Халдеи. 3
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
13.11.19 | 2219
Едва избавившись от Макара Евлова, астролог поспешил домой. В другое время он бы весьма позабавился, вспоминая свою остроумную проделку и глупую рожу Макара, но сейчас было не до веселья. Первым делом Авессалом набрал номер Петровича и сообщил ему про разговор с киноведом. После того, как информация попала в руки болтливого киноведа, остановить её распространение в городе уже не представлялось возможным. Астролог благоразумно умолчал о том, что задним числом внес в список имя Евлова с единственной целью, как можно быстрее избавиться от него. Рассказ про необыкновенную осведомленность Макара Евлова Петрович выслушал молча и не задал ни одного вопроса.
Закончив разговор, Авессалом поспешил включить домашний компьютер. Через пять минут он знал точно, что абсолютно все файлы исчезли. Перебрав дискетки, астролог убедился в том, что дискетка с прогнозами тоже исчезла без следа. Внешний осмотр замков входной двери ничего не дал даже после того, как была применена мощная лупа. Разъяренный Авессалом, вспомнив, чему его учили в специальной средней школе милиции на занятиях по криминалистике, не поленился выкрутить вставку под ключ из нижнего замка. Через десять минут вставка была разобрана, но следов отмычки или подбора ключа не обнаружилось.
Внезапное столкновение с иррациональным может кого угодно вывести из равновесия, а вот Мужов неожиданно успокоился. Таинственное исчезновение прогнозов наводило на мысль о том, что они всё же попали к заказчику, к Чёрному человеку, что снимало с астролога и чувство вины, и долг, и внезапную предрасположенность к усвоению чужой кармы. Разобрать вставку для ключа оказалось намного легче, чем вновь собрать её. Взглянув на часы, Авессалом решил, что успеет ещё купить новую вставку в ближайшей скобяной лавке.
Вечер принимал город в свои удушающие объятия. Смеркалось, но в наступившем сумраке ещё не зажглись фонари. Местный час пик давно прошел, на смену деловой активности не спеша выползала ночная жизнь, пока ещё достаточно трезвая, ещё не обдолбанная и не укуренная. Мелкие магазинчики уже закрылись. В супермаркетах последние загулявшие посетители спешили расплатиться за случайные покупки. В такое время только редкие люди покупают что-то действительно необходимое для жизни. Остальные просто совершают покупки, удовлетворяя потребность тратить деньги. Купленные по случаю вещи трудно хранить и тяжело выбросить. Через полчаса в город придут уже другие люди, чтобы, спасаясь от одиночества, бессмысленно потратить деньги в пабах, наливаясь пивом до бровей и заводя никому не нужные случайные знакомства. Кто-то, желая праздника, будет тратить деньги в дискотеках, получая взамен обязанность до глубокой ночи содрогаться и корчиться на танцплощадке под ударами беспощадного ритма.
Авессалом не чувствовал себя человеком одиноким, просто ему нужна была новая вставка для замка. Скобяная лавочка закрылась прямо перед носом. Покупать же новый замок в супермаркете за бешеные деньги он точно не собирался, проблема могла быть решена утром завтрашнего дня. Пропажа прогнозов, хранившихся в домашнем компьютере, как это ни странно, принесла заметное кармическое облегчение. Событие следовало отметить, и астролог завернул в первый же попавшийся на пути паб. Он редко бывал в таких заведениях и совершенно не ориентировался в том, что в них едят и пьют, как проводят время и заводят новые знакомства. Всё это не имело никакого значения, Авессалому просто хотелось немного побыть на людях. Сначала он хотел устроиться внутри, но там было уже изрядно накурено. Пришлось перебраться на уличный помост, и в этом оказалась своя приятность. Авессалом сидел на грубой деревянной скамейке, облокотившись левой рукой на ограду помоста, и мелкими глотками пил темное пиво. Вдоль по улице тянуло прохладным ветерком. Мимо шли люди ночного города, беззаботные мужчины и женщины, в основном молодые, но встречались и пожилые, реже местные, чаще туристы.
Авессалому внезапно пришло в голову, что помост пивнухи рассекает мощно накатывающиеся кармические волны. Но здесь, на помосте под защитой самого Гиннеса было спокойно и надежно. В нагрудном кармане рубашки зашевелился мобильный телефон.
— Господин Мужов? — Осведомился приятный женский голос. — Это вас беспокоят из редакции газеты «Эстония». Наверное, вы уже в курсе. Ах, ещё нет!.. Мы будем рады видеть вас на гражданской панихиде, которая состоится послезавтра в одиннадцать. Всего доброго, извините за поздний звонок.
Моисей Маркин слыл за человека предприимчивого. Он пользовался у своих студентов безграничным авторитетом, хотя и тиранил их нещадно. К тиранству обязывала должность — декан русскоязычного факультета журналистики. Его можно было бы назвать счастливым человеком, если бы не одно «но». Все коммерческие проекты Маркина заканчивались печально: журнал издох на втором номере, ежедневная газета тихо умерла, не дотянув до конца недели.
После газеты денег ему уже не доверяли, но желание всенародной славы стало ещё сильнее. Тем удивительнее было приглашение местного двуязычного олигарха возглавить русский издательский дом, издававший еженедельник и ежедневную газету. Маркин согласился с радостью и заломил за свои услуги такую цену, что олигарх поперхнулся, но прижатый со всех сторон обстоятельствами, был вынужден согласиться. Вымогавший астрономическую зарплату Маркин, знал, что покупка русского издательского дома была для олигарха своеобразным наказанием. Лавочка, к которой Маркин как будто тоже имел какое-то отношение, попросту вынудила олигарха искупить грехи покупкой наиболее крупных русскоязычных изданий.
Ежедневную газету с претенциозным названием «Эстония» (название вымышленное – прим. авт.) и еженедельник «Плюс семь дней» в очередной раз переломили через колено. Всего за каких-то пять лет оба издания четырежды сменили собственников и ответственных издателей. Отец и сын Гатовы, владевшие издательским домом дольше всех, кончили хуже всех. Первым у подъезда дома был убит сын, а через каких-то полгода в воротах собственного дома был застрелен из дамского пистолетика отец. Двойное убийство так и осталось нераскрытым. Покойным Гатовым наследовал компаньон Мелконян, по слухам водивший дружбу всё с той же лавочкой. Он выкупил у вдов своих покойных компаньонов их доли и через год оказался в арестном доме по подозрению в организации убийства отца и сына Гатовых. Ни у кого не было сомнений, что Мелконян был наказан лавочкой за строптивый характер и длинный язык. Просидел Мелконян недолго, но этого хватило, чтобы он потерял на издательском доме несколько миллионов крон, а вместе с деньгами потерял интерес к издательскому делу и политике. Будучи выпущенным из арестного дома с извинениями, Мелконян немедленно продал издательский дом семейству Козловых. «Танкист» Козлов-старший членствовал в городском собрании, Козлов-младший числился предпринимателем. В действительности издательский дом был куплен известным олигархом по наущению всё той же лавочки. С Козловыми, быстро довершившими разорение издательского дома, вскоре пришлось расстаться. Наступило время Маркина, наступил его звездный час.
