МЕТЕЛИНКИ. 2. Иван Савин — феномен неустановленного вовремя лица
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
03.12.22 | 2484
Несколько лет назад я придумал соединить под одной обложкой стихи двух поэтов из среды русской эмиграции. Их судьбы близки, но пронзительное творчество разнится. У одного из них оно эпично, в смысле романтики и героики, у второго — чистая и ничем не замутнённая нежная лирика.
Иван Савин и Николай Туроверов ровесники. Оба родились в 1899 году на Юге России. Оба попали на войну со школьной скамьи. Оба прошли через лишения и оба оказались в эмиграции. Они вполне могли бы встретиться в Крыму или на последнем пароходе, покидающем Симферополь, могли бы встретиться в Галлиполи, в Париже или Берлине, но не встретились. Савин умер в Финляндии в 1927 (!) году, Туроверов дожил до 1972 (!) года и скончался в Париже. Такая вот занимательная нумерология. Личная встреча поэтов при их жизни не состоялась, так что маленький сборник, изданный к столетию Большой русской смуты, был попыткой установить посмертный диалог Савина и Туроверова, да и самому в нём поучаствовать в качестве заинтересованного читателя.
Савин и Туроверов оба застряли на войне, и война эта никак не хотела их отпускать, оба посвящали стихи убитым братьям и поэту старшего поколения Ивану Бунину, судьбы обоих пересеклись с Игорем-Северяниным.
Николай Николаевич Туроверов донской казак, широкую известность получил в качестве оригинального казачьего поэта. Он родился 18 (с.с.) марта 1899 в станице Старочеркасская. В 1917 году окончил Каменское реальное училище. Первые литературные опыты были опубликованы в 1914 году, в Каменском журнале для молодёжи «К свету»: Мне сам Господь налил чернила\ И приказал стихи писать.
После реального училища — ускоренный курс Новочеркасского казачьего училища. Выпущен в Лейб-гвардии Атаманский полк. В составе полка принял участие в Германской войне. В 1917 году Туроверов возвращается на Дон, где вступает в легендарный партизанский отряд старшего однокашника по Каменскому реальному училищу есаула Василия Михайловича Чернецова. Испытав на себе все превратности Белого движения на Юге России к моменту эвакуации из Крыма Добровольческой армии под началом барона Врангеля поэт имел четыре ранения и чин подъесаула.
Первая книга стихов Туроверова «Путь» вышла в 1928 году, когда за его плечами уже был лагерь на острове Лемнос, лесозаготовки в Сербии, работа грузчиком и мукомолом во Франции. Ещё два сборника вышли в 1937 и 1939 годах. Туроверов принимал активное участие в газете «Россия и славянство», в журналах «Атаманец», «Вестник Общества Атаманцев», «Казачий журнал», «Часовой», «Станица», «Грани», «Перезвоны», в «Донском Атаманском Вестнике», и других.
Именно в рижских «Перезвонах» Игорь-Северянин познакомился с творчеством поэта из Двинска Арсения Формакова. В середине двадцатых годов состоялось их личное знакомство и дружба. В «Перезвонах» публиковался и Николай Туроверов. Он присутствовал на одном из парижских выступлений Игоря-Северянина 12 или 27 февраля 1931 года и даже оставил отчёт о концерте, опубликованный под инициалами Н.Т. в каком-то из эмигрантских изданий. Надо бы разыскать.
А дальше как у многих русских офицеров, оказавшихся в эмиграции, — служба в иностранном легионе в Северной Африке, командование подразделением туземцев.
В эмиграции вышло пять стихотворных сборников Туроверова и поэма «Серко», стилизованная в печати под старину. Перу Туроверова принадлежит историческая проза: сборник «Наполеон и казаки», повесть «Конец Суворова». Поэт принимал участие в организации «Кружка Любителей Русской Военной Старины» и «Кружка казаков-литераторов», возглавлял парижский «Казачий Союз», создал Музей Лейб-гвардии Атаманского полка и был главным хранителем библиотеки генерала Ознобишина, собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы — «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов».
Похоронен Николай Николаевич Туроверов был во Франции на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа (cimetière communal de Sainte-Geneviève-des-Bois). Я был на его могиле, которая ныне стала причиной раздора между казаками. Но это совсем другая история.
* * *
Иное дело Иван Савин — Саволайнен (фин. Savolainen, Саволаин)), русский поэт, писатель, журналист, участник Белого движения, эмигрант первой волны.
