Игорь-Северянин. In atrium post mortem. 12
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
20.02.19 | 3057
Под горячую руку может показаться, что цель моей изрядно затянувшейся рецензии составляет исключительно унижение двух уважаемых специалисток по Игорю-Северянину. Я не стану возражать и, если студенты и аспиранты будут знать с кем имеют дело, то я буду только рад. Проблема таких «профессионалов» в избыточном количестве академического пафоса, в то время как для того, чтобы описывать жизнь замечательного человека, в первую очередь нужна любовь:
Put some love in your heart
Like you put some ink in the inkpot.
Знаете, откуда это? Ни за что не догадаетесь: это весьма уместный совет от Shoking Blue, но этот пласт мировой культуры Шубниковой и Терёхиной знаком вряд ли. Ну, разве что в юные годы плясали на дискотеках под «Шизгару» (Venus). Как бы там ни было, но для нас оба лыка в строку — в чернильницу тоже рекомендуется добавлять любовь, если, конечно, она у вас есть. Ладно, продолжим.
Эстонский период жизни поэта состоял из Тойла и заграницы. В первом было мрачно, сыро и темно, заграницей — тепло, солнечно, там был успех и новая слава. Заграница закончилась в марте 1935 года, тогда же закончилось и Тойла. И вот, что удивительно: постылое Тойла вдруг стало дорого его сердцу и нестерпимо желанно.
Общее замечание: авторы жизнеописания поэта совершенно незнакомы с югославской, болгарской и румынской прессой. Между тем газетная хроника полна жемчужин — интервью, в которых Игорь и Фелисса рассказывают о себе. Центральное место жизнеописания гастрольного периода в жизни поэта авторы отвели Парижу — двум выступлениям в залах Chopin и Debussy, акустика в которых выше всяческих похвал: даже шёпот со сцены отчётливо различим на последних рядах.
Выбор пал на это место по двум причинам: во-первых, непосредственная близость к Собору Александра-Невского. Я уже писал о том, что даты в жизни человека имеют значение, и по сему повторяться не буду: первое выступление 12 февраля в четверг в разгар масленицы, второе — в пятницу 27-го, в первую неделю Великого поста. Воспоминания о втором концерте оставила нам Марина Цветаева.
Артистический вход на 8 Rue Daru, слева через дорогу виден красный маркиз над окнами ресторана «Петроград», справа – деревья за забором храма Александра Невского
Вторая причина — ресторан русской кухни «Петроград», расположенный напротив собора. И, хотя пост в дороге разрешён, обед перед выступлением, наверняка, был постным, чего не скажешь про обязательный ужин с шампанским. Кстати, сам ужин — загадка: поэта не могли отпустить после концерта просто так, в концертном кураже и на голодный желудок. Может быть, когда-нибудь из писем, которые хранятся в Швеции у внуков Игоря Васильевича мы и про этот ужин узнаем нечто интересное.
Мне повезло: я был в Париже на 8 Rue Daru в залах Chopin и Debussy, в которых выступал поэт, принимал участие в молебне у иконы Донской Божией матери в храме Александра Невского, а потом с благословения настоятеля в компании друзей вечерял в «Петрограде» за любимым столиком генерала Кутепова.
Ресторан «Петроград изнутри и снаружи.
Шубникова и Терёхина там не были, но зато они обнаружили в Париже след петербургской Коломбины — Глебовой-Судейкиной:
«Среди дорогих памяти друзей Северянин посещает Ольгу Афанасьевну Глебову-Судейкину, которой посвящены стихотворения «Поэза предвесенних трепетов» (1913) и «Голосистая могилка» (1931)
Летом 1924 года Глебова-Судейкина уехала в Берлин, взяв чемодан своих фарфоровых фигурок. Друзья помогли ей перебраться в Париж, где она поселилась в отеле Прет-ти, а потом в маленькой квартирке под крышей восьмиэтажного дома на площади у ворот Сен-Клу. Весь квартал знал Ольгу Глебову-Судейкину как «la Dame aux oiseaux» — «Даму с птицами»».
Анна Ахматова и Ольга Судейкина.
Судейкиной посвящено очень трогательное стихотворение, но ни среди друзей, ни среди возлюбленных Игоря-Северянина места Ольге Афанасьевне нет:
<…>Я снова чувствую томленье
И нежность, нежность без конца...
