрович твёрдо решил пока о своих находках ничего не сообщать.
— Видите ли, уважаемый Николай Петрович, данные аэрофото-съёмки доктор Салех назвал феноменальными. Сейчас он ищет финанси-рование для проведения предварительных исследований. Мы на пути к открытию, которое перевернёт всю историю Эстонии...
— Невероятно! — Не удержался и съязвил Петрович. — Опять учебники переписывать придётся. Неужели Пакт Молотова-Риббентропа заменят на Тегеранскую конференцию?
Хульгимаа сделал вид, что не заметил оскорбительной иронии.
— Пакт останется на своём месте. Перевернётся не только вся древняя история Эстонии, перевернётся вся история Западной Европы и даже мировой цивилизации.
— Что вы хотите от меня? Я не умею переписывать историю.
— Вам ничего переписывать не надо. Пока доктор Салех занят проблемами финансирования, вы должны, отложив другие дела, срочно вступить в контакт с хлыстами. Нам нужна информация. Для начала разберитесь с известной вам запиской, а там по обстоятельствам.
— Должен, — хмыкнул Петрович, — ничего я вам не должен. А что условия прежние?
— Разумеется. Вот ваш задаток, уважаемый Николай Петрович.
Эстляндская триада
Петрович ожидал всего, чего угодно. Поиски неуловимого Хвоста ещё, куда ни шло, но вот контакты с хлыстами, да ещё в такой деликатной сфере, как история секты, это уже слишком. Это перебор. Двадцать два, нет, все двадцать пять, а то и тридцать! Впрочем, здесь и одного очка сверху будет довольно. Хлысты который год сидят в оппозиции. Им, конечно, не привыкать сидеть в засаде, но люди озлобились, друг друга поедом едят, под «великого кормчего» подкопы копают. Атмосфера в целом нездоровая. И тут возникает Петрович с каверзными вопросиками. Долбанут из главного калибра? Как пить дать долбанут, к едрене фене бабахнут! И фамилию не спросят — вот, что обидно. Если бы в деле не было собственного интереса, послал бы Петрович господина Хульгимаа вместе с его гонораром в известное место. А в деле отчетливо запахло политикой, посему решено было осторожно проконсультироваться с Соллафом. Этот пройдоха всегда был в курсе дел или только делал вид, что в курсе?
Встреча с мудрецом состоялась в его любимой кафешке, примыкающей к стене Доминиканского монастыря.
— Почему для беседы вы всегда выбираете это ужасное заведение? — Вместо приветствия осведомился пенсионер.
— Это очень длинная история, Николай Петрович, — ничуть не обиделся Соллаф.
— А если коротко?
— Видите ли, мой друг, в молодости я знавал вдову слесаря Энке. Вам это имя что-нибудь говорит?
Петрович молча кивнул головой.
— Так вот, в её распоряжении был не только средневековый подвальчик, раскопанный мужем. Помните, тот, в котором были замеча-тельные фонари? В том же дворике был вход в монастырскую трапезную, в которую была встроена финская баня. Помните, как популярны были финские бани? Но меня всегда привлекала сама трапезная. Знаете, там был такой огромный камин, что в нём свободно можно было зажарить не поросёнка даже, а взрослого борова. Я там весело проводил время. Время прошло, люди прошли, и вообще многое изменилось, но genius loci меня не отпускает, пивом вот поит регулярно…
Соллаф тихонько посопел носом.
— С чем пожаловали, любезный?
Петрович вкратце изложил ситуацию, опустив лишь некоторые подробности. Соллаф слушал предназначенную для него версию молча, изредка подбадривая рассказчика кивком головы. В этот утренний час в кафе было пустынно. Барменша за стойкой откровенно зевала.
— Это всё, Николай Петрович?
— Почти всё.
— Пейте пиво. Мне нужно сосредоточиться.
На самом деле Соллаф просто взял передышку, чтобы спокойно набить трубку и, не торопясь, раскурить её. Удовлетворенно пыхнув первым ароматным клубом дыма, мудрец принялся за Петровича.
— Известно ли вам о местном политическом парадоксе, именуемом в просторечии эстляндской триадой?
— В общих чертах, — соврал пенсионер, — но я в политику предпочитаю не вмешиваться.
