Третья из историй про Петровича

Все совпадения — персональные, фактические,
политические и географические являются случайными.
Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения
всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными

Тормозящая жертва
 

Утром Петрович пребывал в дивном состоянии тотального похмелья. Накануне, по слову писателя Сигизмунда Кржижановского, он испытал глиссандо опьянения от мироощущения до миронеощущения включительно. История, рассказанная академиком Зубовым, опошлила трагедию эстонских пирамид до уровня заурядного совкового фарса. Какой-то с детства ненавистный «комбинатор» ищет клады в немецких архивах. Коллекционер антиквариата Хвост погибает из-за карты «острова сокровищ», которую можно купить в лавке старьёвщика за доллар или за евро. Эстонский искусствовед оказывается эстонским шпионом, а египетский доктор легко ведётся на яйцеобразность эстонских холмов.

Петрович травил похмелье крепким зелёным чаем, проклиная проявленную накануне слабость. «Хорошо ещё, — думал несчастный пенсионер, — что это была водка, а не пиво». Часам к одиннадцати голова перестала гудеть, и совсем уже мрачные мысли перестали приходить на ум. Созрело решение послать всё «к бую» и взять тайм-аут не на денёк, как предполагалось накануне, а сразу на недельку. По расчетам, за это время объявится или сам господин Хульгимаа или его труп.

Петрович безрезультатно силился вспомнить шахматный термин, обозначающий ситуацию на доске, при которой любой ход только ухудшает положение игрока, когда остатки похмелья были потревожены телефонным звонком.
— Николай Петрович? — Голос в трубке источал доброжела-тельность. — Простите за беспокойство. Полагаю, вы уже справились с небольшой утренней проблемой?
Петрович оторопел. С каких это пор «лавочка» интересуется одинокими пенсионерами?
— Ещё раз простите за беспокойство, — в голосе послышался лёгкий акцент, — я к вам собственно по делу. Не помешаю?
— Говорите.
— Вас ещё интересует некто Пауль-Ээрик Хульгима?
— Перезвоните мне позже.
— Номер не пройдёт, Николай Петрович. Раньше надо было примочки к телефону приделывать, теперь поздно. Второго звонка не будет. Или мы договоримся сейчас, или не договоримся никогда. Повторяю вопрос: интересует вас Хульгимаа или нет?
— Он мой клиент.
— Значит, интересует. Это хорошо. Предлагаю обмен.
— Как в голливудских боевиках? — Не удержался от сарказма Петрович.
— Нет, гораздо проще. Я верну вам этого шпиона вместе с его долгами по вашему контракту. Более того, от себя я гарантирую вам пятизначную сумму в твёрдой валюте в качестве гонорара за оказанные мне небольшие услуги.
— Что я должен делать?
— Поделиться со мной информацией.
— У меня ничего нет.
— Николай Петрович, я вас умоляю! — голос в трубке всё ещё звучал доброжелательно. — Я же не сказал, отдайте, я сказал, поделитесь. Улавливаете разницу?
— Улавливаю, но у меня ничего нет.
— У вас есть записная книжка юнги Эдуарда Шульца.
— Так это вы... Хвоста?
— Николай Петрович, вопрос бестактный. Просто прочтите, что там написано и через час ваш клиент будет дома, а свой гонорар вы получите с курьером.
— Я не могу прочесть.
— Отчего же?
— Это схема.
— Просто опишите мне её, — голос слегка обозначил нетерпение.
— Какие гарантии?
— Хвост. И потом я же не прошу у вас оригинал, я только прошу дать его адекватное описание.
— Я должен подумать.
— У вас нет времени, Николай Петрович. Кстати, будьте так любезны и обозначьте сумму вашего гонорара в пределах пяти знаков.
— По максимуму, — попытался рыпнуться Петрович.
— А морда не треснет? — Усмехнулся голос на другом конце линии. — Даю ровно половину с округлением в вашу пользу. Это очень высокая цена за ваши секреты. Соглашайтесь! Или история Хвоста вас ничему не научила?

Нужно было принимать решение. Понятно, что разглашение информации не входило в первоначальные планы Хульгимаа. Понятно и то, что клиент сдал Петровича тому единственному человеку, который охотился за конкретной информацией не ради шумихи в прессе. Если бы не Хвост, Петрович, не задумываясь, сдал бы всю информацию. В конце концов, жизнь клиента стоит дороже. Он — геморрой пока жив, но геморрой в квадрате, когда будет мёртв. Но Хвост! Договариваться придётся с его убийцей.

— Я хочу услышать своего клиента.
— Нет проблем! Господин Хульгимаа, засвидетельствуйте, что вы живы, прошу вас.
— Николай Петрович! Миленький! Я хочу домой!
Голос Хульгимаа звучал бодро, конечно, с учётом обстоятельств. «Уж не разводка ли? — Подумал Петрович. — Клиент устраивает мне проверку на вшивость?»
— А пирамиды?
— Чёрт с ними! Николай Петрович, я просто хочу домой! Ну, пожалуйста!
— Научный приоритет тоже по боку?
— По боку, Николай Петрович! Что знают двое, то знает и свинья. Это уже не секрет.
—Значит, вас обменивают на то, что знает и свинья?
— Николай Петрович, меня обменивают на дополнительную информацию.
— Хорошо, я согласен, если не будет претензий с вашей стороны.
— Претензий не будет!
– Передайте трубку.
— Слушаю вас, Николай Петрович. Опишите мне схему.
— По диагонали снизу вверх прочерчена линия. Слева вдоль неё надпись «лесная дорога». Справа внизу пунктирная линия, идущая вверх почти параллельно дороге. Рядом надпись «тропа». Наверху страницы надпись «гора». Чуть ниже тропа упирается в надпись «овраг». Справа стрелка, указывающая на овраг и надпись «вход в пещеру». Это всё.
— Ориентация по сторонам света?
— Отсутствует.
— Что-нибудь ещё?
— Фотография Суур Мунамяги, — Петрович умолчал о наколке.
— Кто нашёл записную книжку?
— Хвост.
— А до него?
— У меня такой информации нет.
— Вы не поняли меня. Кто вообще нашёл эту запись?
— Астап Бендер.
— Николай Петрович, вы издеваетесь надо мной?
— Отнюдь. Я с вами совершенно откровенен.
— Кто такой этот... Остап?
— Правильно Астап. Германский эмиссар. Это всё, что я о нём знаю.
— Вы ничего не упустили?
— Нет.
— Хвостов не осталось?
— Нет.
— Спасибо, Николай Петрович. С меня обещанный гонорар. Пожалуйста, в течение двух часов не уходите из дома и никому не звоните. Ждите курьера.
— Это не обязательно.
— Обязательно, Николай Петрович. Гонорар — это неотъемлемая часть нашего договора. Это мои гарантии.

