Stonehenge.2
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
19.01.20 | 4190
Формула Абрамелина
Вечером Петровичу приснилось, что он Гарри Поттер. Какой-то огромный лохматый мужик водит его по старой школе. В коридорах висят портреты писателей, Гарри узнает слепого старца Гомера, Джонатана Свифта. Хэмингуэя и русского писателя Николая Васильевича Гоголя. Мужик тычет корявым заскорузлым указательным пальцем в портрет Эриха фон Дэнникена.
— У-у!
— Что «у-у»?
— Уу-уу!
Внезапно, получив чувствительный пинок под зад, юный Поттер влетает в аудиторию. Лектор с ликом мракобеса Николая Трофимовича Лысенко вынимает из нагрудного кармана авторучку и начинает медленно отворачивать колпачок.
— Как вас записать изволите, молодой ч’ловек?
— Николай Петрович!
— Как, простите?
— Петрович!
Мракобес Лысенко встряхивает авторучку, освежая чернилами подсохшее вечное перо.
— Ну-с, молодой ч’ловек, запишу-ка я вас на факультет озимой пшеницы. И не благодарите, друг мой, это — судьба!
Опустив очки на нос, Николай Трофимович тщательно выводит в журнале фамилию новичка: «Поц-цер, Гарик». Перо брызгает дрянными чернилами.
— Симпатические, — поясняет Лысенко. — Если таким пером написать, никакой топор потом не возьмёт! Ну, разве, что вместе с головой.
Старый хрен мерзко хихикает.
— Да, ты, ч’ловек, не тушуйсь, я тебя мигом телепорти…
В глазах у Петровича темнеет, потом он слепнет от яркого света.
— Ну, и где ваш молоток, позвольте вас спросить? — Грозно осведомляется Мастер от лица ипостаси функционера Шустрова
Ипостась председателя Бломберга, поигрывая мастерком, кривится, как от зубной боли. Ипостась Шустрова продолжает допрос.
— А позвольте вас спросить, молодой человек, чем это вы будете свой пантакль выстукивать?
— Я-а… мы-ы… — лепечет в оправдание Петрович.
— Извольте доложить про свой пантакль! Немедля!
Понимая, что сейчас Гарри Поттера будут сечь и очень больно, пенсионер пытается спасти положение.
— Докладываю! Стандартный пантакль соответствует заключи-тельному Хе. Он — символ Земли и олицетворяет тело Мага и дом Бога. Пантакль — это насущный хлеб Мага.
— Неплохо, неплохо! — Поощряет Петровича ипостась Бломберга. — Продолжайте, юноша.
— Форма стандартного пантакля изготовляется из пчелиного воска диаметром 8 дюймов и толщиной в полдюйма. На поверхности пантакля маг должен вырезать изображение, описывающее всю вселенную, и ничто не должно быть им забыто. Общая идея состоит в том, чтобы изобразить все те вещи, которые маг чувствует, как вселенную. Важна целостность восприятия и описания. После отливки в серебре пантакль отражает то, как маг подсознательно воспринимает вселенную…
— Всю-то я вселенную проехал! Ннапевает мракобес Лысенко.
— Мочи его! — веселиться мрачная ипостась Шустрова.
— Кого мочить-то будем? — Недоумевает брезгливая ипостась Бломберга.
— Кого-кого — дразниться Шустров, — известно, кого — Поцера!..
Ох, не любит Петрович такие сны и никогда уже не полюбит. Спал ровно пять минут, а такого дерьма нахлебался! «Вот, что значит засыпать без молитвы», — с этой благодатной мыслью пенсионер снова проваливается в дурной сон.
— …любовь есть закон подчинения воле, что наверху, то и внизу. Кетер пребывает в Малкут, и Малкут — в Кетер, посему разделять два куба не следует…
— …видел один алтарь, обитый фанерой. Он был чёрным снаружи и белым внутри. Поверхность покрылась пятнами и не выдерживает высокую температуру курильницы. К тому же, надо учесть и то обстоятельство, что со свечей стекает горячий воск...
— …бачь, яка кака намалёвана! – говорит со стены портрет Гоголя.
— …я вам еще раз повторяю: из Кетера в Малкут через Йохуд и обратно!
— … в Эоне Жертвенных Богов, Знак Времени выражает священное Иерусалимское масло. Оно составлено из равных частей ладана и мирры…
— …это же понимать надо, когда Солнце в Козероге, а Луна в Стрельце. Ма-алюсенькую поправочку сделать на ветер…
— … в шесть утра проснулся с ощущением свежести. Выполнил Малый Ритуал Изгоняющей Пентаграммы, сопроводив его ритуалом Liber Resh. На завтрак съел грейпфрут и масляную булочку с чашкой крепкого кофе…
— …эй, Поттер! Гарик, вы меня еще слышите? Я продиктую вам секретную формулу Абрамелина. Соедините четыре части масла корицы, две части масла мирры, одну часть масла Галангала, семь частей оливкового масла и две таблетки нафталина. Смесь должна выглядеть золотистой на вид. Она должна слегка покалывать. Если вызывает жжение, то следует добавить оливкового масла, но делать это следует лишь в том случае, если масло причиняет серьезный дискомфорт. Пить эту гадость нельзя…
— …на картине художника Ге он стоит в тени, чтобы прокуратор не видел его тени. Настоящий маг не отбрасывает тени…
Помутневший рассудок вцепился в последнюю фразу, и Петрович снова проснулся. Отяжелевший затылок невозможно было оторвать от подушки, виски ломило от нестерпимой головной боли, но… Но зацепка была найдена. Если убийца действительно маг, то как настоящий маг он не должен отбрасывать тени, потому и сам всегда держится в тени. Только по отсутствию тени можно найти хозяина – последнего настоящего халдея.
Выбравшись из подземелья на свежий воздух, хозяин не стал хоронить надежду вернуть себе исторические права на Эстляндию.
«Компания, которую притащил в пирамиду безумный русский пенсионер, изрядно подговняла в этом отношении. А уж как подговняли мерзкие хлысты!» Хозяин скрипнул зубами от бессильной пока злобы. Он давно точил клык на Великого кормчего, но внести его имя в Список судьбы остерёгся. Пока остерёгся. Трагедия на вершине Суур-Мунамяги надолго отвлекла общественное внимание от того, что, возможно, скрывалось внутри горы. Поиски пирамиды для хозяина не были самоцелью, его интересовало то, что скрывали её внутренности. Если артефакт такой разрушительной силы как пирамидка Будды Матрейя нашёлся случайно на вершине горы, то можно себе представить, что скрывают её внутренности. Оставалось только недоумевать, почему незваные гости — пенсионер, мудрец и народный академик до сих пор не предали огласке существование подземелья под самой высокой эстонской горой. Они ведь, кажется, не связаны никакими обязательствами? По закону все находки в земле принадлежат государству. Находка такого масштаба принесла бы троице немыслимые выгоды. Русскому пенсионеру могли бы дать гражданство Эстонской Республики за особые заслуги. А в том, что заслуга была бы особой, сомневаться не приходилось. Народный академик мог бы стать действительным членом Академии наук вопреки правилу не принимать в научный эгрегор инородцев, что было бы хорошо принято в Европе, где до сих пор соблюдение внешних приличий ценят выше общественной нравственности и морали. Что-нибудь существенное обломилось бы и Соллафу, если бы удалось подыскать достойный находки нобилевский комитет. Хозяин никак не мог вспомнить действует ли еще правило о вознаграждении за находку клада. Если действует, то правительству придется выкручиваться из весьма щекотливого положения. Каков будет размер четвертой части стоимости того, что найдут в погребальной камере? Сокровища бесценны, но будучи даже оцененными по самым скромным меркам, они просто разорят государство.
Хозяин вспомнил, как веселился, когда обнаружил государственный запрет на вывоз из страны окаменелостей под страхом сурового наказания. Карьер Вяо, находящийся в столичной черте, каждый день вместе с известняком перемалывает тонны окаменелостей в строительный щебень, но никому в голову не придёт предъявить к нему претензии по части систематического, поставленного на промышленную основу уничтожения национального достояния. Нельзя уничтожать и вывозить в частном порядке, но если динамитом и в промышленных масштабах, то это только приветствуется.
«Это ведь они меня грабят, мое достояние расхищают, мой сланец жгут, мои леса вырубают, мою рыбу травят в моих озёрах, мою землю под асфальт закатывают, мои деньги тратят, моих рабов травят. Аз воздам!»
Хозяин прищурился от яркого солнечного света и ловко нырнул в тень. Конечно, никто не обращает в толпе внимания на такие мелочи, как тень, но лишний раз рисковать не стоило.