Маркин предстал перед объединенной редакцией в блестящих кожаных штанах и таком же блестящем пиджаке. Кожаный пиджак был мечтой всех интеллигентов-семидесятников. Вкупе с кучерявой бородкой и раскрепощенными манерами кожаный пиджак обличал в своем хозяине настоящего шестидесятника-нонконформиста.
— Никогда в своей жизни я не издавал такой маленькой газеты, — первым делом признался редакции Маркин.
В целом признание соответствовало действительности, потому что собственные коммерческие проекты Маркина, потерпевшие крах, в расчёт не принимались. Заявка была наглостью, причём ничем не прикрытой. Редакция вздрогнула, но промолчала.
— С завтрашнего дня мы будем издавать газету для всех честных, простите, частных людей, — с видом победителя заявил Маркин.
Редакция напряженно молчала. Перспектива издавать газету исключительно для всех частных равно, как и для всех честных людей не радовала.
— От наших статей будут дрожать министры и депутаты! — Журналисты вздрогнули ещё раз. — Я научу вас брать интервью и писать репортажи. Я тут заметил, что некоторые нонпарель от петита не отличают, путают клонтитулы с импрессумом. Я решил, что учёбу начнем в следующий четверг.
Заведующий отделом культуры Илья Бах деликатно кашлянул, но Маркина уже понесло.
— С новым общественным строем сформировался и новый журнализм. Нынче государству откровенно окорачивать прессу уже руки коротки, извините за плоский каламбур. Потому она четвёртая власть. Газетчики, как мне представляется, это гладиаторы XXI века. Пока нас читают, мы сильны!
Маркин решительно стукнул кулаком по столу:
— Хочется вникнуть в значение всех слов, причем уже сегодня. Журналистика — это война, а на войне, как на войне. Мы вновь убеждаемся: где воюют пушки, там и слова — снаряды. Кому не нравится передовая, лучше сразу уйти. Малодушным гладиаторам у нас не место. Остальных, кто не хочет, заставим, а кто не умеет, научим. И можете не сомневаться, опыт у меня имеется. Я сюда пришел всерьёз и надолго. Кому это не нравится, мы здесь таких держать не будем. Мы люди серьёзные, нам некогда терять время на всякие там сопли. Я за свои слова отвечаю. Вопросы ещё есть?
Редакция молчала, поощряя Маркина к продолжению впечатляющего издательского монолога.
— Нет вопросов? Уже хорошо! Ладно! Мы живём в мужском мире. Это мир стереотипов и стандартов. Всё просто. Взялся, ходи. Пообещал, держись. Улыбнулся, заплатил. Обиделся, замочил. Упал, отжался. Кому такое не по силам, молчи в тряпочку. Будь проще. Дают, бери. Бьют, беги. Нас не догонишь. Люблю я макароны.
Про макароны это уже было лишнее, но редакция вновь деликатно промолчала.
— Кстати, о женщинах. Женщины в мужском мире вынуждены рассчитывать на себя. Быть по-мужски быстрыми. Жёсткими. Дают, бери. Не дают, отними. Поторговалась, прикупила. Упала, встала. Выматерилась, конечно, но встала! Встала, пошла. Пошла, иди. И вообще, хочешь жить, будь мужчиной!
Женская половина редакции одобрительно взвизгнула. По редакции пошёл шепоток. Маркин поднял руку, призывая к порядку.
— Посмеялись, теперь о деле. С сегодняшнего дня считайте, что вместо двух редакций у нас одна общая, единая, то есть. К нам пришла пора слияний. Ибо нужда заставляет, хоть по большому, хоть по малому счёту. То геополитическая, то экономическая. И вообще всяческая: само наше время велит, не мешкая, сносить барьеры, ломать заборы... Так диктуют глобализация с интеграцией. Качество нашей работы характеризуется коммерческим успехом и размерами тиража. Успехов вам, коллеги. Кстати, успех и счастье это не одно и то же. А вокруг унисекс, трансвеститы... С чего бы это?
Маркин запутался окончательно, но нашёлся и одним махом разрубил образовавшийся узелок:
— Мы им ещё покажем!
Редакция в изумлении смотрела, как новый ответственный издатель, задрав к потолку курчавую бороду, яростно грозит кулачком люминесцентным лампам. На следующий день программная речь Маркина была опубликована в колонке главного редактора. К обеду около полусотни человек отказалось от подписки, но вновь испечённого ответственного издателя это обстоятельство ничуть не смутило. Всю свою первую неделю в новой должности Маркин занимался перетряхиванием кадров: недовольных изгонял, лояльных приближал, сомневающихся вразумлял, опасных подкупал.
В четверг случился первый конфуз. Маркин был приглашен в русский драмтеатр на премьеру спектакля «Чемодан, вокзал, Москва!» В антракте он обнаружил в театральных креслах критика Илью Баха, ещё со вторника сказавшегося больным. Между ними произошел обмен оскорбительными репликами, причем Маркин усердствовал по-начальственному. Тучный желеобразный Бах впоследствии рассказывал, что в ответ на хамство ответственного издателя «обозначил» на его щеке пощёчину. Маркин не стерпел и, ухватив Баха за горло, принялся его душить. Еле разняли. Уже на следующее утро в городе рассказывали анекдот о том, как два еврея сходили в русский театр на премьеру русского спектакля: подрались, конечно, совсем как русские!
В конце недели Маркин ринулся в Москву, рассчитывая найти поддержку в крупных российских изданиях и заручиться обещаниями сотрудничества. Поездка была запланирована ещё до официального вступления в должность, поскольку хозяин-олигарх проявлял откровенную заинтересованность в российском транзите. Время для делового визита было выбрано крайне неудачное: властная вертикаль, читай Кремль, затеяла компанию по укрощению собственных олигархов. Словом, связываться с заграничными мини олигархами из какой-то там Эстонии никто не захотел. Кое-кого отпугнули блестящие кожаные штаны эстонского журналиста, напоминавшие бар «Голубая устрица» и почему-то партию «Яблоко» вкупе с Новодворской, и всё это одновременно.