 Гармонизация пространства

 
После памятной грозы, пронесшейся над яйцеобразным куполом Суур-Мунамяги, группа энтузиастов совершила восхождение к самой высокой точке Эстонии на высоту 318 метров над уровнем моря. По традиции альпинисты водрузили на покоренной вершине национальный триколор. Перед возвращением в базовый лагерь старший группы налил каждому участнику восхождения не менее традиционные 40 cl водки «Valge Laev». Пили, обнявшись и покачиваясь в такт старинной народной мелодии, ретранслированной навороченным мобильником от спонсора восхождения. Мелодия закончилась, и группа произвела небольшую (на память и для отчёта перед спонсором) и тоже традиционную фотосессию на фоне колышущегося на ветру триколора. Ровно, как американские астронавты на Луне

По завершении церемонии группа, обвязавшись страховочными канатами, приступила к спуску. Прежде чем покинуть вершину, старший группы собрал принесенный с собой мусор в чёрный пластиковый пакет, мусора набралось изрядно. Окинув прощальным взглядом вершину горы, старший неожиданно зафиксировал небольшой овальный кратер, заполненный мусором нецивилизованных восходителей. В чужом мусоре тускло поблёскивал металлическим боком какой-то непонятный предмет. Своей формой он напоминал пирамидку размером с футбольный мяч. На ощупь предмет показался старшему тёплым. Вес пирамидки явно не соответствовал ни её размерам, ни металлическому блеску. Полость внутри пирамидки не простукивалась, зато костяшки пальцев с лопнувшей кожей зашлись от нестерпимой боли. Инстинктивно старший выронил пирамидку, которая, шлёпнувшись на пакет с мусором, ударилась о водочную бутылку. Из пакета рванул сноп искр. Меньше чем через минуту пирамидка лежала на земле в небольшой кучке золы и пепла. Старший удивился. Он удивился ещё больше, когда обнаружил, что температура пирамидки почти не изменилась, разве что её поверхность стала чуть прохладнее.

Вскоре находкой заинтересовались учёные из физико-технической лаборатории при Академии Наук Эстонской Республики. Им представился удобный случай опробовать рентгеновский микроанализатор, подаренный несколько лет назад шведскими коллегами. Анализатор был списан университетом в Упсале как морально устаревший. И вот ему нашлось применение в Эстонии. На выходе из установки были получены шокирующие результаты: 67 и 7 в периоде процентов церия, 10 и три в периоде процентов лантана, ниобий, неодим, а также полный набор редкоземельных элементов. В таком наборе редкоземельные элементы на земле не встречаются. Стало понятно, почему пирамидка искрит: церий входит в состав кремней для фир­менных зажигалок. Однако наибольшее удивление вызвал не состав сплава, а технология его получе­ния. Плотность пирамидки оказалась на 25 процентов больше, чем это можно было предположить, исходя из совокупной плотности входящих в сплав чистых металлов.

Была высказана гипотеза, что сплав изготовлен методом холодного прессования. Расчет показал, что для этого необходимо давление более десяти тысяч атмосфер! Оборудования для получения такого давления в распоряжении современной науки нет. Отсюда само собой напрашивался вывод о внеземном происхождении пирамидки. Следующей была выдвинута гипотеза метеоритного происхождения непонятного предмета. Горячие головы в Академии Наук рискнули выдвинуть предположение, согласно которому пирамидообразный метеорит есть продукт, образовавшийся в недрах чёрной дыры в результате трансформации антиматерии. Ещё более горячие головы выдвинули теорию искусственного происхождения загадочного метеорита. Согласно этой теории, пирамидка является частью навигационного (почему бы и нет?) оборудования внеземного космического корабля, потерпевшего крушение над островом Сааремаа, в результате чего образовался знаменитый кратер Кали. Детали корабля после взрыва в плотных слоях атмосферы были рассеяны на огромной территории, а конкретно пирамидка упала на вершину Суур-Мунамяги. Почтенный девяностотрехлетний академик заявил, что таинственная пирамидка — это часть гироскопа, раскручивающаяся в сверхсильном магнитном поле. К сожалению, оборудование, необходимое для выработки сверхсильного магнитного поля в распоряжении академии отсутствовало.

Сведения о необычной находке просочились в прессу. Общество наблюдения за неопознанными летающими объектами заявило, что пирамид­ка это не просто часть внеземного космического корабля, а самозаряжающийся аккумулятор энергетического оружия огромной разрушительной силы (потому и искрит). Общество заявило также, что правительства ряда стран скрыли факт катастрофы инопланетного боевого корабля на околоземной орбите, чтобы не вызвать паники планетарного масштаба. Утверждалось, что звездолет в целях скрытного подхода к планете был выкрашен одной своей стороной в чёрный цвет и потерпел катастрофу ещё сорок семь лет назад. Обломки были обнаружены лишь после того, как сквозь них прошёл метеоритный дождь, частично заставивший их развернуться в сторону земных наблюдателей своей неокрашенной стороной. 