Твои уста, твои колени
И вздох мимозного лица,—
Лица, которого бесчертны
Неуловимые черты:
Снегурка с темпом сердца серны,
Газель оснеженная — ты. <…>
Как говорится, ничего личного: комплементарный портрет Коломбины, которая принадлежит всем и никому конкретно, ещё не повод для дружбы или интимного знакомства.
У Шубниковой и Терёхиной находим ещё один загадочный пассаж:
«В ее небольшой комнате с балкончиком, по свидетельству А.Мок-Бикер, насчитывалось от сорока до ста птиц. “Люди больше во мне не нуждаются, — говорила Ольга Афанасьевна, все более одинокая и обедневшая. — Я займусь птицами”. Таково было и впечатление Игоря Северянина, посетившего Глебову-Судейкину в 1931 году».
Откуда они взяли, что посетил и таково было его впечатление? А вот откуда — списано у Элиан Мок-Бикер из «Коломбина десятых годов», хотя там нет упоминания о птичнике:
«Игорь Северянин, знавший Ольгу по дореволюционному Санкт-Петербургу, снова встретился с ней в Париже в начале 1930-х, в один из своих приездов из Эстонии. Так он оказался в тесной комнатке в доме у площади Ворот Сен-Клу».
Апартаменты Pretty на 48 Rue Léon Frot — два локтя по карте от ворот в парк Saint-Cloud.
Вот, будучи в Париже, хочу отдать дань памяти Ольге Афанасьевне Глебовой-Судейкиной, и куда мне пойти: на левый берег к воротам в парк Сен Клу или на правый — в отель Pretty?
В конечном итоге всё объясняет дата 12 февраля: если бы он был у Судейкиной накануне, то дата посвящённого ей стихотворения «Голосистая могилка», была бы другая; 12-го в день первого выступления Судейкина отнюдь не повод, чтобы с утра тащится через половину Парижа в апартаменты Pretty. Скорее всего «Голосистая могилка» след вечерней импровизации за ужином в ресторане «Петроград», след всегдашней готовности Игоря-Северянина к творчеству. Кто-то рассказал ему за ужином о птицах, но забыл упомянуть фарфоровых кукол Ольги Афанасьевны, с продажи которых она жила, потому птицы в стихотворении есть, а кукол нет. Можете поверить мне на слово: Фелисса не осталась бы без куклы и обязательно привезла бы подарок в Тойла.
На всякий случай, напомню, что знаменитая «Восторженная поэза» тоже была написана в Керчи в разгар попойки то ли на ресторанном меню, то ли на салфетке:
Восторгаюсь тобой, молодёжь!—
Ты всегда,— даже стоя,— идёшь,
Но идёшь постоянно вперёд <…>
Дата «Голосистой могилки» игнорирована авторами, а зря. И вновь повторяться не буду, а только напомню, что внимание к датам и личное знакомство с genius loci ещё не повредило ни одному жизнеописателю, скорее, наоборот.
И ещё: ни слова о контактах с князем Юсуповыми его супругой, а ведь именно они приняли деятельное участие в организации концертов и печатании афиш. Поговаривали, что поэт просил князя об устройстве сына на учёбу в Париже, но что-то там не срослось.
Именно из бытовых мелочей и складывается жизнь, а не из авторских домыслов:
«В свою очередь, Северянин предлагает Ремизову принять участие в задуманном русской эмиграцией в Румынии журнале «Золотой петушок». Ремизов согласился, из последующих его писем Северянину явствует, что ни журналов с публикацией, ни обещанного гонорара он так и не дождался. Издательское начинание заглохло, не принеся пользы и Северянину.
Этот пассаж о Ремизове и предложении поучаствовать в «Золотом Петушке» предшествует в жизнеописании «встрече» поэта с Судейкиной в феврале 1931 года. Однако тема иллюстрированного художественного журнала «Золотой петушок» возникла не в Париже в 1931 году, а в Кишинёве в марте-апреле 1933 года. Тогда же определился и главный редактор издания — Леонид Евицкий. Но зачем-то авторы жизнеописания смешали и персонажей, и события, и время.
Вывод: если бы в биографии Игоря-Северянина я не знал хронологии событий, то многократно был бы введён в заблуждение и даже прямо обманут Шубниковой и Терёхиной. Обман — это академический подход? Что без обмана равно вольного или невольного жизнеописательствовать никак?