«Николя Цинцендорф тоже не обращал внимания на всякие мелочи, потому и согрел на графской груди ядовитую змею. Это его выкормыши увели души латышей и эстонцев, это с его лёгкой руки в Эстляндии появилась местная крестьянская аристократия. В итоге обокрали меня. Я всегда был против такой идиотской политики».
Хозяин быстро пересёк открытое пространство и, сощурившись, посмотрел на небо. Похоже, что к полудню натянет облачность и отпадет нужда в лишних манёврах при движении. Вынужденные манёвры слегка напрягали его, потому что в целом эстонский климат расслаблял, большую часть года не приходилось опасаться за то, что кем-то случайно будет обнаружено отсутствие тени. В последнее время в центре города вырос «City-center» с подземной автобусной остановкой, запутанными переходами и лифтами. Здесь всегда полно зевак, не обращающих внимания на мелочи. Впрочем, в помещениях, имеющих сложное искусственное освещение, никого не смущает отсутствие даже собственной тени, где уж тут обращать внимание на других!
«Тихо убрать Соллафа не получится. — Хозяин с досады прикусил губу. — Он всегда на виду. Его нельзя доверить Списку судьбы. Его нельзя убрать своими руками, теперь нельзя».
В кафе у стены Доминиканского монастыря было ещё безлюдно. Сводчатый прокопчённый потолок, легкие столики и стулья, барменша за стойкой, современная ритмичная музыка. Трудно представить, что здесь можно спровоцировать приличную драку, чтобы под шумок воткнуть заточку.
«Достойно сожаления, что не могу сам. Надо было еще тогда руками гернгутеров прирезать его предка. Сейчас бы не было проблем. Неужели, теперь уже поздно?»
Хозяин с досады вновь хотел прикусить губу, но вовремя спохватился — на нижней губе уже выступила солоноватая кровь. Конечно, проделки вице-президента эстляндского гофгерихта Германа фон Бреверна, наушничавшего всесильному обер-гофмейстеру Миниху, дело давнее и потому натравить нынешних гернгутеров на его дальнего родственничка Соллафа будет трудновато, чтобы не сказать почти невозможно. Тогда секту гернгутеров в Эстляндии запретили именно с подачи Бреверна и камер-юнкера Карла фон Сиверса. Почти столетие братьям пришлось отсиживаться в подполье вместе с ненавистными хыстами, но прошло ещё сто лет, и жажда мести остыла. Теперь они имеют много, имеют почти всё и хотят иметь еще. Отдать им на растерзание Соллафа значило поступиться своим историческим и божественным правом судить подданных.
Куда ни кинь, всюду клин — говорят русские. Хозяин искал единственно верное решение вопроса и не находил его.
Ли Лей оказался в Таллинне по контракту с Пи-Би-Эм — «Peoples bank of Mambasa». Банк выразил намерение открыть свой филиал в маленькой, но бурно развивающейся стране Европейского союза, поближе к границе России. Пи-Би-Эм считается весьма и весьма респектабельным банком, имеющим безукоризненную репутацию в Международном валютном фонде. В узких кругах российских олигархов Пи-Би-Эм был известен, как не дающая сбоев стиральная машина, способная быстро и без проблем отстирать и обналичить где-нибудь в оффшоре практически любую сумму. Моду на Пи-Би-Эм завёл никогда не унывающий БИП – Борис Исаакович Подберёзовиков. Именно через этот банк вплоть до своей опалы он систематически переводил внушительные суммы «выкупов» на счета чеченских боевиков. Олигарх Аркадий Хлюпиковский перегонял через Пи-Би-Эм на личные счета в Южно-Американских банках суммы, причитающиеся на уплату налогов в России. Юный олигарх Альперович, к лицу которого намертво приклеилась блудливая инфантильная улыбочка, через Пи-Би-Эм оплатил покупку футбольной команды «Ливерпуль юнайтед» и шикарного особняка в центре Лондона. Кое-какие клиенты, но, конечно, не такие богатые и знамениты, имелись у Пи-Би-Эм и в Эстонии, и в Латвии, когда банк решил обзавестись филиалом.
Первым делом в Таллинн командировали известного тайваньского специалиста по фунь-шуэ в банковской и биржевой сфере. Банк хотел проверить место, выбранное для строительства. Ли Лей тщательно исследовал центр Таллинна и пришёл к заключению, что центр города для постройки банка не пригоден. Забраковал он и район порта. По всему получалось, что лучше всего для строительства банка подходит место под крутым склоном Ласнамяэ, застроенное домиками зажиточных эстонцев. Вновь назначенный управляющим таллиннским филиалом Пи-Би-Эм шведский эстонец Свен Карлссон встал на дыбы.
— Это абсолютно невозможно! Если выкупить землю и снести дома, мы восстановим против себя потенциальных клиентов. Продолжайте искать место в центре города!
— Простите, господин Карлссон, ваш банк нанял меня для того, чтобы ваша деятельность была максимально успешной. Подтвердите.
— Да!
— Вы платите мне деньги за то, чтобы я…
— Слушали то, что вам говорят!
Швед в раздражении швырнул на столик кожаную папку для бумаг.
— Вы слышите, господин Ли?
— Да, господин Карлссон, — гнул своё китаец, — простите, господин Карлссон, но циркуляция ци в центре города слишком слаба. Источники ци лежат глубоко под поверхностью. Нельзя строить банк на кладбище, это источник грязного ци. Из этого следует, что в центре города нет воды, нет радуги, нет удачи.
— К чёрту удачу! Главное верный расчёт!
— Да, господин Карлссон, расчёт. Вот, я тут всё рассчитал, – Ли лей выложил на стол схему, – убедитесь сами – приближаться к банку надо углубляясь, а не натыкаясь. Если построить банк здесь, то он выпадет из общего ряда и будет представлять помеху для движения ци. Ци, как я вам уже сказал, очень слабое. Отразившись от здания банка, оно повернёт в другую сторону и унесёт с собой удачу. Если произвести глобальную перепланировку, то вот здесь образуется тупик прямой, как стрела, улицы. Это очень плохо. В тупик устремится быстротекущая убивающая ци с кладбища.
— Про какое кладбище вы мне всё время говорите? Где тут кладбище, чёрт возьми?
— Под бульваром находится древнее кладбище. Чтобы избавиться от плохого ци, придётся перенести каждую могилу в другое место. Стоимость работ по переносу многократно превзойдёт стоимость банковского здания. Вместо прибыли вы получите убыток. Если спрямить улицу, то деньги начнут вытекать из банка, и у вас, господин Карлссон, возникнут проблемы.
— Не надо меня пугать, господин Ли!
— Я не пугаю. Я знал одного банковского менеджера в Гонконге, который не послушал моего совета и поселился на вершине холма, на месте, из которого вытекают все деньги. В конце концов, его поймали на растрате, и он покончил собой, выпрыгнув с шестнадцатого этажа своего офиса.
— Мне не страшно!
— Господин Карлссон, меня наняли для того, чтобы ваша миссия была удачной, моя работа дорого стоит для банка. Взгляните сюда. Я сделал эти фотографии специально для вас. Видите, формы соседних домов. Вот эту башню, например, она напоминает острый клык. Или вот эту печную трубу, напоминающую гвоздь. А крыша этого дома выполнена в форме крышки гроба. Всё это будет ослаблять и без того слабую силу, приносящую деньги.
— Послушайте, господин Ли, мне плевать на крышку гроба. Я согласился на вашу консультацию только потому, что не мог отказать Совету директоров напрямую. Эти ослы на старости лет ударились в мистику. Когда они зарабатывали свои первые миллионы, никто понятия не имел про фен-шуй. Поэтому банк должен стоять здесь.
Карлссон решительно ткнул пальцем в схему.
— Здесь, и больше нигде! Ваша задача, господин Ли, оптимизировать форму здания и гармонизировать пространство, чтобы успокоить этих старых ослов из совета. Мы живём в третьем тысячелетии от Рождества Христова, а не в средневековом Китае. Я хочу, чтобы вы это поняли и проявили благоразумие.
— Вам не обязательно верить в мое искусство, господин Карлссон, достаточно просто прислушиваться к моим советам. Взгляните на план города, прошу вас.
Китаец расстелил поверх схемы туристический план.
— Видите эти старинные здания? Они расположены в форме полукольца, открытого к северу. Север — это порт, порт это источник силы, которая приносит деньги. Полукольцо улавливает силу, но сила, идущая с севера, очень слаба. А с этой точки фасад банка будет открыт к западу. Это тоже не очень хорошо, но мы можем построить тут извилистую дорожку и вот здесь расширить её. Расширение как горловина воронки будет улавливать слабую ци из порта, копить и усиливать её, а потом направлять в банк. Смотрите, здесь нет высоких строений, способных изменить направление потока ци. Рядом вода, вода — это источник красок, краски — это радуга, радуга — это удача, удача — это здоровье и деньги!
