Похороны Брежнева. Фрагмент главы.
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
10.11.22 | 15301
Виктор был большим жизнелюбом. Он был жизнелюбом особенно тогда, когда после института попал на работу инструктором райкома партии. По роду своих обязанностей Виктор курировал марксистско-ленинскую учёбу на производстве, а ещё ленинские уроки в школах и техникумах. Десять лет он исправно внедрял методички по использованию в учебном процессе очередного постановления ЦК КПСС соло или в дуэте с Советом Министров. В школах и техникумах его любили, на производстве тихо ненавидели. Ну, на кой черт, скажите, слесарю шестого разряда изучать на балтийских берегах совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о борьбе с сельскохозяйственными вредителями в нечерноземной полосе РСФСР?
В райкоме Виктор пристрастился к выпивке. Да и как было не пристраститься? В середине семидесятых пошел мор на ветеранов партии, тех, которые «видели Ленина». Виктор настоялся в почетных караулах, не раз подставлял плечо на выносе, мок и мерз на кладбищах, потом от души поминал безвременно ушедших товарищей по партии сначала у свежей могилы, потом на поминках. Он быстро выучился не доверять присказке «Плохой водки не бывает. Бывает водка хорошая и очень хорошая». Виктор научился безошибочно различать водку по запаху: от ста граммов этой будешь ходить дурной, и утром непременно будет головная боль, а от этой и с литра на троих ничего, кроме запаха не будет. На похоронах он нажил язву желудка, но не от водки, а от скверной закуски и сухомятки.
Самые впечатляющие похороны пришлись на Москву. Виктора включили в состав местной партийной делегации на похоронах генсека Брежнева. В столице их разместили в плохой гостинице на глухой городской окраине. Подняли ни свет, ни заря и без завтрака погнали на троллейбус, потом на метро. Когда через полтора часа после подъема Виктор увидел очередь к телу покойного генсека, то тихо ахнул. На часах была всего половина восьмого утра, а очередь уже растянулась на несколько километров, и до начала траурной церемонии было ещё два с половиной часа. Хуже всего то, что вдоль тротуара стояли московские дружинники, которые следили за порядком в очереди. На практике это означало, что вырваться в магазин можно будет не раньше одиннадцати часов, причем обязательно со скандалом. Понятно было и то, что винные отделы в большинстве магазинов вдоль очереди будут закрыты.
— Скорбеть по дорогому генсеку, мужики, надо на трезвую голову, — пояснил кто-то из народных дружинников.
Добраться до магазина удалось лишь после полудня. Водку пили из горла, схоронясь от милиции и дружинников даже не в подъезде дома, а в грязном дворе за контейнерами для мусора. Только начали, как повалил тяжелый мокрый снег. Водки взяли с большим запасом, чтобы хватило на весь день. С колбасой и хлебом не угадали, но второй раз в магазин их уже не выпустили.
Впервые в жизни Виктор давился водкой. Давясь водкой, обжег связки и потерял голос, впрочем, он был не одинок: сипел каждый пятый. Хуже всего было то, что водка не грела. В Колонный зал они попали только в двенадцатом часу вечера, так что скорбь их была уже неподдельной.
В коридорах Колонного зала тишину нарушало лишь шарканье множества ног, сосредоточенное сопение, да окрики: «Шевелись!» Похоронные распорядители гнали замерзших людей по лестницам разве что не на пинках. Роскошные люстры и зеркала были затянуты траурной паутиной. На последней лестничной площадке Виктору преградили путь. Сквозь раскрытую дверь уже виднелся траурный зал, когда из боковой комнаты вышли несколько генералов с чёрными креповыми повязками на рукавах. За их спиной на мгновенье открылась панорама поминального стола с ветчиной, сервелатом и селедкой, фруктами, коньяком и водкой. Пахнуло теплом и сытостью. Генералы, лениво переваливаясь с ноги на ногу, ковыряя в зубах спичками и досмеиваясь над свежим анекдотом про генсека, точнее про его похороны, ввалились в зал, где неким подобием строя отправились менять почетный караул.