Вероятно, ближе всего к истине были последователи индийского святого Саи-Бабы, уверовавшие в божественное происхождение пирамидки. Святой Баба будто бы указал, что в далёкой северной стране будет найден таинственный предмет, утерянный самим Буддой. Баба утверждал, что пирамидка была создана Буддой для гармонизации и упорядочивания мирового пространства в целях всеобщего исправления дурных нравов (gate-vertu), нейтрализации негативной кармы и массового распространения нирваны. Последователи Саи-Бабы начали сбор подписей населения Эстонии за возвращение священного гармонизатора Будды в один из тибетских монастырей на проверку. Они уверяли, что, будучи привезенным на Тибет, гармонизатор произведет мощное гармонизирующее и упорядочивающее воздействие на мировое пространство, первым свидетельством которого станет независимость Тибета от Китайской Народной Республики. Посол КНР заявил правительству Эстонии решительный протест. В дело немедленно вмешалась Организация непредставленных народов со штаб-квартирой в Тарту (UNPO). Один из лидеров организации профессор Пялль заявил, что UNPO будет и впредь добиваться независимости Тибета всеми доступными ей средствами и потребовал разрыва дипломатических отношений с КНР. В противном случае он угрожал правительству, что на ближайших же парламентских выборах все честные избиратели, поддерживающие далекий, но такой близкий эстонскому сердцу Тибет, отдадут свои голоса русским партиям. Л

Лидеры двух русских партий перепугались не на шутку. Они наперебой принялись уверять правительство в своей неизменной лояльности и открещиваться от заявления Пялля.
Разгорался нешуточный скандал, на время затмивший в прессе похождения шпиона-искусствоведа Пауля-Ээрика Хульгимаа.
  

 
Солнце клонилось к закату. Вдоль берега тянул ровный прохлад-ный ветерок. Великий кормчий созерцал море. Рядом с великолепием моря даже его мощная фигура не казалась такой значительной, как на фоне людской толпы. Светлая рубашка навыпуск, закатанные до колен бежевые полотняные брюки, панамка с партийной эмблемой. Волны ритмично накатывали, разбивались у босых ног кормчего и покорно отступали, словно признавая и его величие тоже. Это было если не признание равного, то знак уважения к достойному, и в этом не было никакого подхалимажа. Ни явного, ни тайного. Он любил постоять вот так у моря в безлюдье и тишине, и в бездумье тоже.

Направо, сколько хватало глаз, тянулась полоса золотистого пляжного песка. Слева высились скалы Удрии, а на горизонте можно было различить заводские трубы Силламяэ. Великий кормчий, которого за глаза называли Носорогом, и это подчёркивание внешнего сходства льстило ему, утром закончил диктовать последнюю главу книги о своём вхождении во власть и сущности этой власти так, как он её понимал. Рукопись получилась увесистая, и уже поступили предложения о переводе на испанский и русский языки.

«Достиг я высшей власти, — лениво додумывал Носорог мысль классика, — снискал любовь и в равной мере ненависть сограждан. По-настоящему любить они умеют только мёртвых. И ненавидеть тоже. Одни упрекают меня в деспотизме, а другим это по вкусу. Собака лижет не только руку хозяина, но и палку, которой он бьёт её. Какое им правительство ни дай, всё худо. Правильно англичане говорят, что все правительства приносят ровно столько вреда, сколько могут и делают ровно столько хорошего, сколько вынуждены».

Великий кормчий, поглощенный своим уединением, не заметил, как со стороны Удрии к нему приблизился мужчина в возрасте слегка за пятьдесят. Незнакомец щеголял окладистой поповской бородкой, а на голове его красовалась ослепительная кепка-капитанка. Приблизившись, незнакомец вежливо осведомился о самочувствии. Кормчий, почувствовав, что он узнан, буркнул в ответ нечто невразумительное, каковое носорожье бурчание можно было истолковать, как угодно. Незнакомец в капитанке истолковал его в свою пользу.