Получив отлуп от москвичей по всем позициям, Маркин напился сначала в баре гостиницы, а потом догонялся уже в номере. На утро ему предстоял тяжёлый разговор с хозяином. Разговор, который не обойдется без наглого издательского и редакторского вранья. Разводить олигарха следовало на «свежую» голову.
Утром горничная трижды стучала в дверь номера и, не получив ответа, открыла замок своим ключом. Бросив короткий взгляд на беспорядок в спальне, принялась наводить порядок в гостиной. Первым делом она сунула в черный пластиковый пакет две пустые бутылки, одну из-под водки, другую из-под шампанского. Мешок уже наполнился до половины, и две бутылки из номера Маркина смешались с пустой посудой из других номеров. Прикинув, что таскать по другим номерам такую тяжесть нет резона, горничная вынесла пакет на лестничную площадку. Через десять минут уборщик на грузовом лифте увез пакет в подвальное помещение, откуда пустая тара перекочевала в один из контейнеров для мусора. Горничная вернулась в номер и первым делом опорожнила пепельницу в унитаз, что правилами делать категорически запрещалось во избежание засорения канализационной системы. Тем не менее, вода унесла сигаретные окурки со следами губной помады в клокочущее жерло. Горничная вымыла стаканы и вернула их на полочку в ванной. Потом она протерла журнальный столик мокрой тряпкой, дважды перекладывая голландскую трубку постояльца и кисет с ароматным табаком. Закончив уборку в гостиной, горничная перешла в спальню, где обнаружила уже остывшее тело постояльца.
Труп Маркина лежал в кровати, небрежно прикрытый наброшенными сверху одеялом и покрывалом, что со стороны создавало видимость естественного утреннего беспорядка. На прикроватной тумбочке лежал бумажник. В бумажнике горничная обнаружила полторы тысячи эстонских крон и две сотни евро. Кроны она положила обратно, а сотню евро сунула за лифчик. Потом тщательно протерла бумажник и вернула его на место. Она слышала от других горничных, что даже мелкие деньги в бумажнике живого или мертвого постояльца полностью исключают мотив ограбления, поэтому опытные клофелинщицы никогда не очищают бумажник клиента до исподнего. Кроме того, горничная тоже должна получить свою долю за беспокойство. Если нет ограбления и следов насилия, то возиться с трупом иностранца никто не будет. Страховая компания вернет тело на родину в цинковом гробу, вскрывать который уже никто не будет.
Имя Моисея Маркина занимало в списке Авессалома Мужова почетное седьмое место.
Бальтазар Русов гордился тем, что открыл для российского читателя Эстонию. Он сделал это, не выезжая за пределы своего рабочего кабинета. Сначала без спроса присоединил на обложке книги «Лифляндских историй» свою фамилию к фамилии автора историй, благо последний к этому моменту уже переселился в мир иной. Убедившись, что фокус с соавторством прошел без видимых последствий, Бальтазар при помощи копировального аппарата, ножниц и клея сочинил исторический обзор под названием «Таллиннский шлях». Возмутившийся было профессор Понченко из Тартуского университета, был немедленно задвинут на место со строгим предписанием не встревать в чужие дела. Две почти собственные книги открыли энергичному писателю из Эстонии дорогу в творческий союз российских писателей. Из всего сонма писателей земли русской Бальтазар выбрал писателей-почвенников, тяготевших к откровенному национализму. Бытописатели русской деревни на все лады прославляли сермяжную и посконную деревенскую Русь, выдавая её за высший образец христианской добродетели, и последними словами поносили современную российскую демократию. Писатели покрасовались на разного достоинства трибунах, поездили по городам Эстонии, потрапезничали в святых местах и приняли Бальтазара Русова в дружную семью писателей-почвенников на правах секретаря местного отделения Союза российских писателей.
Сегодня у Бальтазара был праздник. В зале Культурного центра, громко именовавшегося русским, сошлась вверенная ему писательская ячейка. Собрались по случаю творческого семинара в рамках обмена опытом с писателями из России. Основной доклад делал секретарь СП, кратко и емко остановившийся на идеологических аспектах писательского подвига в современном мире. Полтора десятка местных прозаиков и поэтов восторженно внимали писателю Паничеву.
— Товарищи! Мы снова собрались для того, чтобы продолжить обмен мнениями о путях развития художественного творчества, о том, чьим интересам оно должно служить и какие идеалы утверждать. Мы все живём и работаем для народа!
Зал оживился, раздалось несколько несмелых хлопков в ладоши.
— Главное для нас, как народ воспринимает то доброе и вечное, что мы должны ему приносить своим нелёгким, можно сказать, писательским трудом!
Аудитория не выдержала и разразилась аплодисментами. Бальтазар Русов победно улыбался. Польщенный провинциальным вниманием Паничев, насладившись теплым приемом собравшихся и выдержав ораторскую паузу, сделал жест рукой, призывавший к вниманию.
— Вопреки пренебрежительному отношению некоторых писателей к ошибочно именуемому непрофессиональным мнению простых людей, следует отметить, что трудящиеся высказывают весьма зрелые суждения о положении дел в современном искусстве. Они совершенно верно подчеркивают, что формалистические увлечения, западничество неизбежно приводят художника к национальному вырождению, к подражательству самым низким образчикам западной массовой культуры. Отсюда тот всплеск чернухи и порнухи, заполонившей прилавки магазинов и телевизионный эфир, который мы наблюдаем повсеместно. Кстати, Эстония не исключение.
Аудитория одобрительно зашумела. Каждое слово Паничева укрепляло власть Русова как секретаря местной ячейки Союза писателей и его авторитет творческого руководителя.
— Долг писателя описывать не правду вообще, а правду народа, давшего писателю талант и острый взгляд, вложившего в его руки перо. Только истинно народный писатель способен бескомпромиссно выразить народное миропонимание, ту высокую гражданственность, которая вообще присуща русской общине. Русская община, из века в век хранившая мистические основы народной соборности, никогда не была безгласной, никогда не возводила молчание в принцип. Тому подтверждением многочисленные сказания, былины, песни и плачи, передававшиеся изустно от одного русского человека к другому. Кстати, именно в русской народной соборности я провижу основу будущей высокой гражданственности.