Иван Савин родился 29 августа (с.с.) 1899 в Одессе, скончался 12 июля 1927 в Гельсингфорсе (Хельсинки) от заражения крови во время операции по удалению аппендицита.
Детство и юность будущего поэта прошли в городке Зень-ков Полтавской губернии. Едва окончив гимназию, Савин записался в Добровольческую армию. Вот описанный им самим эпизод, побудивший его к этому решению. Белые освободили город и стали вскрывать могилы, оставленные чекистами:
«Были лица с прокушенными губами, с глазами, выезши-ми из орбит, — это бросали в ямы живых; у всех руки были скручены проволокой. У многих под ногтями оказались иголки, содрана кожа с рук, на плечах вырезаны погоны, на лбу — пятиугольная звезда. Буквально все женщины, не исключая девочек, детей офицеров, купцов или священников, изнасилованы, со следами мерзких издевательств на теле... Один труп был найден с перебитыми коленями, другой с вилкой во рту, проколотой до затылка, третий с отпиленной головой».
Служить Савин начал в уланском эскадроне 3-го сводного кавалерийского полка. Об этом периоде своей жизни он не без юмора записал в автобиографии:
«С осени 1919 года по осень 1921 блуждал по Дону, Кубани и Крыму и увлекался спортом: первое время верховой ездой и метанием копья, затем — после поражения на Перекопской Олимпиаде, заставшего меня в госпитале — увлекательными прогулками по замёрзшей грязи в костюме Адама и охотой за насекомыми в подвалах, особо и чрезвычайно для этого устроенных».
Заразившись тифом, Савин попал в Джанкое в лазарет и на последний поезд до Симферополя он не попал. Зато оказался в плену у большевиков. Парижский масон, поэт и литератор Юрий Терапиано красочно описан эпизод из этого пленения:
«Больной, голодный, весь во вшах, Савин, в первый раз постучавшись в чужую дверь, чтобы попросить милостыню, не мог произнести ни слова и разрыдался. Часовой ЧЕКА, чувствующий симпатию к Савину, показал ему как-то два бумажника, взятых им с расстрелянных офицеров, с бумагами и фотографиями. Это были бумажники его братьев-артиллеристов, и Савину стоило нечеловеческих усилий воли, чтобы не выдать себя».
У самого Савина находим:
И смеялось когда-то, и сладко
Было жить, ни о чём не моля,
И шептала мне сказки украдкой
Наша старая няня — земля.
И любил я, и верил, и снами
Несказанными жил наяву,
И прозрачными плакал стихами
В золотую от солнца траву…
Пьяный хам, нескончаемой тризной
Затемнивший души моей синь,
Будь ты проклят и ныне, и присно,
И во веки веков, аминь!
Иван Савин чудом уцелел в плену, чудом выбрался из плена, чудом в 1921 году добрался до Петрограда, откуда вместе с отцом чудом оптировался в Финляндию. В 1924 году он становится собственным корреспондентом целого ряда изданий российского зарубежья, в том числе, берлинской газеты «Руль», рижской газеты «Сегодня», белградской газеты «Новое время». В газете «Русские вести» (Гельсингфорс) с 1922 по 1926 год он опубликовал более 100 рассказов, стихов и очерков. В 1926 году в Белграде вышел единственный прижизненный сборник стихов Ивана Савина «Ладонка», изданный Главным правлением Общества галлиполийцев.
В 1988 году в Тойла, копаясь в архиве поэта, я понятия не имел о Савине. Не то было время. Позже в Литературном музее в Тарту разбирал фотографии поэта, сочиняя к ним легенды. В памяти застряло несколько фотографий неизвестных господ. Скопировал на всякий случай.
Поэт рано ушёл из жизни. Художник Илья Репин потом жалел, что не успел написать портрет Савина. Иван Бунин высоко оценил его поэтический дар:
«То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе. Во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса. Во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон. Некоторые же вещи и строфы — особенно».
А вот мнение известного литературного критика Петра Пильского:
«Как все поневоле замкнувшиеся души, потрясённый большой личной неудачей, поражённые трагедией, все внутреннее кипение своих молодых сил Савин отдал подвижнической мечте, и эта мечта была подарена России, чаяниями о России и любовью к ней. От всех его стихов веет неподдельным, неизменно скромным страдальчеством. Но и чрез него, за этими мотивами неизлечимой грусти всегда и постоянно слышатся ноты бодрости. Она нигде не подчёркнута, — поэтому особенно убедительна. Стихи Савина — интимная исповедь, и этой исповеди нельзя не верить».