— Позвольте представиться: Соллаф. Если вы не против, то я охотно разделю ваше созерцательное настроение.
— Кто вы? — Нехотя откликнулся кормчий.
— Кто я? — Соллаф принялся набивать короткую голландскую трубку. — Я мудрец.
— Мудрец?
— Просто мудрец, — Соллаф пыхнул ароматным дымом, который немедленно был унесён ветром, — а что непохоже?
— Вам что-то от меня надо? — Кормчий не был уверен в том, что поступает правильно, поощряя незнакомца к беседе.
— У меня есть всё, — пыхнул дымом Соллаф, — я же мудрец и философ. Скорее всего, не вы мне, а я вам нужен.
— Вы слишком высокого о себе мнения, — раздраженно буркнул кормчий.
— Что поделать! Человек есть то, что он о себе думает, но окру-жающие вычитают из его мнения то, чем он им кажется. Взять, к примеру, вас. Вы думаете, что вы великий политик, что люди забудут причиненный вами вред и будут помнить только то хорошее, что вы были вынуждены сделать, чтобы удержаться у власти.
Кормчий нехорошо прищурился. От этого его прищура дрожали не только друзья, но и враги.
— Зря обиделись, — Соллаф с наслаждением затянулся, — потому что я, например, вижу перед собой не абзац или даже страницу из учебника, не глыбу, не матерого человечища, а слабого здоровьем современника, раба амбиций и честолюбия.
— Вы судите обо мне по газетам, — насупился Носорог.
— Отнюдь. Хотите цитату из Томаса Джефферсона? — Соллаф прикрыл глаза и подставил лицо заходящему солнцу. — «Мне жалко смотреть на толпу моих сограждан, которые, читая газеты, живут и умирают с верой, будто им стало что-то известно о том, что происходит на их глазах». Конец цитаты.
— Это намёк на лживость нашей прессы?
— В стране нет прессы. Есть только коммерческие организации, в той или иной мере занимающиеся распространением общественно бесполезной информации в перерывах между рекламой.
— Послушайте, господин Соллаф...
— Соллаф, просто Соллаф. Я из тех мудрецов, которые слуг не имеют, а когда имеют, так распорядиться не умеют.
Без всякой издёвки  ответствовал мудрец.
— Хорошо, Соллаф. Зовите и вы меня просто Эдгар.
Кормчий предложил мудрецу перейти на «ты» вполне искренне
— Скажите, Соллаф... Какое странное у вас имя. Впрочем, это не важно. Вы отрицаете свободу слова?
— Отнюдь, Эдгар. Я не склонен к тотальному отрицанию, но толпа, с которой ты имеешь дело, это самая настоящая апофатическая тварь. В своем отрицании она способна отринуть не только Дьявола, но и Бога, причем Бога гораздо охотнее. Отрицаю ли я свободу слова? Нет, не отрицаю. Но свобода слова не может существовать без свободы совести и всех остальных свобод. Что значит свобода слова без свободы действия? Свобода — понятие целостное, неделимое на свободу делать то или это. Есть ли у нас свобода слова? Да, есть, как институт демократического общества. Свободны ли наши сограждане? Нет, не свободны.
— Вы пессимист.
— Отнюдь. Помните старый анекдот? Оптимист в Эстонии изучает государственный язык? Нет! Чёрт побери! Он изучает английский язык! И если пессимист учит китайский, то реалист изучает устройство автомата Калашникова.
Кормчий удовлетворённо хмыкнул. Беседа начинала доставлять ему удовольствие.
— Понимаю, на что вы намекаете. Но должен отметить, что нация, образовавшая госу­дарство, вправе сама решать, с кем она может и хочет делить собственность и культуру, а с кем нет, какой язык сделать государственным, а какой нет...
— Нация сама решает, когда время разбирать автомат Калаш-никова, — подхватил Соллаф, — а когда время его собирать. Вы правы, но не стоит преувеличивать национальные амбиции. История повторяется многократно, поскольку сущность человеческая от уровня цивилизации не зависит. Вы всё ещё стоите на пороге истории. Всё, что вы теперь называете историей, это только предыстория.
— Пакт Молотова-Риббентропа — это тоже предыстория?
— Отнюдь. Это история, но не ваша. Вы вне этой истории, потому что сами так решили.
— Ты отрицаешь оккупацию Прибалтики?
— Видишь ли, Эдгар, парадокс истории в том, что о секретных приложениях к пакту Молотова-Риббентропа никто не должен был знать. Ты был премьер-министром и знаешь, что такое секретные протоколы. В секретном, то есть в непредназначенном для чужих глаз документе, можно откровенно написать «инкорпорация», «аннексия» или даже «оккупация». В упомянутом тобой пакте речь идет только о разграничении «сфер влияния», каковое поставлено в зависимость от возможного социально-политического переустройства Прибалтийских государств.
— В чём разница, Соллаф?
— Разница в том, что в секретном протоколе можно было обойтись без эвфемизмов.
— Как бы там ни было, но мой народ унизили. Отняли у него свободу.
—– У человека нельзя отнять то, что принадлежит ему от Бога. Его можно ограничить в дееспособности или заставить забыть, даже уничтожить можно, но ничего нельзя отнять. Разумеется, отнять без согласия. Тот, кто согласился на свободу слова, отказался от свободы действия. Это вот и есть настоящее унижение.
— А разве советская власть нас не унижала?
— Унижается тот, кто внутренне готов к унижению и готов унижать других. Унижающийся перед властью, желает этой власти для унижения других. Такова, Эдгар, природа человеческого общества. Вспомни, с каким восторгом твоя нация воспевала то, что теперь называет унижениями. Бесплатное образование, медицину, всеобщую занятость, социальные гарантии, уравниловку, наконец.
— Ты мухлюешь, Соллаф. У нации отняли свободу и всё хорошее и плохое, что из неё проистекает. Наконец, у нас отняли Бога! Идеология, убившая Бога, не имеет нравственных ограничений в отношении людей, поэтому нас депортировали в страшную и холодную Сибирь.
— Не хочу выглядеть циником, Эдгар, но немного Сибири для закалки национального самосознания никогда не повредит. Англичане ссылали своих каторжников в жаркую Австралию. Теперь это свободная от Великобритании страна. Эстонцы из холодной Сибири вернулись домой. Вот в чём разница.
Соллаф вытряхнул из трубки золу и принялся набивать её новой порцией табака. Кормчий вошёл в воду настолько, насколько позволяли подвернутые брюки.
— Почему вы нас так не любите? Соллаф, мы же приютили вас, дали вам все гражданские права, а вы нас ненавидите?
— Это всеобщее заблуждение, — мудрец выпустил целое облако ароматного дыма. – Посмотри себе под ноги, Эдгар. Под твоими ступнями мириады живых существ. Можно сказать, что ты их тоже презираешь, потому что ничуть не считаешься с их интересами. Тот, кого ты презираешь, настолько ничтожен, что просто недостоин быть твоим врагом. Мы не можем быть врагами по другой причине.
— По какой, если не секрет.
Кормчий развернулся лицом к берегу, так, чтобы видеть глаза Соллафа.
— По той простой причине, что у наших народов есть общая история.
— Я поймал тебя, мудрец! Совсем недавно ты утверждал, что у нас нет собственной истории, а есть только предыстория.
— Разве я так говорил? — Притворно изумился Соллаф. — Конечно, я так говорил, но имел в виду нечто иное. У вас нет истории до тех пор, пока вы её отрицаете. Признайте очевидное, и тогда история вернется к вам.
— Признать что? — Глаза кормчего превратились в смотровую щель. — Пусть Россия сначала признает оккупацию Эстонии. Если они хотят жить в цивилизованном сообществе, то пусть и ведут себя соответственно.
— Будь честен, Эдгар, тебе ведь всё равно признают оккупацию или нет. Твои амбиции устремлены не в прошлое, а в будущее.
— Так хочет народ.
— Народ хочет того, чего хочет вождь. Продолжим нашу беседу за кофе?
 