Паничев полностью овладел вниманием аудитории. Он вдохновенно рисовал перед ней идиллические картины русской деревенской жизни, какой она была в незапамятные времена, и пророчествовал о том, какой она будет уже в недалеком светлом будущем, если русский народ сплотится и всем миром даст отпор западной бездуховности. После Паничева, сорвавшего овацию, выступал молодой писатель Шувалов, которому была отведена роль доброжелательного критика.
— Уважаемые коллеги! Я внимательно ознакомился с целым рядом ваших произведений. Должен сразу сказать, что на фоне бесспорных достижений и творческих удач имеют место быть отдельные недостатки, связанные с чисто техническими проблемами. Прежде всего замечание общего характера. Писатель должен как можно меньше отрываться от образов, являющихся опорными пунктами читательского восприятия. Поэтому произведения, написанные в третьем лице, сохраняют восприятие героя в качестве ведущего начала, на которое опирается восприятие читателя. Возьмем, к примеру, писателя Фёдора Михайловича Достоевского, чей писательский труд был тесно связан с вашим, кстати, городом. Кстати, об этом подробно будет говорить сегодня коллега Русов. Так вот, писатель Достоевский в «Бесах» ведёт повествование от первого лица и это первое лицо что-то вроде фотопластинки, собирающей для читателя впечатления…
Шувалов нагнал на местных прозаиков и поэтов такой смертной тоски и скуки, что некоторые из них стали откровенно клевать носами. Почтенный пожилой маринист, в последний раз видевший открытое море полвека тому назад, откинув на плечо лысую как коленка голову, издал виртуозно оформленный храп с горловым бульканьем и присвистами, пробудивший внимание Бальтазара Русова, до той поры занятого собственными мыслями. Едва он навел порядок в аудитории, как раздался телефонный звонок. Пришлось выскочить в коридор, чтобы не мешать плавному течению обмена творческим опытом.
Обратно Русов вернулся в состоянии легкой растерянности. Ему только что сообщили из редакции газеты «Эстония», что в Москве скоропостижно скончался её ответственный издатель Моисей Маркин. Завтрашний номер газеты выйдет не с портретом Паничева на первой полосе, а с некрологом Маркина. Информация о писателях из России съехала с первой полосы на шестую.
— …частым выражением этого бывают забегания вперед, когда автор потом не может сколько-нибудь убедительно оправдать заранее приклеенные ярлыки, — бубнил Шувалов. — Рекомендовав заранее своего героя как умницу, автор очень роняет себя в мнении читателя, когда тот из реплик и поступков делает вывод, что герой непроходимо глуп…
Следовало быстро что-то предпринять, чтобы спасти положение. Паничев, которому была обещана первая полоса влиятельной русскоязычной газеты, может обидеться и испортить всё дело. Спасти положение могли бы только новости Первого балтийского канала. Сюжет в новостях стоил завтрашней первой полосы в «Эстонии».
— … и последнее. Нередко в рукописях начинающих авторов встречается обратная ошибка, когда автор забывает сообщить читателю какую-либо существенную подробность из жизни своего героя…
Действовать следовало немедленно и решительно.
— …В заключение мне бы хотелось остановиться на авторском «кстати». Что же это такое художественное «кстати»? Прежде всего, это логическая уместность в сообщении детали, казалось бы, выпадающей из повествовательной канвы. Во-вторых, и при том главным образом художественное «кстати» заключается в психологической оправданности данной детали в данном произведении. Возьмем для примера, повесть уважаемого мной коллеги Беспятова. Здесь господин Беспятов? Ага! Так вот возьмем, к примеру, вашу повесть. Главный герой, кстати, весьма и весьма симпатичный, прорисован…
Бальтазар Русов уже приступил к реализации нового плана. В каких-то пять минут он договорился с Первым балтийским каналом о сюжете в сегодняшних вечерних новостях. Съемочная группа приедет уже через сорок пять минут. К приезду группы Паничева нужно снова вытащить на трибуну, а уж овацию московскому гостю организовать будет несложно. Нет, не зря сегодняшний гороскоп обещал Русову удачу во всех начинаниях. Он не верил в гороскопы, но ежедневно сверял по ним прожитый день. Совпадениям дивился, несовпадения презирал.
Утром Петрович услышал в обзоре газет о трагической смерти выдающегося журналиста Моисея Маркина, случившейся от внезапной остановки сердца, вызванной гипертоническим кризом. Утренняя «Эстония» вышла с траурным портретом Маркина на первой полосе и аршинным заголовком «Он был для нас не просто редактором». Автором некролога был язвительный Илья Бах. Мало кто обратил внимание на иронию Баха, который когда-то почтил память убиенного Гатова-отца весьма похожим некрологом «Он был для нас отцом-командиром». Для себя Петрович сразу решил, что обязательно пойдет на похороны Маркина. Конечно, он не рассчитывал встретить там мужовского Чёрного человека, но посмотреть на публику, освежить, так сказать, впечатления не помешало бы. Смерть Маркина слегка выбила пенсионера из колеи, но всё же он не стал откладывать свой визит в библиотеку, рассудив, что только там, в труде можно вернуть себе душевное равновесие.
В библиотеке Петрович продолжил изучение герметической триады искусств с алхимии, олицетворенной равенством. Оказывается, что и для оккультиста, и для алхимика, и для мага основополагающим принципом является подобие того, что существует наверху и того, что существует внизу. Легенда гласит, что именно этот наиглавнейший постулат магии был выгравирован на изумрудной пластине, которую Александр Македонский вырвал из рук древней халдейской мумии. Во времена Македонского к подобным штукам относились со всей подобающей серьёзностью: именно подобие является основой для трансмутации металлов. Подобно тому, как золото может превратиться в свинец, свинец может быть обращён в золото. Великая Французская революция доказала, что трансмутация возможна и для человеческих существ тоже: богатые становились бедными, нищие превращались в богачей, живые в мёртвых, развратники в судей, судьи в арестантов, аристократы в чернь, чернь в аристократов. Однако для оккультистов, алхимиков и магов трансмутация имела другой, более важный смысл. Путем трансмутации человек, который является низшим существом, может совершить революционный скачок и превратится в высшее существо. Высшее подобно низшему, низшее — высшему. Это и есть великое всеединство вселенной, всеединство вселенских взаимосвязей. В грандиозной системе, организованной на принципе подобия, люди являются микровселенными, существующими внутри основной Вселенной — микрокосмы внутри макрокосма. А поскольку устройство вселенных сходно, то оккультист, алхимик или маг может использовать единство взаимосвязей для достижения своих целей.