В 1956 году в США вышло 2-е, дополненное издание «Ладонки». А к 60-летию со дня смерти поэта его вдова Людмила Сулимовская-Савина издала книгу «Только одна жизнь. 1922 — 1927». В книге собраны стихи и проза из эмигрантской периодики двадцатых годов.
Помните у Туроверова: Мне сам Господь налил чернила\ И приказал стихи писать. У Савина находим похожие строки:
Я — Иван, не помнящий родства,
Господом поставленный в дозоре.
У меня на ветреном просторе
Изошла в моленьях голова.
Все пою, пою. В немолчном хоре
Мечутся набатные слова:
Ты ли, Русь бессмертная, мертва?
Нам ли сгинуть в чужеземном море?!
Когда я искал подходящий портрет для сборника стихов двух поэтов, в памяти всплыла фотография одного из неустановленных лиц из архива Игоря-Северянина. И вот нечаянная радость — да это же Иван Савин!
В Тарту в Эстонском литературном музее хранится объёмистая тетрадь, озаглавленная «Записная книга И.В.Лотарева. 1920 год». На одной из страниц сохранилась карандашная запись: список писем, отправленных поэтом в апреле 1920 года. Среди адресатов указана некая А.Воробьева, которой 12 апреля было отправлено письмо в Керава. В той же тетради найдётся и вырезка из финской газеты «Новая русская жизнь» с рецензией на поэзоконцерты Игоря-Северянина в Гельсингфорсе, подписанная инициалами «А.В.»:
«Давно знакомые широкой публике произведения Северя-нина представляют собой интересное сочетание подлинного та-ланта, блещущего яркостью и свежестью, со смелым новатор-ством в словотворчестве и рифме, с безвкусной надуманностью и подчас даже пошловатостью. По программе видно, что автор приемлет всё, что вылилось из-под его пера во всём разнообразии капризов его творчества».
Анна Воробьёва занимает в донжуанском списке Игоря-Северянина почётное место. Она — Королева! — героиня знаменитой поэмы-миньонет «Это было ц моря». В некотором смысле она доверенный человек поэта в Финляндии, во всяком случае до гастролей, на которых она вызвала ревность у жены поэта. Отсюда, вероятно, характеристика стихов Игоря-Северянина — надуманность и пошловатость.
И вот теперь о фотографии Савина. В 1923 году он присутствовал на одном из вечеров Игоря-Северянина в Гельсингфорсе 17, 18 или 19 октября. Состоялось ли знакомство поэтов, след от которого остался в архиве Игоря-Северянина в виде фотографии Савина утверждать не берусь.
Понятно, что Савин не мог лично подарить фотографию Игорю-Северянину в Гельсингфорсе в октябре 1923 года. Неуместность такого дара очевидна. Фотография могла попасть к Игорю-Северянину только в письме. Личных писем Савина я не видел ни в архиве племянницы поэта, ни в Литературном музее в Тарту, ни в РГАЛИ в Москве.
Фотография Савина могла попасть к Игорю-Северянину от Анны Воробьёвой, либо вместе с его стихами, либо по его же специальной просьбе, либо по инициативе самой Воробьёвой. К моменту знакомства в Гельсингфорсе Савин активно публиковался в газетах «Руль» (Берлин), «Сегодня» (Рига), «Русские вести» (Гельсингфорс), которые поэт выписывал в Тойла. Наверняка по старой привычке собирал вырезки. При советской власти вырезки из эмигрантских изданий хранились в спецфонде Литературного музея в Тарту, но их основательно подчистили, удалив всё, что не имело отношения к поэту. Полагаю, что вместе с другими врагами советской власти под люстрацию могли попасть и Савин и Туроверов.
Вот какая интересная история из разряда метелинок. На посошок моё любимое стихотворение Ивана Савина, обращённое к убитому большевиками брату:
Не бойся, милый. Это я.
Я ничего тебе не сделаю.
Я только обовью тебя,
Как саваном, печалью белою.
Я только выну злую сталь
Из ран запёкшихся. Не странно ли:
Ещё свежа клинка эмаль.
А ведь с тех пор три года канули.
Поёт ковыль. Струится тишь.
Какой ты бледный стал и маленький!
Все о семье своей грустишь
И рвёшься к ней из вечной спаленки?
Не надо. В ночь ушла семья.
Ты в дом войдёшь, никем не встреченный.
Не бойся, милый, это я
Целую лоб твой искалеченный.
Иван Савин.