 

Кофе пить устроились в пентхаузе небольшого отеля под зонтом с рекламой пива. Кормчий занял весь объем жалостно пискнувшего пластикового кресла. Соллаф устроился с видом на главную улицу умирающего курорта. Симпатичная официантка принесла две чашки крепкого кофе.
– Знаешь, Эдгар, почему этот курорт умирает?
Кормчий молчал не в силах отвести взгляд от белесых, выцветших на солнце волосков на пояснице официантки.
— А я знаю. Курорт умирает потому, что правительство не даёт денег. В этом городе нет банка, единственный банкомат не работает. Послушай прогнозы погоды — здесь всё лето идут дожди. А знаешь, почему правительство денег не дает?
Кормчий выразительно развел руками.
— Думаешь, денег у правительства нет? Деньги есть, а давать их некому.
Кормчий изобразил на лице едва заметное удивление.
— Здесь проживает девяносто шесть процентов тех, кого вы презрительно называете инородцами. Парадокс! Люди есть, а деньги давать некому.
— Мой народ ждёт покаяния, — внезапно ожил кормчий.
— Для покаяния необходимо чувство вины, за которое отвечает сверхразум. Русскими руководят чувства. Никак нельзя русского человека заставить почувствовать то, чего он не чувствует сам. Сейчас в тебе говорит рассудочность цивилизованного человека. Рассудочность не допускает отклонений от нормы и потому к рассудку легко прививается чувство вины, когда формально нарушен закон. Русский не будет каяться по закону, каяться из-под палки. Сверхразум удержит его от этой очевидной глупости.
Соллаф постучал трубкой о край стола. Зола разлетелась по полу, подгоняемая ветерком. Кормчий поискал глазами официантку и, не найдя, прищурился для собеседника.
— Когда мы требуем покаяния, мы взываем не к рассудку или чувствам русских, мы обращаемся к их совести. Совесть есть у всех цивилизованных людей.
—– Прости, Эдгар, совесть — это осознание нравственной ответст-венности за свое поведение. Должно ли каяться всё стадо, если пастух поступил дурно? Должен ли инструмент испытывать раскаяние, если мастер употребляет его не по прямому назначению?
Кормчий пальцем поманил официантку.
— Воды без газа, пожалуйста. Зачем ты читаешь мне эту лекцию, мудрец?
В интонациях кормчего трудно было не уловить иронию.
— Кто ещё скажет тебе правду? Так что либо шут, либо мудрец.
— Почему вы, русские, всегда апеллируете к метафизическим понятиям?
— С чего ты решил, что я русский?
— Мы говорим по-русски, ты защищаешь русских. Значит, ты русский.
— Ты ошибаешься, Эдгар.
— Тогда, кто ты?
Официантка нагнулась, чтобы подобрать со стола пустые чашки. Под ярким топиком обозначились юные соски.
— Я уже сказал тебе, что я мудрец. Мудрец не имеет националь-ности. Я не защищаю русских, я говорю тебе правду, потому что в истории страны почти не осталось правды и справедливости. Люди живут во лжи и не мыслят себя вне лжи. Истина и справедливость считаются аморальными и преследуются по закону.
— Почему ты осуждаешь меня, когда я взываю к справедливости?
— Видишь ли, Эдгар, высшая справедливость, это каждому своё. Своё, Эдгар, а не то, что определило для него правительство в качестве коллективного наказания. В демократическом государстве человека можно наказать лишь тогда, когда доказана его индивидуальная вина. Вы же пытаетесь наказать всех русских превентивно только за то, что они русские и могут что-то там такое совершить в будущем, что, возможно, подорвёт основы государства. Это настоящий сталинизм, разве не так?
— Возможно, что ты и прав, мудрец, но так нельзя говорить с моим народом. Народ не поймёт.
— В России говорят «пипл хавает». Почему ты думаешь, что твой народ не «схавает» правду?
Великий кормчий отвел взгляд. Он отлично знал, что его народ «схавает» всё, если в этом будет необходимость. Но именно сейчас он «схавает» без остатка того, кто предложит ему настоящий гражданский мир. Слишком много обиженных, все хотят справедливости, и все жаждут мести. «Интересно, кто подослал ко мне этого типа? — Кормчий расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке, подставляя ветерку волосатую грудь. — На нашу полицию это не похоже, чувствуется другой стиль и выучка». Официантка наклонилась к соседнему столику, демонстрируя белоснежные трусики tango под мини-юбкой. Трусики надолго отвлекли внимание политика. Соллаф терпеливо ждал.
— Простите, я отвлекся, — наконец, ожил кормчий. — На чём мы остановились?
— Ни на чём конкретно. Просто я собирался обратить твое внимание, Эдгар, на принципиальную разницу между культурой и цивилизованностью.
Кормчий лениво кивнул головой, поощряя к продолжению лекции.
— Человек цивилизованный и человек культурный — это разные существа, хотя внешне они очень похожи. Человеком культуры руководит этика. Под этикой здесь следует понимать внутренний нравственный закон, имеющий божественное происхождение. Немцы, которых вы так ненавидели до русских, жили на этой земле, руководствуясь божественным правом. В те времена немцы были ещё людьми культуры. Они пороли твоих предков на конюшне не по закону цивилизованного человека, а по праву, дарованному Богом. Этика — это проявление иррационального сверхразума. Я не слишком увлёкся философскими категориями, Эдгар?
Кормчий усмехнулся. Упоминание о немецкой порке развеселило его. Кажется, что ему, наконец, стало понятно, куда клонит этот любопытный незнакомец. Пусть продолжает.
— Цивилизованным человеком руководит закон, понимаемый не как право сильного, а как часть общественного договора. Это обязательное условие демократии. Фикция, конечно, но весьма и весьма существенная. Тот, кому даётся закон, должен верить в то, что он принимает в нём участие. Поэтому человек цивилизованный существо рассудочное и чрезвычайно эгоистичное, крайне обидчивое, обладающее обострённым чувством справедливости. Цивилизованный человек — это тупиковая ветвь эволюции. Вымирая сам, он уничтожит весь окружающий его мир.
— Это спорное утверждение, Соллаф.
— Отнюдь! Это не утверждение, а предупреждение. Люди больше не верят пророкам. Нет смысла посылать их к человеку цивилизации, потому что пророк взывает к сверхразуму, а не к закону. Нет смысла посылать пророков к человеку культуры, потому что он не может отличить их от лжепророков. Предостеречь нужно поводырей стада. Тех, чьё сознание подверглось изменению.
— Я похож на идиота?
— Отнюдь, Эдгар! Ты похож на человека с измененным сознанием. Повторюсь: твои амбиции устремлены в будущее. Ты человек будущего. Может быть, ты даже человек из будущего.
— Что ты хочешь от меня, мудрец?
— Что может хотеть мудрец от настоящего хлыста? Корабль у тебя уже есть, найди свою пирамиду, Эдгар.
 

