 | Михаил Петров |
| Источник: ruspol.net Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников | 21.09.21 16402 |
Есть истории, которые могут быть рассказаны только от первого лица, с учетом того, что, когда поэт описывая даму, начнёт «я шла по улице в бока впрился корсет». Известно, что поэт мужчина, даже с бородою.
Четверть века назад в Швеции я познакомился со свободным художником, назовём его Джоном. В этот момент я переживал бурный роман. Такие романы случаются, когда после развода в тебе вдруг признают человека, а не скотиняку. Так что дама была, но в повествовании ее не будет, и не потому что недостойна, а потому что ее присутствие сильно осложнит изложение.
Джона я встретил на улице приморского шведского города вроде Калмара. Был тёплый солнечный день в самом начале осени. Джон, сидя на тротуаре, что-то увлечённо рисовал на куске упаковочного картона. Под боком у него мирно дремал внушительных размеров пёс. Свободные художники на улицах европейских городов не редкость и я бы прошёл мимо, если бы в открытом вороте рубашки я не увидел нательник крестик, причём православный. На картонке вызревал некий узнаваемый евангельский сюжет, хотя и весьма условный. Художник оторвался от рисунка и внезапно пришёл в сильное волнение.
— Orthodox?
— Orthodox!
Через несколько минут мы уже заказывали пиво, сидя под маркизом на Стургатан за уличным столиком. Тень была так себе, но нас это не смущало. Я признался художнику, что шведское пиво далеко от восторгов, и он выразил полное согласие. Заказали гиннес. Гиннес тоже оказался так себе — шведский.
Минут через пять я понял, что Джон заметная фигура в городе. С ним раскланивались и каждого знакомца он одаривал доброй улыбкой, а пёс провожал поворотом головы. Тем не менее за это время я узнал, что он православный финн, пребывающий ныне в подданстве у шведского короля и проживающий в целях экономии на яхте.
— Я родился в Польше перед самой войной. Моя мать финка, отец еврей, а сам я по паспорту швед. Кстати, мой сын выглядит как настоящий швед, а ведь в его крови столько перемешано! Вот Кашито, — Джон ласково потрепал собаку по загривку, — он какой породы? Красавец! А ведь я даже не знаю, сколько ему лет. Впрочем, какое это имеет значение. Судя по тому, как он ленив мы с ним ровесники.
Несколько лет назад сынишка Джона сочинил от имени пса историю:
«— Итак, привет! Меня зовут Кашито. Простите, меня слегка покачивает на берегу, ведь я стал судовым псом против воли. Вообще-то я немецкого происхождения, но, как видите, я подданный шведского короля. Конечно, забавно, что мой хозяин говорит со мной только по-французски. Я нахожу это очень умным с его стороны, ибо его французский настолько плох, настолько невообразим, что я просто не могу возражать ему. Всё началось с того дня, когда он купил меня. Он долго разглядывал мои длинные уши, пока я возмущенно не заметил, что летать я всё-таки не умею.
— Это не страшно, — сказал мне хозяин, — потому что я сделаю тебя судовым псом.
Проклятье! Вот это было уже слишком!»
Однажды Джона познакомили с королём Швеции. Полагаю, это произошло здесь же, на Стургатан, но уточнять не стал. Король милостиво выслушал историю Кашито. Ему особенно понравилось то место, где объясняется почему пёс и хозяин общаются на французском языке. Король заметил, что у него в семье тоже случаются подобного рода языковые разногласия. Прощаясь, он ласково потрепал собаку по загривку. Фото обошло все шведские газеты.
Между тем выяснилось, что Джон некоторое время работал на ООН и довольно долго жил заграницей, например, в Испании. Испанию он объяснил тем, что имея яхту, путешествовать по Европе легко, а на жизнь всегда можно заработать продажей рисунков. В Испании с ним произошла следующая история.
В баре отеля он встретил двух пожилых, слегка подвыпивших немцев. Говорит, его что-то насторожило в их прозрачных глазах. Джон попросил бармена угостить немцев шнапсом за свой счёт и повторить выпивку через несколько минут.
— У немцев развязались языки. Когда я сказал, что родился в Польше, один из немцев посмотрел на меня внимательно и сообщил, что в молодости служил в Майданеке. Он сказал про службу в концлагере спокойно, без всякого смущения и даже с гордостью. И тут я не выдержал и грохнул табуретом по стойке бара. Моя мать финка, а отец польский еврей, судья, он погиб в Майданеке. А тут гордость! Через пару дней я остыл и решил, что следует извиниться за табурет. Извиняться пришлось только перед барменом, потому что на следующее утро оба немца съехали.
Мы сошлись на том, что виноваты немцы: отсутствие смущения и гордость — это достаточное основание для того, чтобы сломать табурет. Шутку про Александа Македонского и сломанные стулья Джон не оценил. Я перевёл довольно доходчиво, но художник прожил свою жизнь в другом культурном коде. Это потом я понял, что вместо перевода советской классики следовало привести пример из западно-европейского фолклора, в котором я, увы, не силён.
В один из вечеров на яхте Джон рассказал мне поучительную историю, как в модости он сыграл злую шутку. Сюжет не блещет новизной, но дорог первоисточник.
Один из приятелей решил жениться и устроил мальчишник. Джон и его товарищи напоили парня до бесчувствия. Ему наложили гипс на ногу от пятки до бедра и перегнали его на яхте из Швеции в Данию. Яхту пришвартовали в датской тьмутаракани и смылись, прихватив все документы пьяного приятеля. Джон красочно описал всё, что произошло дальше.
Приятель очнулся на яхте. Нога в гипсе. Документов нет. Времена были, когда мир ещё не знал пейджера, а рация отказывалась работать. Место совершенно незнакомое. Дата на календаре свидетельствет, что приятель был в отключке чуть не неделю, хотя на деле не прошло и суток. Особенно смешно было описано, как парень с негнущейся в гипсе ногой пытался воспользоваться яхтенным туалетом. Хозяева яхт поймут Джона. Было еще несколько забавных поворотов сюжета. Разумеется всё выяснилось, когда местные парамедики установили, что гипс фальшивый. Жених пытался объяснить невесте комическую ситуцию по телефону из Дании, но она шутку не оценила и послала его куда подальше.
Приятель, который имел все основания крепко обидеться, повёл себя странно. И вот тут меня удивил рассказчик.
— Для меня это был урок. Во-первых, мы явно перебрали с юмором. Во-вторых, я понял, что никакие мои извинения, ничего загладить не могут. Главное же, что меня удивило — как он справился со своим гневом. Он всех нас простил, хотя я понимаю, что простить нас было непросто. Вот почему я потом хотел извиниться перед немцами, хотя извиняться должны были бы они. Я их простил, как когда-то приятель простил мне.
Джон слегка задумался и предложил выпить, а потом вдруг:
— Pardonne-moi, Kashito, d'avoir fait de toi un chien de bateau. Je n'avais pas le droit de le faire. C'est arrivé.
Французский хозяина оставлял желать лучшего.
— Je ne regrette.
| Последние |
| Реклама |
| Лучшее за неделю |
| Общество и политика |
| Культура |
| Cеребряный век |
| Читалка |
| Публицистика |
| Казачьи вести |
| Соотечественники |
| Рецепт дня |