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
03.12.22 | 2484
Несколько лет назад я придумал соединить под одной обложкой стихи двух поэтов из среды русской эмиграции. Их судьбы близки, но пронзительное творчество разнится. У одного из них оно эпично, в смысле романтики и героики, у второго — чистая и ничем не замутнённая нежная лирика.Иван Савин и Николай Туроверов ровесники. Оба родились в 1899 году на Юге России. Оба попали на войну со школьной скамьи. Оба прошли через лишения и оба оказались в эмиграции. Они вполне могли бы встретиться в Крыму или на последнем пароходе, покидающем Симферополь, могли бы встретиться в Галлиполи, в Париже или Берлине, но не встретились. Савин умер в Финляндии в 1927 (!) году, Туроверов дожил до 1972 (!) года и скончался в Париже. Такая вот занимательная нумерология. Личная встреча поэтов при их жизни не состоялась, так что маленький сборник, изданный к столетию Большой русской смуты, был попыткой установить посмертный диалог Савина и Туроверова, да и самому в нём поучаствовать в качестве заинтересованного читателя.
Савин и Туроверов оба застряли на войне, и война эта никак не хотела их отпускать, оба посвящали стихи убитым братьям и поэту старшего поколения Ивану Бунину, судьбы обоих пересеклись с Игорем-Северяниным.
Николай Николаевич Туроверов донской казак, широкую известность получил в качестве оригинального казачьего поэта. Он родился 18 (с.с.) марта 1899 в станице Старочеркасская. В 1917 году окончил Каменское реальное училище. Первые литературные опыты были опубликованы в 1914 году, в Каменском журнале для молодёжи «К свету»: Мне сам Господь налил чернила\ И приказал стихи писать.
После реального училища — ускоренный курс Новочеркасского казачьего училища. Выпущен в Лейб-гвардии Атаманский полк. В составе полка принял участие в Германской войне. В 1917 году Туроверов возвращается на Дон, где вступает в легендарный партизанский отряд старшего однокашника по Каменскому реальному училищу есаула Василия Михайловича Чернецова. Испытав на себе все превратности Белого движения на Юге России к моменту эвакуации из Крыма Добровольческой армии под началом барона Врангеля поэт имел четыре ранения и чин подъесаула.
Первая книга стихов Туроверова «Путь» вышла в 1928 году, когда за его плечами уже был лагерь на острове Лемнос, лесозаготовки в Сербии, работа грузчиком и мукомолом во Франции. Ещё два сборника вышли в 1937 и 1939 годах. Туроверов принимал активное участие в газете «Россия и славянство», в журналах «Атаманец», «Вестник Общества Атаманцев», «Казачий журнал», «Часовой», «Станица», «Грани», «Перезвоны», в «Донском Атаманском Вестнике», и других.
Именно в рижских «Перезвонах» Игорь-Северянин познакомился с творчеством поэта из Двинска Арсения Формакова. В середине двадцатых годов состоялось их личное знакомство и дружба. В «Перезвонах» публиковался и Николай Туроверов. Он присутствовал на одном из парижских выступлений Игоря-Северянина 12 или 27 февраля 1931 года и даже оставил отчёт о концерте, опубликованный под инициалами Н.Т. в каком-то из эмигрантских изданий. Надо бы разыскать.
А дальше как у многих русских офицеров, оказавшихся в эмиграции, — служба в иностранном легионе в Северной Африке, командование подразделением туземцев.
В эмиграции вышло пять стихотворных сборников Туроверова и поэма «Серко», стилизованная в печати под старину. Перу Туроверова принадлежит историческая проза: сборник «Наполеон и казаки», повесть «Конец Суворова». Поэт принимал участие в организации «Кружка Любителей Русской Военной Старины» и «Кружка казаков-литераторов», возглавлял парижский «Казачий Союз», создал Музей Лейб-гвардии Атаманского полка и был главным хранителем библиотеки генерала Ознобишина, собирал русские военные реликвии, устраивал выставки на военно-исторические темы — «1812 год», «Казаки», «Суворов», «Лермонтов».
Похоронен Николай Николаевич Туроверов был во Франции на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа (cimetière communal de Sainte-Geneviève-des-Bois). Я был на его могиле, которая ныне стала причиной раздора между казаками. Но это совсем другая история.
* * *
Иное дело Иван Савин — Саволайнен (фин. Savolainen, Саволаин)), русский поэт, писатель, журналист, участник Белого движения, эмигрант первой волны.
Иван Савин родился 29 августа (с.с.) 1899 в Одессе, скончался 12 июля 1927 в Гельсингфорсе (Хельсинки) от заражения крови во время операции по удалению аппендицита.