 Чего хочет народ

 
Народ с утра собирался на склонах Марьямяги, обнесённых по случаю праздника высоким сетчатым забором. Для пущей надёжности металлическую сетку затянули чёрным пластиком — право увидеть шоу имеют только те, кто купил билеты. С внутренней стороны ограды по периметру расставили платные туалеты. Эта разумная мера призвана была удержать в ограде тех, кто нальётся пивом раньше времени. Следует честно признать, что традиционные сардельки с тушёной капустой, растворенные в пиве, по прошествии какого-то времени определенным образом воздействуют на пищеварение. Небольшая очередь в сортир, и через некоторое время потребитель вновь готов к потреблению. Чего? Не важно чего, главное, что готов.

Со стороны моря устроители шоу смонтировали сцену, на заднике которой поместили большой экран. Ровно в семь часов вечера на экране появится «Valge Laev» — «Белый корабль», с которого прямо на сцену шагнет суперзвезда праздника. Это ради неё соберется почти десять тысяч человек. Мари-Лийз едва исполнилось семнадцать лет и ей ещё только предстояло окончить гимназию в курортном городе Пярну, но она уже была суперзвездой. Её фотографии красовались на первых полосах газет, постеры с её изображе-ниями прилагались к самым скандальным журналам. Майки с портретами, энергетический напиток «Mari-Liis», персональный сайт в интернете. Главным спонсором выступил водочный магнат Kabanoff, оплативший не только само шоу, но ещё и видеоклип, для которого было куплено prime time на всех эстонских и финских телеканалах. Портрет суперзведы украшал дополнительную этикетку водки «Valge Laev», продававшейся по демпинговым ценам.

Предполагалось, что Мари-Лийз выступит с короткой музыкальной программой, в которой исполнит хиты некогда популярных «Vitamiin» и «Apelsiin», после чего начнется раздача автографов, сувениров и запись добровольцев. Именно запись добровольцев должна будет стать кульминацией шоу. Лицо каждого добровольца будет транслироваться на экран. В финале —парад добровольцев, общее фото «Мари-Лийз и её мужчины». Наконец кортеж суперзвезды под вспышки фотокамер и в сопровождении автобусов с добровольцами направится в отель «Radisson SAS», где уже будут ожидать эксперты из «Guinnese». Ровно в десять вечера начнется супермарафон: школьница из Пярну обслужит сразу триста добровольцев. Достижение sexy lady будет немедленно занесено в националь­ную и мировую книги рекордов.

Умница Соллаф, прощаясь с Великим кормчим, посоветовал ему лично посетить шоу «Valge Laev».

— Там соберётся твой народ, Эдгар. Это будет прекрасный случай узнать, чего именно он хочет. Там будет и «Белый корабль» пророка Мальтсвета, и хлыстовская богородица, и водка с пивом, и свиные сардельки с тушёной капустой, и жареная салака и, картофельные чипсы, и настоящий социальный эксперимент с подлинными gate-vertu. Словом, там будет всё, что так мило сердцу настоящего эстонца. Надеюсь, что я вас не утомил.
Соолаф внезапно перешел на вы. Кормчий ответил ему тем же:
—  Вы интересный собеседник.
— Благодарю за комплимент!
— Не стоит благодарности.
Пожимая руку мудрецу, кормчий не спросил о пирамиде. Он умел с полуслова понимать намёки даже такие толстые как кровяная— кровавая колбаса.
  

 
Через полтора часа после разговора с неизвестным вымогателем Петровичу позвонил искусствовед Хульгимаа. В течение десяти минут он изливал свою «бесконечную благодарность мужественному консультанту, взявшему на себя смелость принять ответственное решение в сложной ситуации». На сообщение о том, что в Таллинн прибыл доктор Моххамед Салех, искусствовед отреагировал без энтузиазма, чтобы не сказать весьма и весьма прохладно, однако на встречу всё же согласился. Разговор прервался настойчивым дверным звонком. На пороге стоял прыщавый юноша в униформе курьера.

— Николай Петрович, — произнес курьер, с трудом выговаривая трудное русское имя, — вам пакет. Распишитесь тут.

Пакет показался Петровичу довольно увесистым. Он не стал вскрывать его, а просто положил в морозильное отделение холодильника: «Авось до завтра не прокиснет! — Подумал пенсионер. — Храните деньги в сберегательной банке». Если вымогатель его не обманул, то плата за скромную информацию была несуразно высокой. Неожиданно он подумал о том, что кинофильмов про ограбления банков не счесть, но нет фильмов про то, как банки грабят нас. Почему-то ему показалось необычайно важным донести эту мысль до народного академика Зубова, как можно быстрее.

Академик оказался человеком лёгким на подъем, и вскоре новоявленные приятели сидели на кухне у Петровича. Зубов принес с собой бутылку горькой настойки «Беловежская пуща» с зубром на этикетке.