Конечно, человечество обязано алхимии достижениями физической и практической химии, без которых не мыслится современная цивилизация. Но с другой стороны поиски философского камня не закончились и до сего дня. Просто подвальная каморка или чердак средневекового алхимика превратились в суперсовременные технические лаборатории. Петрович с изумлением узнал, что для получения сверхприбылей в современном мире больше не нужен философский камень, тигль алхимика или естественные монополии, достаточно просто изменять сознание людей. Измененное сознание само становится источником сверхприбыли, по сути, золотом, извлеченным из свинца. Петровичу была немного знакома теория глокализации, описывающая взаимное проникновение глобальных процессов в локальные процессы и наоборот. Однако он никогда не задумывался над тем, что глокализация тоже основана на принципе подобия низшего и высшего. Успех Европейского союза иллюстрировал всё тот же принцип: в составе союза даже маленькое государство получает возможность возвыситься до уровня супердержавы. И всё потому, что маленькие государства подобны большим империям, а мировые империи подобны маленьким княжествам.
Христианину, перед которым раскрывается бездна всеединства Вселенной, становится трудно жить. Петрович был человеком искренне верующим и отчасти даже воцерковленным, но не церковным в полном смысле этого слова. Поэтому он заглянул в эту бездну без страха. Заглянув, принял решение жить и впредь, игнорируя алхимические принципы.
— Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, пока не предстанут Небо с Землёй на Страшный Господень суд! — Ответил цитатой из Киплинга на глокальный вызов бездны пенсионер Петрович. — Хуй вам! Космос для человека, а не наоборот! Так и только так, едрёна вошь!
Кому-то этот эпизод из жизни нестандартного пенсионера Петровича может показаться чрезмерно театральным, но давайте будем к нему снисходительны: когда перед человеком раскрываются оккультные тайны такого масштаба, не всякий способен оценить их без употребления солёного народного словца. Остыв, Петрович применил полученные знания к истории с камнями и понял, что оживление камней было суть проявлением всё того же поганого принципа.
В раздражении, щёлкнув мышкой по крошечному поросенку в очках, Петрович обнаружил за ним сетевой журнал «Люцифер». Поросенок в очках оказался портретом Елены Петровны Блаватской — автора «Тайной доктрины», основавшей журнал аж в конце позапрошлого века, разумеется, в печатном виде. Под портретом сатанистки красовалась надпись: «Иисус? Я не знакома с этим господином!» Реклама предлагала приобрести через интернет-магазин майку с портретом Блаватской всего за каких-то 30 у.е. И хотя курс «у.е.» сильно упал против евро, наглость была неслыханной и богохульство невиданным.
Едва не плюнув на экран монитора, пенсионер истово перекрестился и решил, что на сегодня оккультизма с него достаточно. Рассудив, что тащить в церковь прямо сегодня всю ту мерзость, в которой он измарался, лучше не стоит, он решил, что сначала надо отмолить грехи дома. С этой благочестивой мыслью Петрович покинул библиотеку.
После смерти Маркина у Петровича появился предлог ещё раз переговорить с заказчиком расследования. Смерть журналиста напомнила ему нелепую гибель повесившегося Виктора. Или повешенного. Пенсионер живо вспомнил открывшуюся внутренность хуторского сарая, стекающие под штаниной экскременты, шлёпающиеся в вонючую лужу под ногами трупа: «Упокой, Господи, душу раба твоего Виктора!»
Чертыхаясь на каждом шагу, Бальтазар Русов впотьмах лез на склон Ласнамяги. Этот недоносок Макар Евлов втравил-таки его в историю. Сколько раз Бальтазар давал себе слово ни при каких условиях не связываться с киноведом, и надо же было так влипнуть буквально на пустом месте. Макар позвонил ему на мобильник за пять минут до отхода московского поезда, и настроение сразу было испорчено напрочь. Бальтазар продолжал улыбаться, жал вялую женственную ручку Шувалова, облобызался с Паничевым и даже удачно пошутил на дорожку, а в голове уже гвоздем сидел предстоящий разговор с Макаром.
И ведь ничего такого Макар ему не сказал, кроме «нам надо поговорить». Это «нам» больно резануло слух. Если бы Макар сказал «мне», то его смело можно было бы послать подальше, но он произнес «нам». Оба они состояли в особых отношениях с лавочкой и даже имели одного куратора. Именно по этой причине «нам» звучало равносильно приказу, а приказов Бальтазар не любил, теперь не любил. По старой привычке на место конспиративной встречи он потащился пешком, оставив машину на тихой улочке в Кадриорге. Его никто не неволил доехать прямо до условленного места, но привычка уже стала второй натурой. Попетляв по парку, нырнул в кусты и полез вверх, хватаясь за ветки.
Отдуваясь, Русов взобрался на склон горы недалеко от створа маяка. Щегольские ботинки ценой в триста у.е. были безнадёжно вымазаны глиной. «Старею, — подумал Бальтазар.
— Вот, ботинки накрылись и всё из-за какого-то говнюка!» Между тем говнюк уже нетерпеливо поджидал его наверху.
— Ну, — отдышавшись, грубо и зло произнес Бальтазар, — зачем звал, козёл?
Вопреки ожиданиям Макар не обиделся.
— Не надо так, Русов, я место свое знаю.
— У параши твое место.
— Теперь это наше общее место, Русов!
— О чём это ты, гнида?
— Смените тон, или я немедленно уйду, — в голосе Макара прозвучали несвойственные ему твёрдые нотки.
С моря потянуло холодным ветром, и Бальтазар поежился.
— Зачем звал? — Писатель опустил «козла». — Говори быстро, у меня мало времени.
— Быстро не получится. Дело касается нас обоих. Вот послушай! — Макар протянул Русову диктофон.
— Пока тот вслушивался и вникал в запись, Евлов, прикурил длинную дамскую сигарету. Десяти минут, потраченных Русовым на изучение диктофонной записи, природе хватило на то, чтобы преобразиться. Ветер разогнал облачность, и выглянула почти полная луна. Всё вокруг высветилось и приобрело лунные очертания.
— А причем здесь я? — Прошипел Бальтазар раздражённо.
Раздражение, нараставшее с каждой минутой, готово было обрушиться на голову Макара в любое мгновение.
— Притом, что твоё имя тоже есть в этом списке.
— Вот я не понял? — Опешил Русов. — Повтори ещё раз!