Детство и юность будущего поэта прошли в городке Зень-ков Полтавской губернии. Едва окончив гимназию, Савин записался в Добровольческую армию. Вот описанный им самим эпизод, побудивший его к этому решению. Белые освободили город и стали вскрывать могилы, оставленные чекистами:
«Были лица с прокушенными губами, с глазами, выезши-ми из орбит, — это бросали в ямы живых; у всех руки были скручены проволокой. У многих под ногтями оказались иголки, содрана кожа с рук, на плечах вырезаны погоны, на лбу — пятиугольная звезда. Буквально все женщины, не исключая девочек, детей офицеров, купцов или священников, изнасилованы, со следами мерзких издевательств на теле... Один труп был найден с перебитыми коленями, другой с вилкой во рту, проколотой до затылка, третий с отпиленной головой».
Служить Савин начал в уланском эскадроне 3-го сводного кавалерийского полка. Об этом периоде своей жизни он не без юмора записал в автобиографии:
«С осени 1919 года по осень 1921 блуждал по Дону, Кубани и Крыму и увлекался спортом: первое время верховой ездой и метанием копья, затем — после поражения на Перекопской Олимпиаде, заставшего меня в госпитале — увлекательными прогулками по замёрзшей грязи в костюме Адама и охотой за насекомыми в подвалах, особо и чрезвычайно для этого устроенных».
Заразившись тифом, Савин попал в Джанкое в лазарет и на последний поезд до Симферополя он не попал. Зато оказался в плену у большевиков. Парижский масон, поэт и литератор Юрий Терапиано красочно описан эпизод из этого пленения:
«Больной, голодный, весь во вшах, Савин, в первый раз постучавшись в чужую дверь, чтобы попросить милостыню, не мог произнести ни слова и разрыдался. Часовой ЧЕКА, чувствующий симпатию к Савину, показал ему как-то два бумажника, взятых им с расстрелянных офицеров, с бумагами и фотографиями. Это были бумажники его братьев-артиллеристов, и Савину стоило нечеловеческих усилий воли, чтобы не выдать себя».
У самого Савина находим:
И смеялось когда-то, и сладко
Было жить, ни о чём не моля,
И шептала мне сказки украдкой
Наша старая няня — земля.
И любил я, и верил, и снами
Несказанными жил наяву,
И прозрачными плакал стихами
В золотую от солнца траву…
Пьяный хам, нескончаемой тризной
Затемнивший души моей синь,
Будь ты проклят и ныне, и присно,
И во веки веков, аминь!
Иван Савин чудом уцелел в плену, чудом выбрался из плена, чудом в 1921 году добрался до Петрограда, откуда вместе с отцом чудом оптировался в Финляндию. В 1924 году он становится собственным корреспондентом целого ряда изданий российского зарубежья, в том числе, берлинской газеты «Руль», рижской газеты «Сегодня», белградской газеты «Новое время». В газете «Русские вести» (Гельсингфорс) с 1922 по 1926 год он опубликовал более 100 рассказов, стихов и очерков. В 1926 году в Белграде вышел единственный прижизненный сборник стихов Ивана Савина «Ладонка», изданный Главным правлением Общества галлиполийцев.
В 1988 году в Тойла, копаясь в архиве поэта, я понятия не имел о Савине. Не то было время. Позже в Литературном музее в Тарту разбирал фотографии поэта, сочиняя к ним легенды. В памяти застряло несколько фотографий неизвестных господ. Скопировал на всякий случай.
Поэт рано ушёл из жизни. Художник Илья Репин потом жалел, что не успел написать портрет Савина. Иван Бунин высоко оценил его поэтический дар:
«То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе. Во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса. Во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон. Некоторые же вещи и строфы — особенно».
А вот мнение известного литературного критика Петра Пильского:
«Как все поневоле замкнувшиеся души, потрясённый большой личной неудачей, поражённые трагедией, все внутреннее кипение своих молодых сил Савин отдал подвижнической мечте, и эта мечта была подарена России, чаяниями о России и любовью к ней. От всех его стихов веет неподдельным, неизменно скромным страдальчеством. Но и чрез него, за этими мотивами неизлечимой грусти всегда и постоянно слышатся ноты бодрости. Она нигде не подчёркнута, — поэтому особенно убедительна. Стихи Савина — интимная исповедь, и этой исповеди нельзя не верить».