— Я вас, Николай Петрович успокою, всё в прошлом. Вы влезли в политику и застряли в ней по самое, что ни на есть не балуйся.
— От чего же?
— Да всё от того же. Это всё дела триады. Идёт борьба за полити-ческую, экономическую и, внимание, за историческую власть над Эстонией. Чтобы чувствовать себя здесь полноценным хозяином, одной экономики мало. Нужно историческое, если хотите, подтверждённое божественным провиде-нием право быть хозяином.
— Поясните.
— Охотно, Николай Петрович. Вы думаете, что палестинцы против присутствия евреев в Палестине? Отнюдь! Но евреям мало просто жить в стране обетованной. Они желают, чтобы палестинцы и вслед за ними весь мир признал бы их право быть хозяевами этой земли, признал завет Бога с Израилем, более того, официально признал бы богоизбранность израильского народа. Вот что раздражает палестинцев, считающих эту землю своей на том простом основании, что Аллах судил им этот клочок суши. Те и другие по крови своей семиты, но готовы перегрызть друг другу горло зубами, если не хватит патронов и взрывчатки. Эсты в отличие от семитов обладают не таким взрывным темпераментом, поэтому и борьба за историческое право быть богоизбранным хозяином земли пока обходится без налётов авиации и шахидов в отместку. Это вполне цивилизованная, соответствующая северному менталитету холодная война.
Соллаф жестом подозвал официанта.
— Ещё пару пива, пожалуйста. В целом ситуация понятна?
— В целом, да. Если не затруднит, то поясните подробнее про триаду.
— Хороший вопрос, Николай Петрович, хороший вопрос! Так называемая эстляндская триада — это язычники-лютеране, моравские братья-гернгутеры и традиционные хлысты. И те, и другие, и третьи, суть, наследники древних христианских ересей. Язычники-лютеране считают эту землю своей, потому что лютеранство наследовало эту землю от язычников-maarahvas. Гернгутеры производят своё историческое право из заслуг народного просвещёния в XIX веке. Благодаря усилиям братьев-гернгутеров начался процесс превращения веками порабощённого народа в нацию.
— А что хлысты?
— С хлыстами, Николай Петрович, сложнее. У них нет никаких исторических прав. Как будто нет. Однако с другой стороны бог судил эту землю и им тоже. Главная же проблема хлыстовства в том, что оно пришло с Востока, а не с Запада, как лютеранство и гернгутерство.
— Так в чём проблема? В географии?
— Проблема в том, что силы конкурентов почти равны. Никто не может одолеть конкурентов в одиночку. Пришло время союзов. Язычники-лютеране хотя и находятся в состоянии острой конкурентной борьбы с братьями-гернгутерами, но вынуждены всегда быть с ними в союзе против хлыстов, потому что в их общем понимании Восток — это Россия, а Россия — это исторический враг. Дальше расклад такой: у язычников-лютеран есть историческое право, но оно не подтверждено экономически и не признано в Европе, братья-гернгутеры имеют экономическую базу и мощную поддержку в Европейском союзе, но не имеют существенного исторического права. Хлысты прирождённые оппозиционеры. Им принадлежит ровно треть политического влияния, основанного на твёрдых симпатиях электората. Тот, кто исповедует хлыстовство или просто симпатизирует им, никогда не станет голосовать за лютеран-националистов или реформаторов-гернгутеров, но это только треть избирателей. Знаете, Николай Петрович, почему вы и вам подобные лишены местного гражданства или вытеснены в инопланетное гражданство?
— Объяснений много.
— Много, — охотно согласился Соллаф, — а причина одна. Существует опасение, что местное гражданство, будучи подарено русскому населению, изменит расклад политических сил в пользу хлыстов. И будет уже не тридцать процентов, а сорок пять или все пятьдесят. Это уже не просто политика, а бо-о-ольшая политика, можно сказать, европейская политика. Вопрос не решается в Таллинне.
— Санитарный кордон вокруг России?
— Можно сказать и так. Теперь то, что касается хлыстовского кормчего. Вы играете в шахматы? Очень хорошо. Тогда вы меня поймете. Помните партию Бронштейна и Тартаковера в 1948 году в Стокгольме? После восемнадцатого хода игра, минуя миттельшпиль, из дебюта перешла сразу в эндшпиль. Тартаковер умело использовал тормозящую роль жертвы, в качестве которой использовал обыкновенную чёрную пешку. Конечно, Великого кормчего трудно сравнить с пешкой, но он избран на роль тормозящей жертвы, которая не дает получить преимущество другим сторонам политического процесса. Он это знает, но вряд ли смирился.