Слева направо: поэт Леонид Евицкий, Игорь-Северянин, Фелисса Лотарёва, доктор Коцовский, литератор Семён Стодульский. Кишинёв, у дверей редакции газеты «Наша речь». 1933.
Авторы жизнеописания, из Югославии, через Париж вдут читателя сразу в Болгарию, где главным действующим лицом повествования становится поэтесса Любовь Столица, разумеется, с реверансом в сторону болгарина Саввы Чукалова.
Выступления в кадетских корпусах и женских гимназиях Югославии, организованные Державной комиссией, остались за бортом.
Болгарское турне осталось в жизнеописании поэта без упоминания семи выступлений в Софии, без выступлений в Тырново, Стара Загоре, Казанлыке, Плевне, Пловдиве и Сливине. Паломничество в Рильский монастырь (Болгария), упомянуто по ходу дела из парижского февраля в болгарский ноябрь. А с марта по октябрь 1931 года где был поэт? Что делал? Что это за жизнеописание, из которого без объяснения причин вырезано сразу 8 месяцев?
Кстати о паломничестве, сам факт которого находится в противоречии с утверждениями о.Сергия (Положенского) — в миру Принца роз, об отношении поэта к церкви:
«Когда мы были с Игорем вместе, я иногда пробовал заговорить с ним о Боге, о религии, о церкви. Но никогда не имел отклика. Он никогда не бывал в церкви, никогда не исповедовался, никогда не причащался. И только один раз сказал мне насчёт Евангелия, что это просто книга, исполненная противоречий, и больше ничего. Я видел, что заводить с ним богословские споры – дело совершенно безнадёжное, я оставил всякую попытку».
На странице 225 Шубникова и Терёхина сообщили о том, что поэт венчался с Фелиссой в Тарту в Успенском соборе, но то что было действительно важно опустили: ради замужества Фелисса перешла из лютеранства в Православие. Зачем, если поэт был равнодушен к Богу и церкви? Зачем родители потом крестили первенца в церкви в Ору? И это при том, что Игорь Васильевич перед священником настоял на крестильном имени Вакх.
Священник посчитал имя языческим, но поэт предъявил ему святцы, с указанием святых мучеников римлян Сергия и Вакха, которые служили при дворе императора Максимилиана, но были уличены в том, что не приносят жертвы языческим богам. Император унизил их, обрядив в женские одежды и рабские ошейники, но не смог склонить к отречению от Христа. Сергий и Вакх были переданы правителю Сирии Антиоху, который был лично обязан им своей должностью. Вакха бичевали до смерти, а Сергий был обезглавлен.
Наконец, поэт хранил собственную крестильную рубашку и никогда не расставался с крестильной иконой Святого Георгия, а на книжной полке в Тойла ещё совсем недавно можно было видеть дореволюционное издание Евангелия. Так что все разговоры о безверии поэта и никаких отношениях с церковью, лишены оснований. Вера и обязательное соблюдение религиозной традиции далеко не одно и то же. Важно ли это обстоятельство для жизнеописания поэта? Мне кажется, что да, а Шубниковой и Терёхиной — нет.
Спеша из Югославии в Париж, Шубникова и Терёхина не заметили почти двухнедельного отдыха поэта в Дубровнике на вилле «Флора Мира» у четы Сливинских. В это же время на вилле гостил бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин, который оставил воспоминания о северянах Игоре и Фелиссе — птицах певчих. Не заметили авторы, что из Дубровника поэт поехал в Сараево, где жертвой его чар пала полупоэтесса Валентина Васильевна Берникова, роман с которой будет иметь бурное продолжение в 1934 году в замке Храстовац. Берникова символизирует в формуле поэта «три моря — три любви», кстати, обыгранной Шубникой и Терёхиной в названии главы (стр. 325), Адриатику (Ядран).
На сегодня всё, но продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь, продолжение 8 здесь продолжение 9 здесь, продолжение 10 здесь, продолжение 11 здесь
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
20.02.19 | 3057
Под горячую руку может показаться, что цель моей изрядно затянувшейся рецензии составляет исключительно унижение двух уважаемых специалисток по Игорю-Северянину. Я не стану возражать и, если студенты и аспиранты будут знать с кем имеют дело, то я буду только рад. Проблема таких «профессионалов» в избыточном количестве академического пафоса, в то время как для того, чтобы описывать жизнь замечательного человека, в первую очередь нужна любовь:Put some love in your heart
Like you put some ink in the inkpot.