— В общем, стали мы имена перебирать, и он вспомнил про тебя.
— А я-то здесь каким боком?
— Спроси это у Влада с Аркашкой, а ещё лучше у Моисея Маркина.
Упоминание Маркина слегка остудило писателя, но только слегка.
— Где найти этого вшивого астролога?
— Зачем вам это, Русов?
— Я его на куски порву, глаз на жопу натяну!
— Это ничего не изменит, — Макар тяжело вздохнул, — от астролога уже ничего не зависит. Я выдоил из него всё.
— Что ты предлагаешь?
— Русов, мы оба приговорены. Ты должен быть мне благодарен за эту важную информацию. Кстати, лавочка нам не поможет. Они сами по уши завязли: Ястребинская, потом Влад и Аркашка, теперь вот Маркин. Мы должны разобраться сами. Давай, задействуй свои старые связи. Это может случиться в любую минуту. Надо действовать на опережение, Русов.
Бальтазар размышлял около минуты. «Макар, конечно, говнюк, но, с другой стороны, такими вещами не шутят. Если бы лавочка имела информацию, то они бы меня предупредили, значит, там ничего обо мне не знают, — Бальтазар похолодел, — значит, времени нет ни минуты».
— Идём, Макар! Нам надо идти.
— Куда?
— Здесь недалеко.
Мужчины двинулись быстрым шагом вдоль обрыва в сторону Тартуской дороги. Теперь эти места уже не были такими глухими, как ещё несколько лет тому назад. Когда-то внизу был зоопарк, соседствовавший с мыловаренным заводиком. В народе шутили, что зверей в клетках разводят на мыло. Между зоопарком и заводиком лежал вросший в землю огромный, выше человеческого роста гранитный валун. Теперь на этом месте проходит скоростная дорога, и никто уже не помнит ни про зоопарк, ни про мыловрню, ни про валун.
Русов вел Макара на старую бумажную фабрику. Залитые лунным светом фабричные корпуса из серого известняка выглядели довольно мрачно, но в глубине подворотни сверкали яркие огни дискотеки. Внутри было так же уныло, как и снаружи с той только разницей, что ритм, рожденный в недрах компьютера и многократно усиленный дорогой аппаратурой, бил по голове, по глазам, по всем внутренним органам, и сам бился в тисках стен, пола и потолка. Какие-то серые личности подпирали нарочито грубую стенку и торчали у стойки бара. На площадке лениво шевелились несколько девушек. Основное веселье начнется не раньше, чем через час.
Русов решительно пересек танцплощадку по диагонали, не заботясь о том, поспевает за ним Евлов или нет. Слева от эстрады нашёл неприметную дверцу. За дверцей оказался жлоб в форменной майке секьюрити. Едва взглянув на Бальтазара, жлоб посторонился и махнул рукой кому-то невидимому в глубине помещения.
Пройдя тёмную комнату, похожую на небольшой зал, вынужденные товарищи по несчастью вышли на лестничную площадку. Освещенная тусклой лампочкой лестница круто уходила вниз. Здесь было тихо, шум дискотеки уже не воспринимался так болезненно, но лежащая за пределами звукового восприятия частота — бум-бум, проникавшая даже сквозь толстые стены, рождала безотчетное чувство тревоги. Пролет за пролетом Русов и Евлов спускались вниз. На шестом или седьмом пролете лестница закончилась металлической дверью, похожей на вход в бомбоубежище. Русов опустил рычаги запоров и открыл тяжелую скрипучую дверь.
— Двери за собой закрывайте, господа, — прозвучал из темноты хриплый простуженный голос, — здесь ужасно сквозит.
Писатель напряг зрение и с трудом разглядел слева в противоположном углу что-то вроде конторки. Пока Макар суетился с дверью, Русов пошёл прямо на голос.
— Чем обязаны? — Прохрипело из темноты.
— Oratio omnibus rebus! — Не совсем уверенно произнес Русов. — Мне, то есть нам, нужен совет.
— Всем нужен совет. А деньги-то у вас есть?
— Макар, давай сюда деньги, быстро! — Зашипел Бальтазар, — всё что есть давай, кретин!
На двоих набралось почти полторы тысячи крон и всё сотенными купюрами.
— Вот, всё что есть, — Бальтазар положил деньги на конторку.
— Не густо, — без эмоций констатировал голос. — Зачем вам совет?
— У нас проблемы с персональными гороскопами, — озвучил неприятности Макар и немедленно получил болезненный удар локтем под ребро.
— Простите его, — писатель прокашлялся. — Правильно: у нас вопрос жизни и смерти, причём срочный
— Правила знаете?
— Знаем, знаем! Звонок другу, помощь зала, — ещё раз не выдержал Макар, прикрывая ребра от удара.
— Шутник, однако, — одобрительно произнёс голос и отделился от стены. — Господа, дорогой молчать, вопросов не задавать. За мной!
Неясная тень колыхнулась на сквозняке и исчезла в узком проходе тёмного сводчатого коридора. Где-то далеко глаз писателя различил намёк на слабое освещение. Придерживаясь руками за обе стенки, он двинулся вслед за тенью. Вслед за ним в коридор втиснулся Евлов. Чувствительная натура Макара изо всех сил противилась путешествию по длинному тёмному коридору, но мужества возвращаться назад уже не было. На полпути по коридору, который приобрел заметный уклон вниз, он, было, совсем запаниковал. Но позади была кромешная тьма, а впереди неясное свечение и тень Русова. Макар рванулся вперёд. Наказанием за панику был ещё один удар локтем. Тусклое свечение оказалось светом слабенькой лампочки, освещавшей пространство довольно большого зала. Поотставший после весьма болезненного тычка под ребро Макар услышал, как голос сказал кому-то: «Две персоны. Оплачено!»
Следующий коридор забирал вниз ещё круче. Под ногами стало совсем сыро. Свет позади окончательно померк. Неожиданно обе руки Макара потеряли опору. Голос впереди произнес «Ну, вот, господа, осталось ещё метров триста. Пойдёте сами. Дальше мне нельзя. Помните, глупых вопросов не задавать. Если что спросят, отвечать кратко и честно. Черту не переступать, к дамочке не прикасаться. Спичек и фонариков не зажигать. Получив ответ, быстро уходите. Благодарить не следует».
Макара обдало холодом. В наступившей тишине он отчетливо различил шуршание одежды и легкие удалявшиеся по коридору шаги.