— Вы меня не убедили, господин Ли. Банк на окраине города — это проблема для клиентов.
— Вы мне не верите. Хорошо, господин Карлссон, посмотрите еще раз сюда. Видите, это кольцо снаружи кольца из старых зданий? А теперь посмотрите на фотографии. Смотрите, это два отеля, это здание банка. Вот еще здание банка. А вот деловой центр. Давайте, разложим эти фотографии по внешней окружности. Видите, что получилось?
— Это не убедительно, господин Ли.
— Что для вас является неубедительным, господин Карлссон, мое искусство или реальность?
— Ваше искусство. Простите, господин Ли.
— Да, конечно, у вас нет веры, господин Карлссон. Я должен был учесть это. Простите, это моя ошибка.
— Надеюсь, тема закрыта, господин Ли?
— Не совсем. Я хочу рассказать вам одно местное предание. Видите, этот холм на предполагаемом пути движения ци из порта к месту строительства банка. По преданию некая местная женщина сложила этот холм над могилой мужа и до сих пор приходит сюда по ночам оплакивать супруга. Холм стоит на пути денег. На вершине холма здание парламента и кабинеты министров правительства. Сила идёт из порта, ударяется в холм и резко меняет направление движения. Ци устремляется вверх по этой башне с флагом и, постоянно ускоряясь, засасывает в себя государственные деньги.
— Ну и что?
— Господин Карлссон, в этой стране нет денег, и не будет до тех пор, пока не снесут эту башню. Если денег нет в стране, их не будет и в вашем банке. Башню надо убрать, холм сравнять.
— Да, вы в своем уме, Ли! Башня Длинный Герман — это же символ эстонского государства!
Китаец не отреагировал на оскорбление.
— Я знаком с историей этой страны. Эта башня — символ чужеземного владычества. Чужеземцы до сих пор грабят страну через эту башню. Поэтому она и поставлена на могиле. Башня высасывает силу и деньги из порта, а из могилы тянет на поверхность убивающую ци, которая потом стекает с холма прямо в город.
Карлссон вскочил с диванчика и пробежался по гостиничному номеру. Китаец ему смертельно надоел, но нельзя идти против Совета директоров: «В Эстонии можно делать деньги, и я намерен доказать это старым пердунам из Пи-Би-Эм!» Наконец, закончив пробежку, управляющий остановился у окна, из которого открывался прелестный вид на холм Тоомпеа и порт: «Что если китаец прав, и денег не будет? Конец карьеры? Меня даже брокером на биржу не возьмут, если филиал прогорит».
— Что это? — Карлссон указал рукой на город.
— Не знаю, действительно не знаю, — голос Ли Лея звучал убедительно, — но по внешнему виду это напоминает типичный европейский мегалитический могильник. Что-то вроде могилы вождя или народного героя.
— Это плохо?
— Само по себе нет, но меня тревожит, что современная архитектура поддерживает и развивает изначальную мегалитическую структуру могильника. Это значит, что могильник до сих пор функционирует. Банк нельзя строить внутри действующего могильника.
— Но я должен. Должен, чёрт возьми, построить этот банк! Должен же быть какой-то выход из этой задницы!
— У меня на родине, господин Карлссон, говорят, что всё, что ниже головы дракона — это его хвост.
— Не понял юмора.
— Это значит, господин Карлссон, что у дракона трудно определить то место, где находится задница. Она везде и нигде. Это не юмор. Если хотите, то это философское понятие.
На трибуну взгромоздился политолог Шастров. Лицо его от непривычки общаться с народом напрямую пошло красными болезненными пятнами
— Господа! — Тихим хриплым голосом начал Шастров. — Мне уже приходилось писать, что все живущие в Эстонии русскоязычные находятся в ситуации чрезвычайного положения, ставшего правилом.
В зале зашумели, раздались одобрительные выкрики.
— Положение является чрезвычайным, потому что в любой момент, русскоязычные могут быть выведены за рамки правого поля. Сейчас не время принимать хартии, раздражающие власть.
Голос Шастрова постепенно окреп, но громче не стал. Его было еле-еле слышно уже на десятом ряду, поэтому смешки и посторонние разговорчики на время смолкают.
— Чрезвычайное положение характеризуется тем, что закон формально остается в силе, но действие его приостанавливается. Мы же не хотим, чтобы наши действия вызвали приостановку закона?
В зале вновь возникает посторонний шум. Из задних рядов просят выступающего говорить в микрофон и погромче. Шастров заходится в кашле, но находит в себе силы продолжать выступление.
— Если целью русской политики в стране является производство лояльных граждан, то признаемся, что владение госязыком не может служить критерием лояльности, а, значит, и не должно являться условием для получения гражданства. Подлинным критерием лояльности является отношение будущих граждан к основам легитимности нынешнего государства. Хартия разрушает лояльность. Если документ будут голосовать в целом, то я против.
— Короче, Склифосовский! — Кричат с последнего ряда. — Утомил! Всё, паря, караул устал!
— Да, да! Я уже заканчиваю!
Шастров переводит дух, и лицо его вновь покрывается красными пятнами.
— В заключение я хочу сказать, что то, во что мы верим, определяется тем, как мы это говорим и пишем. Поэтому у меня возникает желание повторить вслед за поэтессой Стульской: мне хочется спрятаться от жизни, накрыться с головой одеялом и отключить мобильный телефон. Нет, лучше выйти на площадь и всем-всем-всем прокричать в лицо, что ты о них думаешь.
— А вот этого не надо! — Орут с заднего ряда. — За это можно в морду получить!
Председатель стучит шариковой ручкой по столу, призывая зал к порядку.
— Полагаю, дискуссию по тексту в целом законченной. Господин Гусинский, вы что-то хотите добавить? Только покороче, пожалуйста.
В центре зала поднимается исполинская фигура. Расправив усы, Гусинский внушительно заявляет:
— Да, хрен с ним с текстом! Мы все тут знаем, зачем собрались, и нечего строить из себя оскорбленную невиновность. Поправки обсудите в рабочем порядке. Предлагаю господам кандидатам подписаться. Может, кому хартия и не совсем нравится, но подписаться должны все. У меня всё.
— Возражений нет? — Председательствующий обводит зал глазами — Нет возражений! Переходим к голосованию. Кто «за»? Кто «против»? Кто «воздержался»? Принято единогласно. Я вас поздравляю! Прошу к столу!
Не голосовавшие реформисты — два господина в дорогих светлых костюмах молча покидают зал собрания. Кандидаты в депутаты горсобрания толпятся у стола, выгадывая, куда бы удобнее было поставить подпись под историческим документом. Становится скучно. Местный телеканал изготавливается, чтобы взять интервью у Акселя Бломберга. В стороне, посмеиваясь, стоит Юрий Шустров и наблюдает за волнением Бломберга. За спиной Шустрова, готовый в любой момент исполнить волю шефа, предупредить каждое его внезапное желание, маячит референт Андрей Рентик.
— Позвольте, я вам микрофон на булавочку пристегну, — обращается к Бломбергу молодой оператор Слава.
При слове «булавочка» Бломберг заметно вздрагивает. Политолог Шастров обиженно стоит в стороне, всем своим видом показывая, что интервью следует взять у него, а не у глупого партийного бонзы. К нему подходит Гусинский.
— Ну, что, господин Шастров, не вышло у вас сегодня? Сочувствую.
— Это я вам сочувствую.
— А мне-то зачем? —Искренне удивляется Гусинский.
— Вы не чувствуете своего места в истории.
— Пардон, господин Шастров, чего я там не чувствую?
— Места в истории. Своего места. Вы не задумываетесь над тем, что про вас напишут историки лет через пятьдесят.
— А они должны обо мне написать?
— Видите ли, господин Гусинский, вам нравиться быть серым кардиналом. Традиция такова, что «серых» историки разоблачают, а не прославляют.
— Пардон, Шастров, а разве вы не серый?
— Серый, но не в том смысле.
— А я, в каком?! — Удивлению Гусинского, кажется, нет предела
— Не паясничайте. «Серый» в том смысле, что вы претендуете на роль кукловода. Разве не так?
— Не комментируется! — Гусинский с удовольствием цитирует лавочку.
— Ваша хартия беспомощна, и она опоздала лет на пятнадцать. Я уже не говорю про те глупости, которые в ней написаны.
— Вы пессимист, Шастров.
— Историк, который возьмёт в руки ваш безграмотный документ, испытает чувство омерзения и брезгливости.