— Ого! — Изумился Петрович. – Сорок пять оборотов, однако. Откуда дровишки, Фёдор Иванович?
— Гуманитарная помощь, Николай Петрович, от батькиных щедрот. Экспортный продукт. Аромат Полесья! Not am Mann, Mann voran, как говорится.
Настойка пахла травами, распаленными на солнце. Букет приятно щекотал ноздри. Выпили, закусили тонко нарезанным лимоном, слегка присыпанным для пряности и для пущей важности кристалликами крупной соли. Налили по второй.
— Ну, будем!
Зубов подцепил вилкой ломтик лимона и аккуратно положил его соленой стороной на язык. Петрович ограничился тем, что вдумчиво обнюхал большой и указательный пальцы левой руки, пахнущие лимонной цедрой.
— Чайку?
— Почему бы и нет, — охотно согласился академик, — чай не водка, много не выпьешь.
— Это вы, в каком смысле, Фёдор Иванович?
— В том смысле, Николай Петрович, что ваш зеленый китайский чай — это не водка. Игра русских слов!
Тут только до Петровича дошёл настоящий смысл шутливого присловья. Оказывается, чай-то здесь, как раз и не причём: «Вода чай не водка, много не выпьешь!» Было от чего удивиться по-настоящему: сколько раз произносил вслух, а смысла подлинного не ведал.
— А знаете, Николай Петрович, что наш друг египетский взял, да и уехал сегодня.
— Позвольте, как это уехал?
— А так вот и уехал, не попрощавшись. Я к нему в гостиницу сегодня заходил, а мне говорят: «Съехал господин иностранец!» Купил билет на паром до Хельсинки и отвалил с Богом.
— Да, какой у него бог-то, Фёдор Иванович, Господь с вами! Он ведь нехристь!
— Нехристь, — согласился Зубов, — но бога своего имеет и блюдет. Я справлялся.
— Что ж нам теперь с Хульгимаа делать?
— А что с ним делать? Ничего с ним не делать. Объявится сам, коли не покойник. Das Glück ist blind. Счастье, как говорится, слепо!
Равнодушие академика к судьбе известного эстонского искусствоведа почему-то нисколько не возмутило Петровича.
— Уже объявился.
— Вот и ладушки! – Зубов наполнил рюмки. — Ну, с возвращеньецем!
Выпили. Петрович закусил настойку лимоном и кратко поведал, во что обошлось ему освобождение клиента. Зубов и на этот раз, казалось бы, ничему не удивился.
— Это деньги ваши, Николай Петрович, честно заработанные. Вы не сомневайтесь, я говорю вам это вполне искренне. Что касается вымогательства, так ведь, строго говоря, состоялся акт купли-продажи. Подумаешь, покатали какого-то там занюханного интеллигента в багажнике «Мерседеса». Так ведь то «Мерседес», а не «Запорожец»!
— Не «Запорожец», — подтвердил пенсионер, — однако я был вынужден продать вымогателю важные для истории цивилизации сведения.
— Не горюйте, Николай Петрович! Цивилизация жива, пока её культура сохраняет способность эволюционировать, пока человек способен создавать, совершенствовать и присваивать артефакты культуры. Ваш Хульгимаа не последний желающий присвоить культурку и попользоваться чужими трудами. Der Schein trügt! Внешность обманчива, Николай Петрович.
— Зря вы так, Фёдор Иванович. Хульгимаа человек приличный и не жадный.
— Вам виднее, — согласился Зубов, — да только я это крапивное семя насквозь вижу. Барыги и спекулянты.
— Господь с вами, Фёдор Иванович! Он ведь тоже человек!
Петрович сокрушённо покачал головой и встал, чтобы заварить чай. Пока он возился с кипятком и заваркой, Зубов налил ещё.
— Будет вам так горячиться, Николай Петрович. Это вы тут оккупант, вам позволительно миндальничать, а мне правопреемному не с руки их по шёрстке гладить. Крапивное семя, как есть крапивное семя! Дед мне рассказывал, как они культурку присваивали и потребляли. Вагонами русские иконы на Запад перегоняли! Носятся теперь со своей цивилизованностью, как с писаной торбой. «Смотрите все: мы теперь цивилизованные!» Sclecht Ei, sclecht Kücken. Тьфу на них!
— Простите, что вы сейчас сказали?
— Это пословица такая немецкая: от худого семени не жди доброго племени. Ну, выпьем ещё по одной! Не пропадать же продукту!
Выпили. Некоторое время провели в молчании. Петрович разду-мывал, не предложить ли академику небольшую экспедицию к эстонским пирамидам. «А что? Деньги-то теперь есть».
Академик словно угадал самые сокровенные мысли Петровича и суммировал их со свойственной характеру непосредственностью.
— Что тут думать, Николай Петрович, тут прыгать надо. Вижу, что вас зацепило. Эксперимент, как говорится, есть критерий истинности наших теоретических представлений о жизни.
— Это вы к чему, Фёдор Иванович?
— А к тому, что пришло время самим взглянуть на наши пирамиды, если таковые имеются в натуре. Das Sehn, как говорится, hat man umsonst! За погляд много денег не берут. Заодно и совесть свою успокоите.
Петрович налил чаю и разложил в плетёной корзиночке овсяное печенье.
— А Хульгимаа? Справедливо будет предложить поездку и ему тоже.
— Справедливость — это чувство, идущее из глубин подсознания, Николай Петрович. Справедливость, она либо осознана и принята, либо нет. Промежуточных состояний не существует. Спорить с чувством бессмысленно, как бессмысленно пререкаться с Богом.
Зубов тяжело вздохнул. Вздохнул так, словно и сам пререкался с Богом каждый день. Пенсионер промолчал.
— Это не чувства, Николай Петрович, и не подсознание. Это ваша псевдоинтеллигентность подначивает вас миндальничать. Ну же, решайтесь! У меня в хозяйстве есть старенький уазик. С вашими деньжищами мы его за два дня на ход поставим.
Академик разлил по рюмкам остатки настойки.
— Ну, Sei eine Schnecke im Raten, ein Vogel in Taten!
С этими словами Зубов решительно при­кончил свою долю.
— Простите, что вы сейчас сказали?
— Это присказка такая, Николай Петрович. Решай не торопясь, а решив, не медли.

К пирамидам!

 
Поздно вечером Петровичу позвонил Соллаф и напросился в экспедицию. Кому другому пенсионер отказал бы с лёгким сердцем, но тут было иное дело. Интуиция подсказывала ему, что мудрец — персонаж в этой истории далеко не случайный. Как бы там ни было, но он великолепно дополнял и уравновешивал компанию: здоровый православный скептицизм самого Петровича и методологический авантюризм народного академика. Рассудив, что широта взглядов и не зашоренность мышления пойдут на пользу делу, Петрович дал свое согласие.

— Вот и замечательно, Николай Петрович. Полагаю, что опытный медик экспедиции не помеха.
Тут только пенсионер вспомнил, что Соллаф практикующий специалист, можно сказать, местное медицинское светило. С одной стороны, медик в экспедиции не помеха, хотя с другой стороны ружье, припасенное в первом акте, должно выстрелить в последнем. Петрович не стал забивать себе голову всей этой театральной дурью: если Господь сам посылает им врача, то грех отказываться.