______________________
<<< Начало ищи здесь
Источник: | Фото взято из оригинала статьи или из открытых источников
13.11.19 | 2219
Михаил Петров
Петрович и список судьбы
Вставка для замка
Вставка для замка
Едва избавившись от Макара Евлова, астролог поспешил домой. В другое время он бы весьма позабавился, вспоминая свою остроумную проделку и глупую рожу Макара, но сейчас было не до веселья. Первым делом Авессалом набрал номер Петровича и сообщил ему про разговор с киноведом. После того, как информация попала в руки болтливого киноведа, остановить её распространение в городе уже не представлялось возможным. Астролог благоразумно умолчал о том, что задним числом внес в список имя Евлова с единственной целью, как можно быстрее избавиться от него. Рассказ про необыкновенную осведомленность Макара Евлова Петрович выслушал молча и не задал ни одного вопроса.
Закончив разговор, Авессалом поспешил включить домашний компьютер. Через пять минут он знал точно, что абсолютно все файлы исчезли. Перебрав дискетки, астролог убедился в том, что дискетка с прогнозами тоже исчезла без следа. Внешний осмотр замков входной двери ничего не дал даже после того, как была применена мощная лупа. Разъяренный Авессалом, вспомнив, чему его учили в специальной средней школе милиции на занятиях по криминалистике, не поленился выкрутить вставку под ключ из нижнего замка. Через десять минут вставка была разобрана, но следов отмычки или подбора ключа не обнаружилось.
Внезапное столкновение с иррациональным может кого угодно вывести из равновесия, а вот Мужов неожиданно успокоился. Таинственное исчезновение прогнозов наводило на мысль о том, что они всё же попали к заказчику, к Чёрному человеку, что снимало с астролога и чувство вины, и долг, и внезапную предрасположенность к усвоению чужой кармы. Разобрать вставку для ключа оказалось намного легче, чем вновь собрать её. Взглянув на часы, Авессалом решил, что успеет ещё купить новую вставку в ближайшей скобяной лавке.
Вечер принимал город в свои удушающие объятия. Смеркалось, но в наступившем сумраке ещё не зажглись фонари. Местный час пик давно прошел, на смену деловой активности не спеша выползала ночная жизнь, пока ещё достаточно трезвая, ещё не обдолбанная и не укуренная. Мелкие магазинчики уже закрылись. В супермаркетах последние загулявшие посетители спешили расплатиться за случайные покупки. В такое время только редкие люди покупают что-то действительно необходимое для жизни. Остальные просто совершают покупки, удовлетворяя потребность тратить деньги. Купленные по случаю вещи трудно хранить и тяжело выбросить. Через полчаса в город придут уже другие люди, чтобы, спасаясь от одиночества, бессмысленно потратить деньги в пабах, наливаясь пивом до бровей и заводя никому не нужные случайные знакомства. Кто-то, желая праздника, будет тратить деньги в дискотеках, получая взамен обязанность до глубокой ночи содрогаться и корчиться на танцплощадке под ударами беспощадного ритма.
Авессалом не чувствовал себя человеком одиноким, просто ему нужна была новая вставка для замка. Скобяная лавочка закрылась прямо перед носом. Покупать же новый замок в супермаркете за бешеные деньги он точно не собирался, проблема могла быть решена утром завтрашнего дня. Пропажа прогнозов, хранившихся в домашнем компьютере, как это ни странно, принесла заметное кармическое облегчение. Событие следовало отметить, и астролог завернул в первый же попавшийся на пути паб. Он редко бывал в таких заведениях и совершенно не ориентировался в том, что в них едят и пьют, как проводят время и заводят новые знакомства. Всё это не имело никакого значения, Авессалому просто хотелось немного побыть на людях. Сначала он хотел устроиться внутри, но там было уже изрядно накурено. Пришлось перебраться на уличный помост, и в этом оказалась своя приятность. Авессалом сидел на грубой деревянной скамейке, облокотившись левой рукой на ограду помоста, и мелкими глотками пил темное пиво. Вдоль по улице тянуло прохладным ветерком. Мимо шли люди ночного города, беззаботные мужчины и женщины, в основном молодые, но встречались и пожилые, реже местные, чаще туристы.
Авессалому внезапно пришло в голову, что помост пивнухи рассекает мощно накатывающиеся кармические волны. Но здесь, на помосте под защитой самого Гиннеса было спокойно и надежно. В нагрудном кармане рубашки зашевелился мобильный телефон.
— Господин Мужов? — Осведомился приятный женский голос. — Это вас беспокоят из редакции газеты «Эстония». Наверное, вы уже в курсе. Ах, ещё нет!.. Мы будем рады видеть вас на гражданской панихиде, которая состоится послезавтра в одиннадцать. Всего доброго, извините за поздний звонок.
Моисей Маркин
Моисей Маркин слыл за человека предприимчивого. Он пользовался у своих студентов безграничным авторитетом, хотя и тиранил их нещадно. К тиранству обязывала должность — декан русскоязычного факультета журналистики. Его можно было бы назвать счастливым человеком, если бы не одно «но». Все коммерческие проекты Маркина заканчивались печально: журнал издох на втором номере, ежедневная газета тихо умерла, не дотянув до конца недели.
После газеты денег ему уже не доверяли, но желание всенародной славы стало ещё сильнее. Тем удивительнее было приглашение местного двуязычного олигарха возглавить русский издательский дом, издававший еженедельник и ежедневную газету. Маркин согласился с радостью и заломил за свои услуги такую цену, что олигарх поперхнулся, но прижатый со всех сторон обстоятельствами, был вынужден согласиться. Вымогавший астрономическую зарплату Маркин, знал, что покупка русского издательского дома была для олигарха своеобразным наказанием. Лавочка, к которой Маркин как будто тоже имел какое-то отношение, попросту вынудила олигарха искупить грехи покупкой наиболее крупных русскоязычных изданий.