Когда Виктор переступил порог траурного зала, невидимая рука придержала его за рукав и тихий, но строгий голос приказал: «Без фокусов. Быстро и печально». На сцене играл изрядно выдохшийся за день оркестр «Виртуозы Москвы». Покойный лежал ногами к левому боку процессии, и, подходя, Виктор успел отчетливо разглядеть черты «кремлевского долгожителя». Лицо Брежнева было воскового цвета с прозрачной кожей. Кое-где на нём были видны следы румян и пудры, но они не портили общего впечатления от его восковой бледности. Казалось, что Брежнев просто уснул, подобно тому, как он дремал в президиумах собраний и совещаний уже много лет. Мгновение и он откликнется одобрительной репликой на выступление товарища: «Т-це! Поддерживаю, тце-тце». Но нет, Виктор понял, что воскресения не будет. Забыв об усталости, он пытался вместить в себя величие исторического момента: генералиссимус, правивший страной 17 лет, теперь в гробу. С ним уходила в вечность целая история, к которой Виктор, будучи младшим партийным функционером, был сопричастен. В ногах у генсека среди множества орденов и медалей сиял бриллиантами «Орден Победы».
Из Колонного зала процессию направили прямо в метро. Три эскалатора работали на спуск, и только один поднимал снизу редких пассажиров. Оказавшись внизу, Виктор сразу понял, в чем дело: милицейский кордон пропускал наверх только тех, кто имел прописку по улице Горького или проживал в гостиницах «Интурист» и «Националь». Усталые милиционеры с красными, слезящимися от метрополитеновской пыли глазами, лениво отгоняли от эскалатора увечных. Увечные — однорукие, одноногие и просто больные на голову рвались наверх, размахивая пенсионными удостоверениями и ветеранскими книжками. Послушать их, так тут собралась едва ли не большая часть сослуживцев полковника Брежнева по 19-й армии. Виктор наметанным глазом выделил в толпе несколько штатских, с безразличным видом слонявшихся по перрону. Милиция не обращала на чекистов никакого внимания. Калек закидывали в поезда, уходящие на станцию «Библиотека Ленина», но они упорно возвращались на «Площадь Маркса».
После похорон Брежнева Виктор долго не мог пить водку и пристрастился к портвейнам, в которых стал находить для себя особенную прелесть.
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
10.11.22 | 15301
Михаил Петров
Виктор был большим жизнелюбом. Он был жизнелюбом особенно тогда, когда после института попал на работу инструктором райкома партии. По роду своих обязанностей Виктор курировал марксистско-ленинскую учёбу на производстве, а ещё ленинские уроки в школах и техникумах. Десять лет он исправно внедрял методички по использованию в учебном процессе очередного постановления ЦК КПСС соло или в дуэте с Советом Министров. В школах и техникумах его любили, на производстве тихо ненавидели. Ну, на кой черт, скажите, слесарю шестого разряда изучать на балтийских берегах совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о борьбе с сельскохозяйственными вредителями в нечерноземной полосе РСФСР?
В райкоме Виктор пристрастился к выпивке. Да и как было не пристраститься? В середине семидесятых пошел мор на ветеранов партии, тех, которые «видели Ленина». Виктор настоялся в почетных караулах, не раз подставлял плечо на выносе, мок и мерз на кладбищах, потом от души поминал безвременно ушедших товарищей по партии сначала у свежей могилы, потом на поминках. Он быстро выучился не доверять присказке «Плохой водки не бывает. Бывает водка хорошая и очень хорошая». Виктор научился безошибочно различать водку по запаху: от ста граммов этой будешь ходить дурной, и утром непременно будет головная боль, а от этой и с литра на троих ничего, кроме запаха не будет. На похоронах он нажил язву желудка, но не от водки, а от скверной закуски и сухомятки.
Самые впечатляющие похороны пришлись на Москву. Виктора включили в состав местной партийной делегации на похоронах генсека Брежнева. В столице их разместили в плохой гостинице на глухой городской окраине. Подняли ни свет, ни заря и без завтрака погнали на троллейбус, потом на метро. Когда через полтора часа после подъема Виктор увидел очередь к телу покойного генсека, то тихо ахнул. На часах была всего половина восьмого утра, а очередь уже растянулась на несколько километров, и до начала траурной церемонии было ещё два с половиной часа. Хуже всего то, что вдоль тротуара стояли московские дружинники, которые следили за порядком в очереди. На практике это означало, что вырваться в магазин можно будет не раньше одиннадцати часов, причем обязательно со скандалом. Понятно было и то, что винные отделы в большинстве магазинов вдоль очереди будут закрыты.