Членкор не соврал и за бешеные, с точки зрения Петровича, деньги в два дня поставил старенький УАЗ на ход, прошёл техосмотр и оформил страховку. Кроме того, он притащил две армейские лопаты, несколько железных совков разной конфигурации, пару самодельных ломиков, двадцатиметровую рулетку и целый набор дешёвых малярных кистей. Вклад Соллафа был не менее существенным и состоял из набора для игры в шары, дорожной аптечки и цифрового фотоаппарата. Когда к этим вещам добавилась армейская палатка на четыре персоны, алюминиевый котелок с треногой, ёмкость для питьевой воды и набор походной посуды, то картина и вовсе приняла законченный характер. От приобретения съестных припасов решено было отказаться до прибытия на место. В последний момент академик настоял на покупке электрических фонарей с изрядным запасом батареек «Photolife» и автомобильном радиоприёмнике с CD проигрывателем.

— Ein alter Freund ist zwei neue wert. Запас, как говорится, карман не тянет.

Последняя фраза Зубова навела Петровича на мысль о том, что неплохо было бы обзавестись небольшим металлоискателем вроде тех, которыми охранники обшаривают на входе посетителей офисов в поисках оружия. Подходящий металлоискатель нашелся у приятеля, торговавшего всякой всячиной специфического назначения. Приятель попытался было всучить экспедиции тяжёлый армейский миноискатель, но когда уразумел, что никто не собирается искать себе на жопу военных приключений, вытащил из загашника именно то, что имел в виду Петрович — компактный приборчик, который при соответствующем обращении способен на десятисантиметровой глубине засечь мелкую монетку.
Соллаф не терял времени даром и приобрел для экспедиции три панамки-сафари песочного цвета в комплекте с универсальным ножом, очаровавшим его множеством загадочных приспособлений, вполне пригодных для чистки курительных трубок. Академик тоже не ударил в грязь лицом и сторговал упаковку противодымных респираторов.

— Проклятие фараонов, — кратко пояснил Зубов. — Я человек научного мировоззрения. Полагаю, что пара надёжных презервативов экспеди-ции не повредит. Не будем экономить на спичках!

Респиратор действительно имел некоторое сходство с предметом личной гигиены: прозрачный пластиковый пакет с дыхательным клапаном, одевающийся прямо на голову. Устройство хорошо зарекомендовало себя в гостиничном бизнесе. При пожаре оно давало возможность осмысленно выбираться из задымленных помещений. Расплачиваясь, Петрович почему-то опять вспомнил про ружьё из первого акта.

Ранним утром следующего дня свежевыкрашенный уазик со снятым тентом слегка дымил выхлопной трубой на шоссе Таллинн-Тарту, снисходительно позволяя обгонять себя кому угодно. Народный академик, категорически отказался надеть панамку-сафари,

— Мы не настолько богаты, чтобы штаны дешёвые покупать, — сопроводил свой отказ от нового головного убора Зубов и решительно развернул кепку-лондонку козырьком к спине.
Петровича академик усадил на пассажирское сиденье и вменил ему штурманские обязанности. Дымящий трубкой Соллаф, был определен на неудобную боковую скамейку в грузовом отделении. Впрочем, на этом месте он имел лучший обзор и, соответственно, большую власть над остальными участниками экспедиции. Разогнавшись до шестидесяти километров в час, Зубов включил новенький приёмник и настроился на волну «Радио V». Диктор сообщал последние новости.
— ...Теракт в лондонском метро, по последним сведениям, унёс жизни пятидесяти четырёх человек. Подозреваемый в организации терактов сириец арестован в Пакистане. Между тем накануне Багдад сотрясла серия из четырёх мощных взрывов. Убито двое американских солдат, пятеро получили тяжелые ранения. Агентство «Интерфакс» с пометкой «срочно» сообщает о взрыве фугаса в Грозном. Пострадали четверо местных милиционеров. Один из них погиб на месте взрыва...
— Вот козлы, прости Господи! — отозвался на новости членкор. — С утра травят всякой гадостью, потом удивляются, что к обеду у народа крыша плывёт. Что мне делать, если я не желаю знать, сколько там америкосов покоцали? Вы мне скажите, сколько мирных иракских граждан убили эти разбойники! Что свобода слова на иракцев не распространяется?!
— Свобода слова — это свобода дезинформации, — склонился к уху народного академика Соллаф. — Законы защищают свободу слова, но нет ни одного закона, защищающего человека от этой свободы. Без свободы дезинформации государство не может эффективно заниматься хронофагией.
— Всё оно может, — проорал в ответ Зубов. — Думаете, у нас нет министерства дезинформации? Очень даже есть!
— Да вы радикал, Фёдор Иванович! В цивилизованном обществе свобода, понимаемая как право выбора, не ограничивает само право, но фальсифицирует выбор. Право выбирать вам гарантировано, и выбор не ограничен. Просто сама система устроена так, что, выбирая, вы каждый раз получаете не совсем то, что хотели полу...
— Тише! — Внезапно рявкнул академик и прибавил громкость радиоприёмника.
— ... исполняющий обязанности премьер-министра, отменил свой отпуск, который предполагал провести с семьёй на Багамских островах. Вместо этого он отправится с деловой поездкой по Юго-востоку страны, где встретится с администрацией Тарту и Отепя, а также совершит восхождение на вершину Суур-Мунамяги...
— У нас компания, а, Соллаф? — Зубов пытался перекричать заходящий на посадку со стороны озера Юлемисте пассажирский «Боинг».
Ответ мудреца удивил и академика Зубова, и Петровича.
— Он пирамиду ищет по моему совету.
— Ого! Alte Liebe rostet nicht!
— Почти так! Путешествию на Багамы Великий кормчий предпочёл путешествие в собственную историю. Я не минуты не сомневался, что он меня послушает.
— Не слишком ли много вы на себя берёте? — Выразил сомнение Зубов.
— Ничуть! — Расхохотался Соллаф. — Мужики, я своё дело знаю. Уверяю вас, присутствие в регионе кормчего гарантирует нам безопасность от незапланированных приключений, а для него это будет увлекательная поездка в страну мёртвых! Наш Орфей собирается посетить ад!
_____________________
<<< Начало ищи здесь