— Простите, Великий кормчий это...
— Здесь некоторые предпочитают называть кормчего чёрным носорогом, намекая на лестное внешнее сходство и свирепый нрав. В действительности кормчий становится агрессивен только тогда, когда кто-то пытается подорвать его хозяйский авторитет. Кормчий — это настоящий хозяин, опирающийся на команду корабля и пассажиров. Он запаслив и, в отличие от гернгутеров-реформистов, не любит брать кредиты, не любит влезать в долги. Кредиты подрывают власть и авторитет кормчего, а это вредно для патриархальной власти. Авторитет патриарха должен быть непререкаем.
Соллаф сделал мощный глоток, и пиво в его бокале закончилось. Он постучал прогоревшей трубкой о край столика, вытряхивая пепел прямо на пол. Петрович открыл было рот, чтобы сделать замечание, но вовремя вспомнил, что его собеседник чувствует себя здесь хозяином.
— Теперь, Николай Петрович, что касается ваших проблем. Великий кормчий не в курсе. Я бы рекомендовал вам проконсультироваться у потомка первого настоящего эстонского писателя Константина Фельдмана. Но помните, что он шланг по жизни, простите мне этот бытовой жаргон.
— Кто шланг? — Не сразу понял Петрович. — Писатель или его потомок?
— Оба сразу, Николай Петрович, оба сразу. Ваша задача получить доступ к той части писательского архива, которая не попала на государственное хранение. По моим сведениям, прапрадедушка нашего шланга был хлыстом, причём весьма осведомлённым.
— Откуда вам это известно?
— Мой прямой предок остзейский барон имел с писателем кое-какие дела. С процентами набежала изрядная сумма. Но есть одна сложность.
— Какая же?
— Костя-шланг не снизойдёт до разговора с вами без личного интереса или без прямого приказа кормчего. Попытайтесь заинтересовать кормчего голосами местных русских на муниципальных выборах. За сим, Николай Петрович, хау! Я вам всё сказал.
Khan El Khalily
Доктор Моххамед Салех из Египетского национального музея испытал легкий шок, когда на его голову внезапно свалился ещё один визитёр из совершенно незнакомой ему Эстонии. Через несколько минут после знакомства выяснилось, что гость в совершенстве владеет только русским языком, хотя густо уснащает свою речь немецкими пословицами и поговорками. Гость рекомендовался как действительный член-корреспондент Российской Гуманитарной Академии Наук.
— Я к вам, собственно говоря, по делу, — начал Федор Зубов. — Египет колыбель современной цивилизации. Знаете ли, Das Fragen kostet kein geld!
«Русский язык мое проклятье, — с тоской подумал доктор Салех, — это проклятье будет круче, чем все проклятья мёртвых фараонов». Впрочем, и англоязычных психов, свихнувшихся на пирамидах, хватало с избытком.
— У меня, знаете ли, даже есть собственная теория на сей счет.
Доктор Салех вежливо кивнул головой, как будто соглашаясь, что теория ему известна. Но Зубова уже понесло.
— Вот! — Палец Зубова уткнулся на стене кабинета в прелестную копию семейной идиллии фараона XII династии. — Вот папирус! Ein Keil treibt den anderen! Как вы полагаете, доктор Салех, что главное в этом папирусе?
«Все думают, что это дешёвая подделка, и никто не знает, что это древняя копия, — купился на разводку Салех. — Она стоила мне кучу денег».
— Вот! Главное в нём, — академик наставительно поднял вверх указательный палец, — его уникальная пластичность! Как вы полагаете, коллега, можно я буду называть вас коллега?
Салех обречённо вздохнул. А что ещё ему оставалось делать.
— Так вот, коллега, как вы полагаете, что отличает человека разумного от его обезьяноподобного предка? Вы думаете, что это орудия труда? Каменный топор, ножи кремниевые? Вы так и думаете, я вижу. Но вы ошибаетесь. Человек стал человеком разумным в тот момент, когда научился подтирать задницу! Kein Leid ohne Freud! А где это легче всего сделать? А? Да, там, где эта бумага произрастает в изобилии! Таким образом, Египет — это и есть колыбель цивилизации! И только потом, с течением веков человек увидел, что папирус пригоден ещё и для письма!