— Пусть, – смеется Гусинский, — зато эти подписали!
— Этим всё равно, что подписывать — говённую кандидатскую хартию или «Декларацию независимости». Одно слово – бараны!
Последнее слово Шастров произносит с презрением. Он с удовольствием плюнул бы на пол, но он европеец и плевать в конференц-зале на двадцать четвёртом этаже отеля «Radisson SAS» ему не позволяет воспитание. Политолог считает себя цивилизованным европейцем, а не каким-то там русским варваром.
— Знаете, Шастров, почему они вас не любят? Потому, что вы не любите их.
— А за что вас любить?
— Разве я просил вас любить меня? — Удивляется опять Гусинский. — Я же не пидор, какой-то! Я вам про них толкую!
— Да, я не люблю ваших баранов, — начинает заводиться Шастров, — я конкретных баранов не люблю! Зато вы вообще никого кроме себя не любите!
— Так это ты меня онанистом обозвал?
Гусинский делает страшное лицо. Шастров пугается, но изо всех сил не подаёт вида
— Да, пошёл, ты, — тихо выдавливает из себя политолог и поворачивается спиной к Гусинскому, чтобы быстро уйти, — козёл.
— За «козла» ответишь! — Весело смеётся в спину Шастрова Гусинский. — Я не посмотрю, что ты у нас кюсимус!
Гусинский доволен тем, что нагнал страха на этого интернетовского умника.
В зал входит интеллигентного вида средних лет китаец и обращается к сидящему рядом с выходом Петровичу.
— Простите, я не помешаю вам, если просто посмотрю в окно?
Китаец идёт вдоль длинного окна, выходящего на центр города и огорчённо качает головой. Потом он идёт обратно и словно притягивает к себе внимание большинства присутствующих кандидатов в члены городского собрания.
Достав из кармана цифровую камеру, китаец начинает методично снимать центр города, медленно продвигаясь вдоль окна. Камеру он прижимает прямо к стеклу, чтобы в объектив не попало его собственное отражение. Китаец совершенно не похож на обыкновенного китайского туриста. Он вообще не похож на туриста, делающего снимки на память. Петрович встаёт и подходит к окну, чтобы разглядеть за ним нечто, так поразившее гостя. За окном открывается фантастический вид на город, на его старинный центр и на Вышгород. Солнце хорошо освещает и замок, и башню с государственным флагом, и православный кафедральный собор. Что же так разочаровало китайца?
Заметив интерес, китаец произносит длинную фразу на языке, который Петрович назвал бы китайским.
— Ах, простите, — китаец склоняется в полупоклоне, демонстрируя китайскую вежливость, – я запамятовал, что в вашей стране не говорят по-китайски.
Петрович отвечает китайцу таким же церемониальным полупоклоном. При этом он умирает от любопытства: этот китаец так хорошо и правильно говорит по-русски, что иностранца в нём выдаёт только лёгкий акцент.
— Я надеюсь, что ваше уважаемое собрание не будет на меня в претензии за то, что я позволил себе нарушить ваше единение.
Это не вопрос, это утверждение, облечённое в форму вопроса. Китайцу так удобнее.
— Ну, разумеется, не будет, — отвечает Петрович, слегка склонив голову набок. — Однако позвольте мне в свою очередь поинтересоваться тем, что вас так удивило за окном?
— С удовольствием, но это очень длинная история. Я боюсь надолго отвлечь ваше внимание от уважаемого собрания.
— Уважаемое собрание уже закончилось, и я могу уделить вам внимание и необходимое для беседы время.
Петрович и не ожидал, что может выдавать на горá такие замысловатые фразы.
— Тогда я охотно и совершенно бесплатно удовлетворю ваше любопытство. Смотрите, на профессиональном языке это называется…
Следует совершенно не воспроизводимая на слух фраза.
— … что в переводе на ваш язык называется «задняя часть северного дракона».
— Вероятно, вы имеете в виду хвост дракона?
— Я имею в виду задницу дракона, но не в прямом физиологическом смысле, а исключительно в философском. Видите ли, у нас считается, что всё, что у дракона находится ниже головы, это хвост. Недавно я объяснял это понятие своему европейскому клиенту, но, к моему сожалению, он так ничего и не понял. Если вам тоже не понятно, то дайте мне знать, чтобы я подобрал более понятную для вас терминологию.
— Благодарю вас, продолжайте.
Ничуть не удивившись, китаец продолжает свою лекцию.
— Мы говорим «хвост» и подразумеваем, что найти на хвосте «задницу» трудно, можно сказать невозможно. В переносном смысле «задняя часть дракона» обозначает такую ситуацию, которую невозможно исправить или просто немного улучшить. В русском языке есть аналогичное понятие…
— Жопа, — опережает китайца просвещенный Мостовщиковым Петрович.
— Совершенно верно, «жопа». Смотрите, видите этот холм с двумя церквями и башней? Холм притягивает к себе ци и деньги, идущие из порта. Через башню с флагом ци и деньги уносятся в воздух. Центр города располагается между портом и холмом с башней. Это и есть «задняя часть дракона». Живя здесь, нельзя добиться богатства и процветания. Рядом с башней располагается здание вашего парламента, который никогда не будет проводить справедливую и сбалансированную политику, потому что ци и деньги улетают из государства через башню.
— Совершенно с вами согласен, — склонил голову набок Петрович, — мы давно подозревали, что наши деньги улетают, но не знали через что именно.
Китаец бесстрастно продолжает просвещение удивительного местного жителя, имеющего представление о философском значении понятия «задница дракона», пусть даже и в таком упрощенном виде, как «жопа».
— Слева от холма мы видим древнее кладбище, скрытое под асфальтом и фундаментами домов. Кладбище примыкает к вон той церкви с двумя башнями. Когда сильное ци и деньги улетают, то большая башня на холме высасывает из кладбища на поверхность убивающую ци. Поэтому люди теряют здоровье и деньги. Видите, этот парк? Он скрывает еще одно кладбище, но и это еще не всё. Обратите внимание на эти здания, образующие на местности полукольцо.
Кандидаты в члены городского собрания, обступившие Петровича и китайца, глупо таращатся на городской пейзаж за окном.
— Это классическая ситуация, описываемая английским термином «henge». Полагаю, что этот термин более понятен жителям Европы...
— Просветите нас, дураков! — Подаёт голос Гусинский.
— Сам признался, — довольно внятно комментирует Шастров.
— А в морду? — Немедленно реагирует Гусинский.
— Как же, разбежался! — Дерзит Шастров.
— Тише, товарищи! Если вам не интересно, то другим не мешайте.
Задиристых петухов увещевают кандидаты в члены городского собрания.
— Выйдите вон за дверь и там выясняйте свои отношения.
В это время китаец продолжает лекцию.
— Староанглийским словом «henge» в археологии принято обозначать могильники, имеющие в плане форму правильного круга. Центр могильника приходится на холм с башней. Это и есть главная могила.
— Это вы в каком смысле сейчас наш Вышгород обозвали могилой? В смысле политики что ли?
— Здоровое ци и деньги улетают в трубу, — не улавливает иронии китаец, — убивающее ци и грязная политика сползают с холма в город. Вы, наверное, знаете историю женщины по имени Линда, которая насыпала этот холм над могилой мужа?
— Это литературная выдумка!
— Пусть выдумка, — соглашается китаец и кивает головой, — однако холм следует сравнять с землей. Эти здания банков и эту гостиницу следует снести. Кладбище под асфальтом вскрыть и кости предков с подобающими почестями перенести в другое место. Тогда в город и в страну придёт сильное ци и богатство.
— Бог ты мой! — Восклицает дама-кандидат. – А ведь китаец-то прав! Я еще девочкой была и помню, когда там копали подземный переход, то мы со стройки таскали в школу человеческие черепа! Точно! Там кладбище!
— Э-э, постойте! Нет под Вышгородом никакой могилы. — Не соглашается кандидат-мужчина. — Это такой же глинт как в Ласнамяэ. Это известняковая скала, я вам говорю!
— А почему в скале не может быть могилы? — Спрашивает юноша, интересующийся политикой.
Китаец прячет фотоаппарат в футляр, футляр — в карман, делает в сторону Петровича легкий полупоклон, вложив кулак правой руки в ладонь левой. Выполнив ритуал, исчезает. Спор кандидатов в члены горсобрания продолжается, но Петрович уже ухватил главное.
Начало ищи здесь <<<
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
19.01.20 | 4190
Михаил Петров
Четвертая из историй про Петровича
Все совпадения — персональные, фактические,
политические и географические являются случайными.
Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения
всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными
политические и географические являются случайными.
Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения
всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными
Формула Абрамелина
Вечером Петровичу приснилось, что он Гарри Поттер. Какой-то огромный лохматый мужик водит его по старой школе. В коридорах висят портреты писателей, Гарри узнает слепого старца Гомера, Джонатана Свифта. Хэмингуэя и русского писателя Николая Васильевича Гоголя. Мужик тычет корявым заскорузлым указательным пальцем в портрет Эриха фон Дэнникена.
— У-у!
— Что «у-у»?
— Уу-уу!
Внезапно, получив чувствительный пинок под зад, юный Поттер влетает в аудиторию. Лектор с ликом мракобеса Николая Трофимовича Лысенко вынимает из нагрудного кармана авторучку и начинает медленно отворачивать колпачок.
— Как вас записать изволите, молодой ч’ловек?
— Николай Петрович!
— Как, простите?
— Петрович!
Мракобес Лысенко встряхивает авторучку, освежая чернилами подсохшее вечное перо.
— Ну-с, молодой ч’ловек, запишу-ка я вас на факультет озимой пшеницы. И не благодарите, друг мой, это — судьба!
Опустив очки на нос, Николай Трофимович тщательно выводит в журнале фамилию новичка: «Поц-цер, Гарик». Перо брызгает дрянными чернилами.
— Симпатические, — поясняет Лысенко. — Если таким пером написать, никакой топор потом не возьмёт! Ну, разве, что вместе с головой.
Старый хрен мерзко хихикает.
— Да, ты, ч’ловек, не тушуйсь, я тебя мигом телепорти…
В глазах у Петровича темнеет, потом он слепнет от яркого света.
— Ну, и где ваш молоток, позвольте вас спросить? — Грозно осведомляется Мастер от лица ипостаси функционера Шустрова
Ипостась председателя Бломберга, поигрывая мастерком, кривится, как от зубной боли. Ипостась Шустрова продолжает допрос.
— А позвольте вас спросить, молодой человек, чем это вы будете свой пантакль выстукивать?
— Я-а… мы-ы… — лепечет в оправдание Петрович.
— Извольте доложить про свой пантакль! Немедля!
Понимая, что сейчас Гарри Поттера будут сечь и очень больно, пенсионер пытается спасти положение.
— Докладываю! Стандартный пантакль соответствует заключи-тельному Хе. Он — символ Земли и олицетворяет тело Мага и дом Бога. Пантакль — это насущный хлеб Мага.
— Неплохо, неплохо! — Поощряет Петровича ипостась Бломберга. — Продолжайте, юноша.
— Форма стандартного пантакля изготовляется из пчелиного воска диаметром 8 дюймов и толщиной в полдюйма. На поверхности пантакля маг должен вырезать изображение, описывающее всю вселенную, и ничто не должно быть им забыто. Общая идея состоит в том, чтобы изобразить все те вещи, которые маг чувствует, как вселенную. Важна целостность восприятия и описания. После отливки в серебре пантакль отражает то, как маг подсознательно воспринимает вселенную…
— Всю-то я вселенную проехал! Ннапевает мракобес Лысенко.
— Мочи его! — веселиться мрачная ипостась Шустрова.
— Кого мочить-то будем? — Недоумевает брезгливая ипостась Бломберга.
— Кого-кого — дразниться Шустров, — известно, кого — Поцера!..
Ох, не любит Петрович такие сны и никогда уже не полюбит. Спал ровно пять минут, а такого дерьма нахлебался! «Вот, что значит засыпать без молитвы», — с этой благодатной мыслью пенсионер снова проваливается в дурной сон.
— …любовь есть закон подчинения воле, что наверху, то и внизу. Кетер пребывает в Малкут, и Малкут — в Кетер, посему разделять два куба не следует…
— …видел один алтарь, обитый фанерой. Он был чёрным снаружи и белым внутри. Поверхность покрылась пятнами и не выдерживает высокую температуру курильницы. К тому же, надо учесть и то обстоятельство, что со свечей стекает горячий воск...
— …бачь, яка кака намалёвана! – говорит со стены портрет Гоголя.
— …я вам еще раз повторяю: из Кетера в Малкут через Йохуд и обратно!
— … в Эоне Жертвенных Богов, Знак Времени выражает священное Иерусалимское масло. Оно составлено из равных частей ладана и мирры…
— …это же понимать надо, когда Солнце в Козероге, а Луна в Стрельце. Ма-алюсенькую поправочку сделать на ветер…
— … в шесть утра проснулся с ощущением свежести. Выполнил Малый Ритуал Изгоняющей Пентаграммы, сопроводив его ритуалом Liber Resh. На завтрак съел грейпфрут и масляную булочку с чашкой крепкого кофе…
— …эй, Поттер! Гарик, вы меня еще слышите? Я продиктую вам секретную формулу Абрамелина. Соедините четыре части масла корицы, две части масла мирры, одну часть масла Галангала, семь частей оливкового масла и две таблетки нафталина. Смесь должна выглядеть золотистой на вид. Она должна слегка покалывать. Если вызывает жжение, то следует добавить оливкового масла, но делать это следует лишь в том случае, если масло причиняет серьезный дискомфорт. Пить эту гадость нельзя…
— …на картине художника Ге он стоит в тени, чтобы прокуратор не видел его тени. Настоящий маг не отбрасывает тени…
Помутневший рассудок вцепился в последнюю фразу, и Петрович снова проснулся. Отяжелевший затылок невозможно было оторвать от подушки, виски ломило от нестерпимой головной боли, но… Но зацепка была найдена. Если убийца действительно маг, то как настоящий маг он не должен отбрасывать тени, потому и сам всегда держится в тени. Только по отсутствию тени можно найти хозяина – последнего настоящего халдея.
Маг не отбрасывает тени
Выбравшись из подземелья на свежий воздух, хозяин не стал хоронить надежду вернуть себе исторические права на Эстляндию.
«Компания, которую притащил в пирамиду безумный русский пенсионер, изрядно подговняла в этом отношении. А уж как подговняли мерзкие хлысты!» Хозяин скрипнул зубами от бессильной пока злобы. Он давно точил клык на Великого кормчего, но внести его имя в Список судьбы остерёгся. Пока остерёгся. Трагедия на вершине Суур-Мунамяги надолго отвлекла общественное внимание от того, что, возможно, скрывалось внутри горы. Поиски пирамиды для хозяина не были самоцелью, его интересовало то, что скрывали её внутренности. Если артефакт такой разрушительной силы как пирамидка Будды Матрейя нашёлся случайно на вершине горы, то можно себе представить, что скрывают её внутренности. Оставалось только недоумевать, почему незваные гости — пенсионер, мудрец и народный академик до сих пор не предали огласке существование подземелья под самой высокой эстонской горой. Они ведь, кажется, не связаны никакими обязательствами? По закону все находки в земле принадлежат государству. Находка такого масштаба принесла бы троице немыслимые выгоды. Русскому пенсионеру могли бы дать гражданство Эстонской Республики за особые заслуги. А в том, что заслуга была бы особой, сомневаться не приходилось. Народный академик мог бы стать действительным членом Академии наук вопреки правилу не принимать в научный эгрегор инородцев, что было бы хорошо принято в Европе, где до сих пор соблюдение внешних приличий ценят выше общественной нравственности и морали. Что-нибудь существенное обломилось бы и Соллафу, если бы удалось подыскать достойный находки нобилевский комитет. Хозяин никак не мог вспомнить действует ли еще правило о вознаграждении за находку клада. Если действует, то правительству придется выкручиваться из весьма щекотливого положения. Каков будет размер четвертой части стоимости того, что найдут в погребальной камере? Сокровища бесценны, но будучи даже оцененными по самым скромным меркам, они просто разорят государство.
Хозяин вспомнил, как веселился, когда обнаружил государственный запрет на вывоз из страны окаменелостей под страхом сурового наказания. Карьер Вяо, находящийся в столичной черте, каждый день вместе с известняком перемалывает тонны окаменелостей в строительный щебень, но никому в голову не придёт предъявить к нему претензии по части систематического, поставленного на промышленную основу уничтожения национального достояния. Нельзя уничтожать и вывозить в частном порядке, но если динамитом и в промышленных масштабах, то это только приветствуется.
«Это ведь они меня грабят, мое достояние расхищают, мой сланец жгут, мои леса вырубают, мою рыбу травят в моих озёрах, мою землю под асфальт закатывают, мои деньги тратят, моих рабов травят. Аз воздам!»
Хозяин прищурился от яркого солнечного света и ловко нырнул в тень. Конечно, никто не обращает в толпе внимания на такие мелочи, как тень, но лишний раз рисковать не стоило.