Знаете, откуда это? Ни за что не догадаетесь: это весьма уместный совет от Shoking Blue, но этот пласт мировой культуры Шубниковой и Терёхиной знаком вряд ли. Ну, разве что в юные годы плясали на дискотеках под «Шизгару» (Venus). Как бы там ни было, но для нас оба лыка в строку — в чернильницу тоже рекомендуется добавлять любовь, если, конечно, она у вас есть. Ладно, продолжим.
Эстонский период жизни поэта состоял из Тойла и заграницы. В первом было мрачно, сыро и темно, заграницей — тепло, солнечно, там был успех и новая слава. Заграница закончилась в марте 1935 года, тогда же закончилось и Тойла. И вот, что удивительно: постылое Тойла вдруг стало дорого его сердцу и нестерпимо желанно.
Общее замечание: авторы жизнеописания поэта совершенно незнакомы с югославской, болгарской и румынской прессой. Между тем газетная хроника полна жемчужин — интервью, в которых Игорь и Фелисса рассказывают о себе. Центральное место жизнеописания гастрольного периода в жизни поэта авторы отвели Парижу — двум выступлениям в залах Chopin и Debussy, акустика в которых выше всяческих похвал: даже шёпот со сцены отчётливо различим на последних рядах.
Выбор пал на это место по двум причинам: во-первых, непосредственная близость к Собору Александра-Невского. Я уже писал о том, что даты в жизни человека имеют значение, и по сему повторяться не буду: первое выступление 12 февраля в четверг в разгар масленицы, второе — в пятницу 27-го, в первую неделю Великого поста. Воспоминания о втором концерте оставила нам Марина Цветаева.
Артистический вход на 8 Rue Daru, слева через дорогу виден красный маркиз над окнами ресторана «Петроград», справа – деревья за забором храма Александра Невского
Вторая причина — ресторан русской кухни «Петроград», расположенный напротив собора. И, хотя пост в дороге разрешён, обед перед выступлением, наверняка, был постным, чего не скажешь про обязательный ужин с шампанским. Кстати, сам ужин — загадка: поэта не могли отпустить после концерта просто так, в концертном кураже и на голодный желудок. Может быть, когда-нибудь из писем, которые хранятся в Швеции у внуков Игоря Васильевича мы и про этот ужин узнаем нечто интересное.
Мне повезло: я был в Париже на 8 Rue Daru в залах Chopin и Debussy, в которых выступал поэт, принимал участие в молебне у иконы Донской Божией матери в храме Александра Невского, а потом с благословения настоятеля в компании друзей вечерял в «Петрограде» за любимым столиком генерала Кутепова.
Ресторан «Петроград изнутри и снаружи.
Шубникова и Терёхина там не были, но зато они обнаружили в Париже след петербургской Коломбины — Глебовой-Судейкиной:
«Среди дорогих памяти друзей Северянин посещает Ольгу Афанасьевну Глебову-Судейкину, которой посвящены стихотворения «Поэза предвесенних трепетов» (1913) и «Голосистая могилка» (1931)
Летом 1924 года Глебова-Судейкина уехала в Берлин, взяв чемодан своих фарфоровых фигурок. Друзья помогли ей перебраться в Париж, где она поселилась в отеле Прет-ти, а потом в маленькой квартирке под крышей восьмиэтажного дома на площади у ворот Сен-Клу. Весь квартал знал Ольгу Глебову-Судейкину как «la Dame aux oiseaux» — «Даму с птицами»».
Анна Ахматова и Ольга Судейкина.
Судейкиной посвящено очень трогательное стихотворение, но ни среди друзей, ни среди возлюбленных Игоря-Северянина места Ольге Афанасьевне нет:
<…>Я снова чувствую томленье
И нежность, нежность без конца...
Твои уста, твои колени
И вздох мимозного лица,—
Лица, которого бесчертны
Неуловимые черты:
Снегурка с темпом сердца серны,
Газель оснеженная — ты. <…>
Как говорится, ничего личного: комплементарный портрет Коломбины, которая принадлежит всем и никому конкретно, ещё не повод для дружбы или интимного знакомства.