«Попробовал бы ты, дурак эстонский, папирусом свою задницу вытирать!» — Внутренне возопил Моххамед Салех, но внешне он выразил полную солидарность с придурковатым гостем.
— Но я к вам собственно по другому поводу. — Зубов стал серьёзен. — У меня есть своя оригинальная теория о том, как были построены ваши пирамиды.
— Господин Subov! – Звук «з» не поддавался возмущенному египтянину. — Знаете ли вы, сколько раз в неделю меня беспокоят с этим вопросом?
— Не знаю и знать не хочу. Согласитесь, коллега, было бы странно, если бы с этим вопросом обращались не к вам, а ко мне. Я буду краток, чтобы у вас не возникло желания поскорее выставить меня отсюда.
Зубов задумчиво посмотрел в окно. Во дворе Национального музея громоздились увесистые базальтовые древности, которым не хватило места в запасниках. В окно второго этажа заглядывала статуя Рамзеса Великого с отколотым носом.
— Вот фараон, живой бог. Однако есть мнение, что настоящий бог — это неумолимое время.
— Простите, это статуя Рамзеса Великого. Он был наш фараон-солнце.
Салех снизошел до объяснений, уловив, куда направлен взгляд безумного гостя. В безумии академика из далекой Эстонии он уже не сомневался. Между тем гость зацепился за последнее слово.
— Солнце, говорите? — Сверкнул очами академик Зубов. — Солнце! Термоядерная топка — вот ваше солнце! А вам не кажется безнравственным, что бог заставил нас вращаться вокруг термоядерной топки? Вижу, что не кажется.
Чтобы хоть как-то поддержать глупый разговор и приблизить его финал, Салех виновато развёл руками, дескать, виноват, исправлюсь, буду думать про топку.
— Откройте любой учебник по астрофизике и убедитесь в том, что по современным расчётам наше солнце давно должно было выгореть, если бы его собственной энергии хватало для подержания термоядерного синтеза. Если бы собственной энергии хватило, то не хватило бы солнечного вещёства. Топка прогорела бы раньше, чем нашим общим предкам понадобился папирус.
— Какое это имеет отношение к Египту?
Хозяин кабинета сделал первую робкую попытку направить безумный разговор в то русло, в котором он быстро себя исчерпает. Безумец, изложивший свою теорию внимательному слушателю, на какое-то время перестаёт быть опасным для общества.
— Терпение, доктор Салех, терпение мать учения! — Если наше Солнце и другие звёзды — это всё же термоядерные котлы, то кто-то должен поставлять для них источники энергии. Согласитесь, коллега, что это разумно? Если бог устроил термоядерный котел, то он же и должен был позаботиться о том, чтобы его ка-пэ-дэ составлял не меньше девяносто девяти процентов. Значит, бог не дурак!
Указательный палец гостя из Эстонии воткнулся в небо над головой, точнее в потолок. Глаза его сверкали, на лбу выступили крупные капли пота, дыхание стало прерывистым. Салех раздумывал, вызвать ли охрану немедленно или ещё повременить.
— Бог не дурак! — Членкор буквально ввинтил палец в потолок. — Нет! Не дурак! Скажите мне, коллега, только откровенно: без чего не может существовать материя в пространстве?
Доктор Салех сделал неопределённый жест кистью правой руки и неожиданно угадал ответ.
— Совершенно верно, коллега! Главное свойство материи — это способность к движению в пространстве. Но что движет материей? Возможно, это то, что наполняет энергией термоядерные котлы звёзд! Но что это за таинственный и неиссякаемый источник энергии? С момента большого взрыва вселенная постоянно расширяется, и нет перебоев в снабжении светил энергией. Как быть?
Зубов в задумчивости прошёлся по кабинету. Салех проводил его поворотом головы, всё ещё не решив для себя вопрос с вызовом охраны.
— Коллега! — Наконец, ожил гость. — А ведь ответ на этот вопрос рядом. Да, да! Рядом! В любой точке пространства всегда довольно энергии, чтобы перемещать любые массы материи на любое расстояние! Это поток!
— Простите, не понял? — Кажется, начал прозревать хозяин кабинета. — Вы имеете в виду поток времени?