— Скорбеть по дорогому генсеку, мужики, надо на трезвую голову, — пояснил кто-то из народных дружинников.
Добраться до магазина удалось лишь после полудня. Водку пили из горла, схоронясь от милиции и дружинников даже не в подъезде дома, а в грязном дворе за контейнерами для мусора. Только начали, как повалил тяжелый мокрый снег. Водки взяли с большим запасом, чтобы хватило на весь день. С колбасой и хлебом не угадали, но второй раз в магазин их уже не выпустили.
Впервые в жизни Виктор давился водкой. Давясь водкой, обжег связки и потерял голос, впрочем, он был не одинок: сипел каждый пятый. Хуже всего было то, что водка не грела. В Колонный зал они попали только в двенадцатом часу вечера, так что скорбь их была уже неподдельной.
В коридорах Колонного зала тишину нарушало лишь шарканье множества ног, сосредоточенное сопение, да окрики: «Шевелись!» Похоронные распорядители гнали замерзших людей по лестницам разве что не на пинках. Роскошные люстры и зеркала были затянуты траурной паутиной. На последней лестничной площадке Виктору преградили путь. Сквозь раскрытую дверь уже виднелся траурный зал, когда из боковой комнаты вышли несколько генералов с чёрными креповыми повязками на рукавах. За их спиной на мгновенье открылась панорама поминального стола с ветчиной, сервелатом и селедкой, фруктами, коньяком и водкой. Пахнуло теплом и сытостью. Генералы, лениво переваливаясь с ноги на ногу, ковыряя в зубах спичками и досмеиваясь над свежим анекдотом про генсека, точнее про его похороны, ввалились в зал, где неким подобием строя отправились менять почетный караул.
Когда Виктор переступил порог траурного зала, невидимая рука придержала его за рукав и тихий, но строгий голос приказал: «Без фокусов. Быстро и печально». На сцене играл изрядно выдохшийся за день оркестр «Виртуозы Москвы». Покойный лежал ногами к левому боку процессии, и, подходя, Виктор успел отчетливо разглядеть черты «кремлевского долгожителя». Лицо Брежнева было воскового цвета с прозрачной кожей. Кое-где на нём были видны следы румян и пудры, но они не портили общего впечатления от его восковой бледности. Казалось, что Брежнев просто уснул, подобно тому, как он дремал в президиумах собраний и совещаний уже много лет. Мгновение и он откликнется одобрительной репликой на выступление товарища: «Т-це! Поддерживаю, тце-тце». Но нет, Виктор понял, что воскресения не будет. Забыв об усталости, он пытался вместить в себя величие исторического момента: генералиссимус, правивший страной 17 лет, теперь в гробу. С ним уходила в вечность целая история, к которой Виктор, будучи младшим партийным функционером, был сопричастен. В ногах у генсека среди множества орденов и медалей сиял бриллиантами «Орден Победы».
Из Колонного зала процессию направили прямо в метро. Три эскалатора работали на спуск, и только один поднимал снизу редких пассажиров. Оказавшись внизу, Виктор сразу понял, в чем дело: милицейский кордон пропускал наверх только тех, кто имел прописку по улице Горького или проживал в гостиницах «Интурист» и «Националь». Усталые милиционеры с красными, слезящимися от метрополитеновской пыли глазами, лениво отгоняли от эскалатора увечных. Увечные — однорукие, одноногие и просто больные на голову рвались наверх, размахивая пенсионными удостоверениями и ветеранскими книжками. Послушать их, так тут собралась едва ли не большая часть сослуживцев полковника Брежнева по 19-й армии. Виктор наметанным глазом выделил в толпе несколько штатских, с безразличным видом слонявшихся по перрону. Милиция не обращала на чекистов никакого внимания. Калек закидывали в поезда, уходящие на станцию «Библиотека Ленина», но они упорно возвращались на «Площадь Маркса».
После похорон Брежнева Виктор долго не мог пить водку и пристрастился к портвейнам, в которых стал находить для себя особенную прелесть.
Последние новости