У Шубниковой и Терёхиной находим ещё один загадочный пассаж:
«В ее небольшой комнате с балкончиком, по свидетельству А.Мок-Бикер, насчитывалось от сорока до ста птиц. “Люди больше во мне не нуждаются, — говорила Ольга Афанасьевна, все более одинокая и обедневшая. — Я займусь птицами”. Таково было и впечатление Игоря Северянина, посетившего Глебову-Судейкину в 1931 году».
Откуда они взяли, что посетил и таково было его впечатление? А вот откуда — списано у Элиан Мок-Бикер из «Коломбина десятых годов», хотя там нет упоминания о птичнике:
«Игорь Северянин, знавший Ольгу по дореволюционному Санкт-Петербургу, снова встретился с ней в Париже в начале 1930-х, в один из своих приездов из Эстонии. Так он оказался в тесной комнатке в доме у площади Ворот Сен-Клу».
Апартаменты Pretty на 48 Rue Léon Frot — два локтя по карте от ворот в парк Saint-Cloud.
Вот, будучи в Париже, хочу отдать дань памяти Ольге Афанасьевне Глебовой-Судейкиной, и куда мне пойти: на левый берег к воротам в парк Сен Клу или на правый — в отель Pretty?
В конечном итоге всё объясняет дата 12 февраля: если бы он был у Судейкиной накануне, то дата посвящённого ей стихотворения «Голосистая могилка», была бы другая; 12-го в день первого выступления Судейкина отнюдь не повод, чтобы с утра тащится через половину Парижа в апартаменты Pretty. Скорее всего «Голосистая могилка» след вечерней импровизации за ужином в ресторане «Петроград», след всегдашней готовности Игоря-Северянина к творчеству. Кто-то рассказал ему за ужином о птицах, но забыл упомянуть фарфоровых кукол Ольги Афанасьевны, с продажи которых она жила, потому птицы в стихотворении есть, а кукол нет. Можете поверить мне на слово: Фелисса не осталась бы без куклы и обязательно привезла бы подарок в Тойла.
На всякий случай, напомню, что знаменитая «Восторженная поэза» тоже была написана в Керчи в разгар попойки то ли на ресторанном меню, то ли на салфетке:
Восторгаюсь тобой, молодёжь!—
Ты всегда,— даже стоя,— идёшь,
Но идёшь постоянно вперёд <…>
Дата «Голосистой могилки» игнорирована авторами, а зря. И вновь повторяться не буду, а только напомню, что внимание к датам и личное знакомство с genius loci ещё не повредило ни одному жизнеописателю, скорее, наоборот.
И ещё: ни слова о контактах с князем Юсуповыми его супругой, а ведь именно они приняли деятельное участие в организации концертов и печатании афиш. Поговаривали, что поэт просил князя об устройстве сына на учёбу в Париже, но что-то там не срослось.
Именно из бытовых мелочей и складывается жизнь, а не из авторских домыслов:
«В свою очередь, Северянин предлагает Ремизову принять участие в задуманном русской эмиграцией в Румынии журнале «Золотой петушок». Ремизов согласился, из последующих его писем Северянину явствует, что ни журналов с публикацией, ни обещанного гонорара он так и не дождался. Издательское начинание заглохло, не принеся пользы и Северянину.
Этот пассаж о Ремизове и предложении поучаствовать в «Золотом Петушке» предшествует в жизнеописании «встрече» поэта с Судейкиной в феврале 1931 года. Однако тема иллюстрированного художественного журнала «Золотой петушок» возникла не в Париже в 1931 году, а в Кишинёве в марте-апреле 1933 года. Тогда же определился и главный редактор издания — Леонид Евицкий. Но зачем-то авторы жизнеописания смешали и персонажей, и события, и время.
Вывод: если бы в биографии Игоря-Северянина я не знал хронологии событий, то многократно был бы введён в заблуждение и даже прямо обманут Шубниковой и Терёхиной. Обман — это академический подход? Что без обмана равно вольного или невольного жизнеописательствовать никак?
Слева направо: поэт Леонид Евицкий, Игорь-Северянин, Фелисса Лотарёва, доктор Коцовский, литератор Семён Стодульский. Кишинёв, у дверей редакции газеты «Наша речь». 1933.
Авторы жизнеописания, из Югославии, через Париж вдут читателя сразу в Болгарию, где главным действующим лицом повествования становится поэтесса Любовь Столица, разумеется, с реверансом в сторону болгарина Саввы Чукалова.