— Совершенно верно, коллега! Kein Feuer ohne Rauch! Есть мнение, что время — это и есть бог! Вы думаете, что ваши великие пирамиды строили рабы или свободные ремесленники? Вы знаете, что они построили, но не знаете, как и, главное, зачем эти каменные глыбы укладывали ряд за рядом с такой нечеловеческой точностью. Я не знаю ответа на вопрос зачем, но я знаю, как они это делали. Время! Время! Вот та энергия, которая использовалась при постройке наших пирамид.
— Простите, чьих пирамид? — Поперхнулся изрядно ошара-шенный Салех.
— Наших, коллега, наших пирамид. Наши пирамиды выше ваших почти в два раза, а, значит, они более величественные и более значимые для цивилизации.
— Но, позвольте...
— Frische gewagt ist halb gevonnen! Всё очень просто, коллега: смелость, знаете ли, города берет. А у вас под рукой лежат аэрофотоснимки Южной и Юго-Восточной Эстонии. И я так понимаю, что вас очень интересует наша знаменита гора-яйцо Мунамяги.
— Откуда вы знаете, что холм скрывает пирамиду?
— Догадался. Это было несложно, коллега. Я просто сравнил древний эпос «Калевипоэг» с географической картой. Потом было совсем уже просто. Что строили на всех материках независимо друг от друга? Правильно, курганы и пирамиды!
— Но как?
— Futsch ist futsch und hin ist hin! Восточный берег Финского залива — это, конечно, не долина Голубого Нила. Здесь не было таких человеческих ресурсов. Значит, использовался другой вид энергии. А какой? Вот тогда я в задумчивости посмотрел на небо, на солнце и понял, что движет ими.
— И что же?
— Время, коллега, неумолимое время! Как говорится, Hunger treibt den Wolf ins Dorf! Вы думаете, что это усыпальницы, а пирамиды — это, возможно, навигационные ориентиры временного потока. Представляете, время в любой момент достигает любого материального объекта в любой точке пространства! Как это прекрасно! Вы движетесь вместе с потоком, вы купаетесь в нём. Вы можете мгновенно попасть в любую точку пространства! Нельзя только вернуться к истоку и нельзя забежать вперёд. Как говорят наши друзья эстонцы, Keiser oder nichts!
— Немцы.
— Простите, коллега?
— Я думал, что так говорят только немцы.
— Вы правы, чёрт меня задери! Kein Arzt ist besser denn drei!
— Чем вы намерены заняться в Каире, господин Subov? — Хозяин давал понять, что аудиенция закончена. — Могу ли я вам чем-то помочь?
Зубов на мгновение задумался, потом выстрелил очередной немецкой поговоркой.
— Kleider machen Leute! Французы, как всегда правы! Одежда делает человека!
— Простите?
— Коллега! Сопроводите меня на самый большой каирский рынок. Шмоток родственникам прикупить, знаете ли.
— Простите, что покупить?
— Ну, шмоток! Одежонки кой-какой прикупить, да химреактивов. Пеногасителя, например.
— Простите, господин Subov, но на рынок Khan El Khalily сегодня нельзя.
— Отчего же, коллега, нельзя?
— Утром на рынке террорист взорвал бомбу. Погибли французские туристы.
— И что вы мне посоветуете?
— Ещё не поздно съездить в Гизу и посмотреть ваши любимые пирамиды. Это полезно.
— А шмотки?
— Простите, что?
— Шмотки-то я, где прикуплю?
— Ах, это! — Догадался, наконец, бестолковый Салех. — В Гизе полно дешёвых магазинчиков. Уверяю вас, цены ниже, чем на рынке.
________________________________
<<< Начало ищи здесь
Последние новости
В июне инфляция в Эстонии ускорилась до 5,2%
01.07.25 14
:format(webp)/nginx/o/2024/01/10/15822799t1h4fd0.jpg)
Пропан, бутан и LPG из России продолжают поступать на эстонский рынок, несмотря на санкции
01.07.25 1
Аятолла Насер Макарем Ширази напомнил Трампу, что угрозы против верховного лидера Ирана караются смертью
30.06.25 31
BBC Венгрия поблагодарила США за снятие санкций против АЭС «Пакс», которую строит «Росатом»
30.06.25 20