«Николя Цинцендорф тоже не обращал внимания на всякие мелочи, потому и согрел на графской груди ядовитую змею. Это его выкормыши увели души латышей и эстонцев, это с его лёгкой руки в Эстляндии появилась местная крестьянская аристократия. В итоге обокрали меня. Я всегда был против такой идиотской политики».
Хозяин быстро пересёк открытое пространство и, сощурившись, посмотрел на небо. Похоже, что к полудню натянет облачность и отпадет нужда в лишних манёврах при движении. Вынужденные манёвры слегка напрягали его, потому что в целом эстонский климат расслаблял, большую часть года не приходилось опасаться за то, что кем-то случайно будет обнаружено отсутствие тени. В последнее время в центре города вырос «City-center» с подземной автобусной остановкой, запутанными переходами и лифтами. Здесь всегда полно зевак, не обращающих внимания на мелочи. Впрочем, в помещениях, имеющих сложное искусственное освещение, никого не смущает отсутствие даже собственной тени, где уж тут обращать внимание на других!
«Тихо убрать Соллафа не получится. — Хозяин с досады прикусил губу. — Он всегда на виду. Его нельзя доверить Списку судьбы. Его нельзя убрать своими руками, теперь нельзя».
В кафе у стены Доминиканского монастыря было ещё безлюдно. Сводчатый прокопчённый потолок, легкие столики и стулья, барменша за стойкой, современная ритмичная музыка. Трудно представить, что здесь можно спровоцировать приличную драку, чтобы под шумок воткнуть заточку.
«Достойно сожаления, что не могу сам. Надо было еще тогда руками гернгутеров прирезать его предка. Сейчас бы не было проблем. Неужели, теперь уже поздно?»
Хозяин с досады вновь хотел прикусить губу, но вовремя спохватился — на нижней губе уже выступила солоноватая кровь. Конечно, проделки вице-президента эстляндского гофгерихта Германа фон Бреверна, наушничавшего всесильному обер-гофмейстеру Миниху, дело давнее и потому натравить нынешних гернгутеров на его дальнего родственничка Соллафа будет трудновато, чтобы не сказать почти невозможно. Тогда секту гернгутеров в Эстляндии запретили именно с подачи Бреверна и камер-юнкера Карла фон Сиверса. Почти столетие братьям пришлось отсиживаться в подполье вместе с ненавистными хыстами, но прошло ещё сто лет, и жажда мести остыла. Теперь они имеют много, имеют почти всё и хотят иметь еще. Отдать им на растерзание Соллафа значило поступиться своим историческим и божественным правом судить подданных.
Куда ни кинь, всюду клин — говорят русские. Хозяин искал единственно верное решение вопроса и не находил его.
Пи-Би-Эм
Ли Лей оказался в Таллинне по контракту с Пи-Би-Эм — «Peoples bank of Mambasa». Банк выразил намерение открыть свой филиал в маленькой, но бурно развивающейся стране Европейского союза, поближе к границе России. Пи-Би-Эм считается весьма и весьма респектабельным банком, имеющим безукоризненную репутацию в Международном валютном фонде. В узких кругах российских олигархов Пи-Би-Эм был известен, как не дающая сбоев стиральная машина, способная быстро и без проблем отстирать и обналичить где-нибудь в оффшоре практически любую сумму. Моду на Пи-Би-Эм завёл никогда не унывающий БИП – Борис Исаакович Подберёзовиков. Именно через этот банк вплоть до своей опалы он систематически переводил внушительные суммы «выкупов» на счета чеченских боевиков. Олигарх Аркадий Хлюпиковский перегонял через Пи-Би-Эм на личные счета в Южно-Американских банках суммы, причитающиеся на уплату налогов в России. Юный олигарх Альперович, к лицу которого намертво приклеилась блудливая инфантильная улыбочка, через Пи-Би-Эм оплатил покупку футбольной команды «Ливерпуль юнайтед» и шикарного особняка в центре Лондона. Кое-какие клиенты, но, конечно, не такие богатые и знамениты, имелись у Пи-Би-Эм и в Эстонии, и в Латвии, когда банк решил обзавестись филиалом.
Первым делом в Таллинн командировали известного тайваньского специалиста по фунь-шуэ в банковской и биржевой сфере. Банк хотел проверить место, выбранное для строительства. Ли Лей тщательно исследовал центр Таллинна и пришёл к заключению, что центр города для постройки банка не пригоден. Забраковал он и район порта. По всему получалось, что лучше всего для строительства банка подходит место под крутым склоном Ласнамяэ, застроенное домиками зажиточных эстонцев. Вновь назначенный управляющим таллиннским филиалом Пи-Би-Эм шведский эстонец Свен Карлссон встал на дыбы.
— Это абсолютно невозможно! Если выкупить землю и снести дома, мы восстановим против себя потенциальных клиентов. Продолжайте искать место в центре города!
— Простите, господин Карлссон, ваш банк нанял меня для того, чтобы ваша деятельность была максимально успешной. Подтвердите.
— Да!
— Вы платите мне деньги за то, чтобы я…
— Слушали то, что вам говорят!
Швед в раздражении швырнул на столик кожаную папку для бумаг.
— Вы слышите, господин Ли?
— Да, господин Карлссон, — гнул своё китаец, — простите, господин Карлссон, но циркуляция ци в центре города слишком слаба. Источники ци лежат глубоко под поверхностью. Нельзя строить банк на кладбище, это источник грязного ци. Из этого следует, что в центре города нет воды, нет радуги, нет удачи.
— К чёрту удачу! Главное верный расчёт!
— Да, господин Карлссон, расчёт. Вот, я тут всё рассчитал, – Ли лей выложил на стол схему, – убедитесь сами – приближаться к банку надо углубляясь, а не натыкаясь. Если построить банк здесь, то он выпадет из общего ряда и будет представлять помеху для движения ци. Ци, как я вам уже сказал, очень слабое. Отразившись от здания банка, оно повернёт в другую сторону и унесёт с собой удачу. Если произвести глобальную перепланировку, то вот здесь образуется тупик прямой, как стрела, улицы. Это очень плохо. В тупик устремится быстротекущая убивающая ци с кладбища.
— Про какое кладбище вы мне всё время говорите? Где тут кладбище, чёрт возьми?
— Под бульваром находится древнее кладбище. Чтобы избавиться от плохого ци, придётся перенести каждую могилу в другое место. Стоимость работ по переносу многократно превзойдёт стоимость банковского здания. Вместо прибыли вы получите убыток. Если спрямить улицу, то деньги начнут вытекать из банка, и у вас, господин Карлссон, возникнут проблемы.
— Не надо меня пугать, господин Ли!
— Я не пугаю. Я знал одного банковского менеджера в Гонконге, который не послушал моего совета и поселился на вершине холма, на месте, из которого вытекают все деньги. В конце концов, его поймали на растрате, и он покончил собой, выпрыгнув с шестнадцатого этажа своего офиса.
— Мне не страшно!
— Господин Карлссон, меня наняли для того, чтобы ваша миссия была удачной, моя работа дорого стоит для банка. Взгляните сюда. Я сделал эти фотографии специально для вас. Видите, формы соседних домов. Вот эту башню, например, она напоминает острый клык. Или вот эту печную трубу, напоминающую гвоздь. А крыша этого дома выполнена в форме крышки гроба. Всё это будет ослаблять и без того слабую силу, приносящую деньги.
— Послушайте, господин Ли, мне плевать на крышку гроба. Я согласился на вашу консультацию только потому, что не мог отказать Совету директоров напрямую. Эти ослы на старости лет ударились в мистику. Когда они зарабатывали свои первые миллионы, никто понятия не имел про фен-шуй. Поэтому банк должен стоять здесь.
Карлссон решительно ткнул пальцем в схему.
— Здесь, и больше нигде! Ваша задача, господин Ли, оптимизировать форму здания и гармонизировать пространство, чтобы успокоить этих старых ослов из совета. Мы живём в третьем тысячелетии от Рождества Христова, а не в средневековом Китае. Я хочу, чтобы вы это поняли и проявили благоразумие.
— Вам не обязательно верить в мое искусство, господин Карлссон, достаточно просто прислушиваться к моим советам. Взгляните на план города, прошу вас.
Китаец расстелил поверх схемы туристический план.
— Видите эти старинные здания? Они расположены в форме полукольца, открытого к северу. Север — это порт, порт это источник силы, которая приносит деньги. Полукольцо улавливает силу, но сила, идущая с севера, очень слаба. А с этой точки фасад банка будет открыт к западу. Это тоже не очень хорошо, но мы можем построить тут извилистую дорожку и вот здесь расширить её. Расширение как горловина воронки будет улавливать слабую ци из порта, копить и усиливать её, а потом направлять в банк. Смотрите, здесь нет высоких строений, способных изменить направление потока ци. Рядом вода, вода — это источник красок, краски — это радуга, радуга — это удача, удача — это здоровье и деньги!