В 1956 году в США вышло 2-е, дополненное издание «Ладонки». А к 60-летию со дня смерти поэта его вдова Людмила Сулимовская-Савина издала книгу «Только одна жизнь. 1922 — 1927». В книге собраны стихи и проза из эмигрантской периодики двадцатых годов.
Помните у Туроверова: Мне сам Господь налил чернила\ И приказал стихи писать. У Савина находим похожие строки:
Я — Иван, не помнящий родства,
Господом поставленный в дозоре.
У меня на ветреном просторе
Изошла в моленьях голова.
Все пою, пою. В немолчном хоре
Мечутся набатные слова:
Ты ли, Русь бессмертная, мертва?
Нам ли сгинуть в чужеземном море?!
Когда я искал подходящий портрет для сборника стихов двух поэтов, в памяти всплыла фотография одного из неустановленных лиц из архива Игоря-Северянина. И вот нечаянная радость — да это же Иван Савин!
В Тарту в Эстонском литературном музее хранится объёмистая тетрадь, озаглавленная «Записная книга И.В.Лотарева. 1920 год». На одной из страниц сохранилась карандашная запись: список писем, отправленных поэтом в апреле 1920 года. Среди адресатов указана некая А.Воробьева, которой 12 апреля было отправлено письмо в Керава. В той же тетради найдётся и вырезка из финской газеты «Новая русская жизнь» с рецензией на поэзоконцерты Игоря-Северянина в Гельсингфорсе, подписанная инициалами «А.В.»:
«Давно знакомые широкой публике произведения Северя-нина представляют собой интересное сочетание подлинного та-ланта, блещущего яркостью и свежестью, со смелым новатор-ством в словотворчестве и рифме, с безвкусной надуманностью и подчас даже пошловатостью. По программе видно, что автор приемлет всё, что вылилось из-под его пера во всём разнообразии капризов его творчества».
Анна Воробьёва занимает в донжуанском списке Игоря-Северянина почётное место. Она — Королева! — героиня знаменитой поэмы-миньонет «Это было ц моря». В некотором смысле она доверенный человек поэта в Финляндии, во всяком случае до гастролей, на которых она вызвала ревность у жены поэта. Отсюда, вероятно, характеристика стихов Игоря-Северянина — надуманность и пошловатость.
И вот теперь о фотографии Савина. В 1923 году он присутствовал на одном из вечеров Игоря-Северянина в Гельсингфорсе 17, 18 или 19 октября. Состоялось ли знакомство поэтов, след от которого остался в архиве Игоря-Северянина в виде фотографии Савина утверждать не берусь.
Понятно, что Савин не мог лично подарить фотографию Игорю-Северянину в Гельсингфорсе в октябре 1923 года. Неуместность такого дара очевидна. Фотография могла попасть к Игорю-Северянину только в письме. Личных писем Савина я не видел ни в архиве племянницы поэта, ни в Литературном музее в Тарту, ни в РГАЛИ в Москве.
Фотография Савина могла попасть к Игорю-Северянину от Анны Воробьёвой, либо вместе с его стихами, либо по его же специальной просьбе, либо по инициативе самой Воробьёвой. К моменту знакомства в Гельсингфорсе Савин активно публиковался в газетах «Руль» (Берлин), «Сегодня» (Рига), «Русские вести» (Гельсингфорс), которые поэт выписывал в Тойла. Наверняка по старой привычке собирал вырезки. При советской власти вырезки из эмигрантских изданий хранились в спецфонде Литературного музея в Тарту, но их основательно подчистили, удалив всё, что не имело отношения к поэту. Полагаю, что вместе с другими врагами советской власти под люстрацию могли попасть и Савин и Туроверов.
Вот какая интересная история из разряда метелинок. На посошок моё любимое стихотворение Ивана Савина, обращённое к убитому большевиками брату:
Не бойся, милый. Это я.
Я ничего тебе не сделаю.
Я только обовью тебя,
Как саваном, печалью белою.
Я только выну злую сталь
Из ран запёкшихся. Не странно ли:
Ещё свежа клинка эмаль.
А ведь с тех пор три года канули.
Поёт ковыль. Струится тишь.
Какой ты бледный стал и маленький!
Все о семье своей грустишь
И рвёшься к ней из вечной спаленки?
Не надо. В ночь ушла семья.
Ты в дом войдёшь, никем не встреченный.
Не бойся, милый, это я
Целую лоб твой искалеченный.
Иван Савин.
Последние новости
Устав ООН. Извлечение
08.05.25 55
Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заключительный акт. !975. Извлечение
08.05.25 47