Выступления в кадетских корпусах и женских гимназиях Югославии, организованные Державной комиссией, остались за бортом.
Болгарское турне осталось в жизнеописании поэта без упоминания семи выступлений в Софии, без выступлений в Тырново, Стара Загоре, Казанлыке, Плевне, Пловдиве и Сливине. Паломничество в Рильский монастырь (Болгария), упомянуто по ходу дела из парижского февраля в болгарский ноябрь. А с марта по октябрь 1931 года где был поэт? Что делал? Что это за жизнеописание, из которого без объяснения причин вырезано сразу 8 месяцев?
Кстати о паломничестве, сам факт которого находится в противоречии с утверждениями о.Сергия (Положенского) — в миру Принца роз, об отношении поэта к церкви:
«Когда мы были с Игорем вместе, я иногда пробовал заговорить с ним о Боге, о религии, о церкви. Но никогда не имел отклика. Он никогда не бывал в церкви, никогда не исповедовался, никогда не причащался. И только один раз сказал мне насчёт Евангелия, что это просто книга, исполненная противоречий, и больше ничего. Я видел, что заводить с ним богословские споры – дело совершенно безнадёжное, я оставил всякую попытку».
На странице 225 Шубникова и Терёхина сообщили о том, что поэт венчался с Фелиссой в Тарту в Успенском соборе, но то что было действительно важно опустили: ради замужества Фелисса перешла из лютеранства в Православие. Зачем, если поэт был равнодушен к Богу и церкви? Зачем родители потом крестили первенца в церкви в Ору? И это при том, что Игорь Васильевич перед священником настоял на крестильном имени Вакх.
Священник посчитал имя языческим, но поэт предъявил ему святцы, с указанием святых мучеников римлян Сергия и Вакха, которые служили при дворе императора Максимилиана, но были уличены в том, что не приносят жертвы языческим богам. Император унизил их, обрядив в женские одежды и рабские ошейники, но не смог склонить к отречению от Христа. Сергий и Вакх были переданы правителю Сирии Антиоху, который был лично обязан им своей должностью. Вакха бичевали до смерти, а Сергий был обезглавлен.
Наконец, поэт хранил собственную крестильную рубашку и никогда не расставался с крестильной иконой Святого Георгия, а на книжной полке в Тойла ещё совсем недавно можно было видеть дореволюционное издание Евангелия. Так что все разговоры о безверии поэта и никаких отношениях с церковью, лишены оснований. Вера и обязательное соблюдение религиозной традиции далеко не одно и то же. Важно ли это обстоятельство для жизнеописания поэта? Мне кажется, что да, а Шубниковой и Терёхиной — нет.
Спеша из Югославии в Париж, Шубникова и Терёхина не заметили почти двухнедельного отдыха поэта в Дубровнике на вилле «Флора Мира» у четы Сливинских. В это же время на вилле гостил бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин, который оставил воспоминания о северянах Игоре и Фелиссе — птицах певчих. Не заметили авторы, что из Дубровника поэт поехал в Сараево, где жертвой его чар пала полупоэтесса Валентина Васильевна Берникова, роман с которой будет иметь бурное продолжение в 1934 году в замке Храстовац. Берникова символизирует в формуле поэта «три моря — три любви», кстати, обыгранной Шубникой и Терёхиной в названии главы (стр. 325), Адриатику (Ядран).
На сегодня всё, но продолжение следует.
__________________
Начало смотри здесь, продолжение 2 здесь, продолжение 3 здесь, продолжение 4 здесь, продолжение 5 здесь, продолжение 6 здесь, продолжение 7 здесь, продолжение 8 здесь продолжение 9 здесь, продолжение 10 здесь, продолжение 11 здесь
Последние новости
Аятолла Насер Макарем Ширази напомнил Трампу, что угрозы против верховного лидера Ирана караются смертью
30.06.25 27
BBC Венгрия поблагодарила США за снятие санкций против АЭС «Пакс», которую строит «Росатом»
30.06.25 16
DW Россия готова к третьему раунду переговоров с Украиной и передаст ещё 3 тысячи тел укранских солдат
28.06.25 39
Эстония и Литва сообщили ООН о выходе из Оттавской конвенции о запрете противопехотных мин
28.06.25 41
Премьер-министр Виктор Орбан предостерег ЛГБТК+ сообщество о юридических последствиях проведения парада
28.06.25 39