— Вы меня не убедили, господин Ли. Банк на окраине города — это проблема для клиентов.
— Вы мне не верите. Хорошо, господин Карлссон, посмотрите еще раз сюда. Видите, это кольцо снаружи кольца из старых зданий? А теперь посмотрите на фотографии. Смотрите, это два отеля, это здание банка. Вот еще здание банка. А вот деловой центр. Давайте, разложим эти фотографии по внешней окружности. Видите, что получилось?
— Это не убедительно, господин Ли.
— Что для вас является неубедительным, господин Карлссон, мое искусство или реальность?
— Ваше искусство. Простите, господин Ли.
— Да, конечно, у вас нет веры, господин Карлссон. Я должен был учесть это. Простите, это моя ошибка.
— Надеюсь, тема закрыта, господин Ли?
— Не совсем. Я хочу рассказать вам одно местное предание. Видите, этот холм на предполагаемом пути движения ци из порта к месту строительства банка. По преданию некая местная женщина сложила этот холм над могилой мужа и до сих пор приходит сюда по ночам оплакивать супруга. Холм стоит на пути денег. На вершине холма здание парламента и кабинеты министров правительства. Сила идёт из порта, ударяется в холм и резко меняет направление движения. Ци устремляется вверх по этой башне с флагом и, постоянно ускоряясь, засасывает в себя государственные деньги.
— Ну и что?
— Господин Карлссон, в этой стране нет денег, и не будет до тех пор, пока не снесут эту башню. Если денег нет в стране, их не будет и в вашем банке. Башню надо убрать, холм сравнять.
— Да, вы в своем уме, Ли! Башня Длинный Герман — это же символ эстонского государства!
Китаец не отреагировал на оскорбление.
— Я знаком с историей этой страны. Эта башня — символ чужеземного владычества. Чужеземцы до сих пор грабят страну через эту башню. Поэтому она и поставлена на могиле. Башня высасывает силу и деньги из порта, а из могилы тянет на поверхность убивающую ци, которая потом стекает с холма прямо в город.
Карлссон вскочил с диванчика и пробежался по гостиничному номеру. Китаец ему смертельно надоел, но нельзя идти против Совета директоров: «В Эстонии можно делать деньги, и я намерен доказать это старым пердунам из Пи-Би-Эм!» Наконец, закончив пробежку, управляющий остановился у окна, из которого открывался прелестный вид на холм Тоомпеа и порт: «Что если китаец прав, и денег не будет? Конец карьеры? Меня даже брокером на биржу не возьмут, если филиал прогорит».
— Что это? — Карлссон указал рукой на город.
— Не знаю, действительно не знаю, — голос Ли Лея звучал убедительно, — но по внешнему виду это напоминает типичный европейский мегалитический могильник. Что-то вроде могилы вождя или народного героя.
— Это плохо?
— Само по себе нет, но меня тревожит, что современная архитектура поддерживает и развивает изначальную мегалитическую структуру могильника. Это значит, что могильник до сих пор функционирует. Банк нельзя строить внутри действующего могильника.
— Но я должен. Должен, чёрт возьми, построить этот банк! Должен же быть какой-то выход из этой задницы!
— У меня на родине, господин Карлссон, говорят, что всё, что ниже головы дракона — это его хвост.
— Не понял юмора.
— Это значит, господин Карлссон, что у дракона трудно определить то место, где находится задница. Она везде и нигде. Это не юмор. Если хотите, то это философское понятие.
Хартия бессловесных
На трибуну взгромоздился политолог Шастров. Лицо его от непривычки общаться с народом напрямую пошло красными болезненными пятнами
— Господа! — Тихим хриплым голосом начал Шастров. — Мне уже приходилось писать, что все живущие в Эстонии русскоязычные находятся в ситуации чрезвычайного положения, ставшего правилом.
В зале зашумели, раздались одобрительные выкрики.
— Положение является чрезвычайным, потому что в любой момент, русскоязычные могут быть выведены за рамки правого поля. Сейчас не время принимать хартии, раздражающие власть.
Голос Шастрова постепенно окреп, но громче не стал. Его было еле-еле слышно уже на десятом ряду, поэтому смешки и посторонние разговорчики на время смолкают.
— Чрезвычайное положение характеризуется тем, что закон формально остается в силе, но действие его приостанавливается. Мы же не хотим, чтобы наши действия вызвали приостановку закона?
В зале вновь возникает посторонний шум. Из задних рядов просят выступающего говорить в микрофон и погромче. Шастров заходится в кашле, но находит в себе силы продолжать выступление.
— Если целью русской политики в стране является производство лояльных граждан, то признаемся, что владение госязыком не может служить критерием лояльности, а, значит, и не должно являться условием для получения гражданства. Подлинным критерием лояльности является отношение будущих граждан к основам легитимности нынешнего государства. Хартия разрушает лояльность. Если документ будут голосовать в целом, то я против.
— Короче, Склифосовский! — Кричат с последнего ряда. — Утомил! Всё, паря, караул устал!
— Да, да! Я уже заканчиваю!
Шастров переводит дух, и лицо его вновь покрывается красными пятнами.
— В заключение я хочу сказать, что то, во что мы верим, определяется тем, как мы это говорим и пишем. Поэтому у меня возникает желание повторить вслед за поэтессой Стульской: мне хочется спрятаться от жизни, накрыться с головой одеялом и отключить мобильный телефон. Нет, лучше выйти на площадь и всем-всем-всем прокричать в лицо, что ты о них думаешь.
— А вот этого не надо! — Орут с заднего ряда. — За это можно в морду получить!
Председатель стучит шариковой ручкой по столу, призывая зал к порядку.
— Полагаю, дискуссию по тексту в целом законченной. Господин Гусинский, вы что-то хотите добавить? Только покороче, пожалуйста.
В центре зала поднимается исполинская фигура. Расправив усы, Гусинский внушительно заявляет:
— Да, хрен с ним с текстом! Мы все тут знаем, зачем собрались, и нечего строить из себя оскорбленную невиновность. Поправки обсудите в рабочем порядке. Предлагаю господам кандидатам подписаться. Может, кому хартия и не совсем нравится, но подписаться должны все. У меня всё.
— Возражений нет? — Председательствующий обводит зал глазами — Нет возражений! Переходим к голосованию. Кто «за»? Кто «против»? Кто «воздержался»? Принято единогласно. Я вас поздравляю! Прошу к столу!
Не голосовавшие реформисты — два господина в дорогих светлых костюмах молча покидают зал собрания. Кандидаты в депутаты горсобрания толпятся у стола, выгадывая, куда бы удобнее было поставить подпись под историческим документом. Становится скучно. Местный телеканал изготавливается, чтобы взять интервью у Акселя Бломберга. В стороне, посмеиваясь, стоит Юрий Шустров и наблюдает за волнением Бломберга. За спиной Шустрова, готовый в любой момент исполнить волю шефа, предупредить каждое его внезапное желание, маячит референт Андрей Рентик.
— Позвольте, я вам микрофон на булавочку пристегну, — обращается к Бломбергу молодой оператор Слава.
При слове «булавочка» Бломберг заметно вздрагивает. Политолог Шастров обиженно стоит в стороне, всем своим видом показывая, что интервью следует взять у него, а не у глупого партийного бонзы. К нему подходит Гусинский.
— Ну, что, господин Шастров, не вышло у вас сегодня? Сочувствую.
— Это я вам сочувствую.
— А мне-то зачем? —Искренне удивляется Гусинский.
— Вы не чувствуете своего места в истории.
— Пардон, господин Шастров, чего я там не чувствую?
— Места в истории. Своего места. Вы не задумываетесь над тем, что про вас напишут историки лет через пятьдесят.
— А они должны обо мне написать?
— Видите ли, господин Гусинский, вам нравиться быть серым кардиналом. Традиция такова, что «серых» историки разоблачают, а не прославляют.
— Пардон, Шастров, а разве вы не серый?
— Серый, но не в том смысле.
— А я, в каком?! — Удивлению Гусинского, кажется, нет предела
— Не паясничайте. «Серый» в том смысле, что вы претендуете на роль кукловода. Разве не так?
— Не комментируется! — Гусинский с удовольствием цитирует лавочку.
— Ваша хартия беспомощна, и она опоздала лет на пятнадцать. Я уже не говорю про те глупости, которые в ней написаны.
— Вы пессимист, Шастров.
— Историк, который возьмёт в руки ваш безграмотный документ, испытает чувство омерзения и брезгливости.
— Пусть, – смеется Гусинский, — зато эти подписали!
— Этим всё равно, что подписывать — говённую кандидатскую хартию или «Декларацию независимости». Одно слово – бараны!
Последнее слово Шастров произносит с презрением. Он с удовольствием плюнул бы на пол, но он европеец и плевать в конференц-зале на двадцать четвёртом этаже отеля «Radisson SAS» ему не позволяет воспитание. Политолог считает себя цивилизованным европейцем, а не каким-то там русским варваром.
— Знаете, Шастров, почему они вас не любят? Потому, что вы не любите их.
— А за что вас любить?
— Разве я просил вас любить меня? — Удивляется опять Гусинский. — Я же не пидор, какой-то! Я вам про них толкую!
— Да, я не люблю ваших баранов, — начинает заводиться Шастров, — я конкретных баранов не люблю! Зато вы вообще никого кроме себя не любите!
— Так это ты меня онанистом обозвал?
Гусинский делает страшное лицо. Шастров пугается, но изо всех сил не подаёт вида
— Да, пошёл, ты, — тихо выдавливает из себя политолог и поворачивается спиной к Гусинскому, чтобы быстро уйти, — козёл.
— За «козла» ответишь! — Весело смеётся в спину Шастрова Гусинский. — Я не посмотрю, что ты у нас кюсимус!
Гусинский доволен тем, что нагнал страха на этого интернетовского умника.
В зал входит интеллигентного вида средних лет китаец и обращается к сидящему рядом с выходом Петровичу.
— Простите, я не помешаю вам, если просто посмотрю в окно?
Задница дракона
Китаец идёт вдоль длинного окна, выходящего на центр города и огорчённо качает головой. Потом он идёт обратно и словно притягивает к себе внимание большинства присутствующих кандидатов в члены городского собрания.
Достав из кармана цифровую камеру, китаец начинает методично снимать центр города, медленно продвигаясь вдоль окна. Камеру он прижимает прямо к стеклу, чтобы в объектив не попало его собственное отражение. Китаец совершенно не похож на обыкновенного китайского туриста. Он вообще не похож на туриста, делающего снимки на память. Петрович встаёт и подходит к окну, чтобы разглядеть за ним нечто, так поразившее гостя. За окном открывается фантастический вид на город, на его старинный центр и на Вышгород. Солнце хорошо освещает и замок, и башню с государственным флагом, и православный кафедральный собор. Что же так разочаровало китайца?
Заметив интерес, китаец произносит длинную фразу на языке, который Петрович назвал бы китайским.
— Ах, простите, — китаец склоняется в полупоклоне, демонстрируя китайскую вежливость, – я запамятовал, что в вашей стране не говорят по-китайски.
Петрович отвечает китайцу таким же церемониальным полупоклоном. При этом он умирает от любопытства: этот китаец так хорошо и правильно говорит по-русски, что иностранца в нём выдаёт только лёгкий акцент.
— Я надеюсь, что ваше уважаемое собрание не будет на меня в претензии за то, что я позволил себе нарушить ваше единение.
Это не вопрос, это утверждение, облечённое в форму вопроса. Китайцу так удобнее.
— Ну, разумеется, не будет, — отвечает Петрович, слегка склонив голову набок. — Однако позвольте мне в свою очередь поинтересоваться тем, что вас так удивило за окном?
— С удовольствием, но это очень длинная история. Я боюсь надолго отвлечь ваше внимание от уважаемого собрания.
— Уважаемое собрание уже закончилось, и я могу уделить вам внимание и необходимое для беседы время.
Петрович и не ожидал, что может выдавать на горá такие замысловатые фразы.
— Тогда я охотно и совершенно бесплатно удовлетворю ваше любопытство. Смотрите, на профессиональном языке это называется…
Следует совершенно не воспроизводимая на слух фраза.
— … что в переводе на ваш язык называется «задняя часть северного дракона».
— Вероятно, вы имеете в виду хвост дракона?
— Я имею в виду задницу дракона, но не в прямом физиологическом смысле, а исключительно в философском. Видите ли, у нас считается, что всё, что у дракона находится ниже головы, это хвост. Недавно я объяснял это понятие своему европейскому клиенту, но, к моему сожалению, он так ничего и не понял. Если вам тоже не понятно, то дайте мне знать, чтобы я подобрал более понятную для вас терминологию.
— Благодарю вас, продолжайте.
Ничуть не удивившись, китаец продолжает свою лекцию.
— Мы говорим «хвост» и подразумеваем, что найти на хвосте «задницу» трудно, можно сказать невозможно. В переносном смысле «задняя часть дракона» обозначает такую ситуацию, которую невозможно исправить или просто немного улучшить. В русском языке есть аналогичное понятие…
— Жопа, — опережает китайца просвещенный Мостовщиковым Петрович.
— Совершенно верно, «жопа». Смотрите, видите этот холм с двумя церквями и башней? Холм притягивает к себе ци и деньги, идущие из порта. Через башню с флагом ци и деньги уносятся в воздух. Центр города располагается между портом и холмом с башней. Это и есть «задняя часть дракона». Живя здесь, нельзя добиться богатства и процветания. Рядом с башней располагается здание вашего парламента, который никогда не будет проводить справедливую и сбалансированную политику, потому что ци и деньги улетают из государства через башню.
— Совершенно с вами согласен, — склонил голову набок Петрович, — мы давно подозревали, что наши деньги улетают, но не знали через что именно.
Китаец бесстрастно продолжает просвещение удивительного местного жителя, имеющего представление о философском значении понятия «задница дракона», пусть даже и в таком упрощенном виде, как «жопа».
— Слева от холма мы видим древнее кладбище, скрытое под асфальтом и фундаментами домов. Кладбище примыкает к вон той церкви с двумя башнями. Когда сильное ци и деньги улетают, то большая башня на холме высасывает из кладбища на поверхность убивающую ци. Поэтому люди теряют здоровье и деньги. Видите, этот парк? Он скрывает еще одно кладбище, но и это еще не всё. Обратите внимание на эти здания, образующие на местности полукольцо.
Кандидаты в члены городского собрания, обступившие Петровича и китайца, глупо таращатся на городской пейзаж за окном.
— Это классическая ситуация, описываемая английским термином «henge». Полагаю, что этот термин более понятен жителям Европы...
— Просветите нас, дураков! — Подаёт голос Гусинский.
— Сам признался, — довольно внятно комментирует Шастров.
— А в морду? — Немедленно реагирует Гусинский.
— Как же, разбежался! — Дерзит Шастров.
— Тише, товарищи! Если вам не интересно, то другим не мешайте.
Задиристых петухов увещевают кандидаты в члены городского собрания.
— Выйдите вон за дверь и там выясняйте свои отношения.
В это время китаец продолжает лекцию.
— Староанглийским словом «henge» в археологии принято обозначать могильники, имеющие в плане форму правильного круга. Центр могильника приходится на холм с башней. Это и есть главная могила.
— Это вы в каком смысле сейчас наш Вышгород обозвали могилой? В смысле политики что ли?
— Здоровое ци и деньги улетают в трубу, — не улавливает иронии китаец, — убивающее ци и грязная политика сползают с холма в город. Вы, наверное, знаете историю женщины по имени Линда, которая насыпала этот холм над могилой мужа?
— Это литературная выдумка!
— Пусть выдумка, — соглашается китаец и кивает головой, — однако холм следует сравнять с землей. Эти здания банков и эту гостиницу следует снести. Кладбище под асфальтом вскрыть и кости предков с подобающими почестями перенести в другое место. Тогда в город и в страну придёт сильное ци и богатство.
— Бог ты мой! — Восклицает дама-кандидат. – А ведь китаец-то прав! Я еще девочкой была и помню, когда там копали подземный переход, то мы со стройки таскали в школу человеческие черепа! Точно! Там кладбище!
— Э-э, постойте! Нет под Вышгородом никакой могилы. — Не соглашается кандидат-мужчина. — Это такой же глинт как в Ласнамяэ. Это известняковая скала, я вам говорю!
— А почему в скале не может быть могилы? — Спрашивает юноша, интересующийся политикой.
Китаец прячет фотоаппарат в футляр, футляр — в карман, делает в сторону Петровича легкий полупоклон, вложив кулак правой руки в ладонь левой. Выполнив ритуал, исчезает. Спор кандидатов в члены горсобрания продолжается, но Петрович уже ухватил главное.
Начало ищи здесь <<<
Последние новости
Устав ООН. Извлечение
08.05.25 52
Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заключительный акт. !975. Извлечение
08.05.25 44