Ежедневную газету с претенциозным названием «Эстония» (название вымышленное – прим. авт.) и еженедельник «Плюс семь дней» в очередной раз переломили через колено. Всего за каких-то пять лет оба издания четырежды сменили собственников и ответственных издателей. Отец и сын Гатовы, владевшие издательским домом дольше всех, кончили хуже всех. Первым у подъезда дома был убит сын, а через каких-то полгода в воротах собственного дома был застрелен из дамского пистолетика отец. Двойное убийство так и осталось нераскрытым. Покойным Гатовым наследовал компаньон Мелконян, по слухам водивший дружбу всё с той же лавочкой. Он выкупил у вдов своих покойных компаньонов их доли и через год оказался в арестном доме по подозрению в организации убийства отца и сына Гатовых. Ни у кого не было сомнений, что Мелконян был наказан лавочкой за строптивый характер и длинный язык. Просидел Мелконян недолго, но этого хватило, чтобы он потерял на издательском доме несколько миллионов крон, а вместе с деньгами потерял интерес к издательскому делу и политике. Будучи выпущенным из арестного дома с извинениями, Мелконян немедленно продал издательский дом семейству Козловых. «Танкист» Козлов-старший членствовал в городском собрании, Козлов-младший числился предпринимателем. В действительности издательский дом был куплен известным олигархом по наущению всё той же лавочки. С Козловыми, быстро довершившими разорение издательского дома, вскоре пришлось расстаться. Наступило время Маркина, наступил его звездный час.
Маркин предстал перед объединенной редакцией в блестящих кожаных штанах и таком же блестящем пиджаке. Кожаный пиджак был мечтой всех интеллигентов-семидесятников. Вкупе с кучерявой бородкой и раскрепощенными манерами кожаный пиджак обличал в своем хозяине настоящего шестидесятника-нонконформиста.
— Никогда в своей жизни я не издавал такой маленькой газеты, — первым делом признался редакции Маркин.
В целом признание соответствовало действительности, потому что собственные коммерческие проекты Маркина, потерпевшие крах, в расчёт не принимались. Заявка была наглостью, причём ничем не прикрытой. Редакция вздрогнула, но промолчала.
— С завтрашнего дня мы будем издавать газету для всех честных, простите, частных людей, — с видом победителя заявил Маркин.
Редакция напряженно молчала. Перспектива издавать газету исключительно для всех частных равно, как и для всех честных людей не радовала.
— От наших статей будут дрожать министры и депутаты! — Журналисты вздрогнули ещё раз. — Я научу вас брать интервью и писать репортажи. Я тут заметил, что некоторые нонпарель от петита не отличают, путают клонтитулы с импрессумом. Я решил, что учёбу начнем в следующий четверг.
Заведующий отделом культуры Илья Бах деликатно кашлянул, но Маркина уже понесло.
— С новым общественным строем сформировался и новый журнализм. Нынче государству откровенно окорачивать прессу уже руки коротки, извините за плоский каламбур. Потому она четвёртая власть. Газетчики, как мне представляется, это гладиаторы XXI века. Пока нас читают, мы сильны!
Маркин решительно стукнул кулаком по столу:
— Хочется вникнуть в значение всех слов, причем уже сегодня. Журналистика — это война, а на войне, как на войне. Мы вновь убеждаемся: где воюют пушки, там и слова — снаряды. Кому не нравится передовая, лучше сразу уйти. Малодушным гладиаторам у нас не место. Остальных, кто не хочет, заставим, а кто не умеет, научим. И можете не сомневаться, опыт у меня имеется. Я сюда пришел всерьёз и надолго. Кому это не нравится, мы здесь таких держать не будем. Мы люди серьёзные, нам некогда терять время на всякие там сопли. Я за свои слова отвечаю. Вопросы ещё есть?
Редакция молчала, поощряя Маркина к продолжению впечатляющего издательского монолога.
— Нет вопросов? Уже хорошо! Ладно! Мы живём в мужском мире. Это мир стереотипов и стандартов. Всё просто. Взялся, ходи. Пообещал, держись. Улыбнулся, заплатил. Обиделся, замочил. Упал, отжался. Кому такое не по силам, молчи в тряпочку. Будь проще. Дают, бери. Бьют, беги. Нас не догонишь. Люблю я макароны.
Про макароны это уже было лишнее, но редакция вновь деликатно промолчала.
— Кстати, о женщинах. Женщины в мужском мире вынуждены рассчитывать на себя. Быть по-мужски быстрыми. Жёсткими. Дают, бери. Не дают, отними. Поторговалась, прикупила. Упала, встала. Выматерилась, конечно, но встала! Встала, пошла. Пошла, иди. И вообще, хочешь жить, будь мужчиной!
Женская половина редакции одобрительно взвизгнула. По редакции пошёл шепоток. Маркин поднял руку, призывая к порядку.
— Посмеялись, теперь о деле. С сегодняшнего дня считайте, что вместо двух редакций у нас одна общая, единая, то есть. К нам пришла пора слияний. Ибо нужда заставляет, хоть по большому, хоть по малому счёту. То геополитическая, то экономическая. И вообще всяческая: само наше время велит, не мешкая, сносить барьеры, ломать заборы... Так диктуют глобализация с интеграцией. Качество нашей работы характеризуется коммерческим успехом и размерами тиража. Успехов вам, коллеги. Кстати, успех и счастье это не одно и то же. А вокруг унисекс, трансвеститы... С чего бы это?
Маркин запутался окончательно, но нашёлся и одним махом разрубил образовавшийся узелок:
— Мы им ещё покажем!
Редакция в изумлении смотрела, как новый ответственный издатель, задрав к потолку курчавую бороду, яростно грозит кулачком люминесцентным лампам. На следующий день программная речь Маркина была опубликована в колонке главного редактора. К обеду около полусотни человек отказалось от подписки, но вновь испечённого ответственного издателя это обстоятельство ничуть не смутило. Всю свою первую неделю в новой должности Маркин занимался перетряхиванием кадров: недовольных изгонял, лояльных приближал, сомневающихся вразумлял, опасных подкупал.
В четверг случился первый конфуз. Маркин был приглашен в русский драмтеатр на премьеру спектакля «Чемодан, вокзал, Москва!» В антракте он обнаружил в театральных креслах критика Илью Баха, ещё со вторника сказавшегося больным. Между ними произошел обмен оскорбительными репликами, причем Маркин усердствовал по-начальственному. Тучный желеобразный Бах впоследствии рассказывал, что в ответ на хамство ответственного издателя «обозначил» на его щеке пощёчину. Маркин не стерпел и, ухватив Баха за горло, принялся его душить. Еле разняли. Уже на следующее утро в городе рассказывали анекдот о том, как два еврея сходили в русский театр на премьеру русского спектакля: подрались, конечно, совсем как русские!
В конце недели Маркин ринулся в Москву, рассчитывая найти поддержку в крупных российских изданиях и заручиться обещаниями сотрудничества. Поездка была запланирована ещё до официального вступления в должность, поскольку хозяин-олигарх проявлял откровенную заинтересованность в российском транзите. Время для делового визита было выбрано крайне неудачное: властная вертикаль, читай Кремль, затеяла компанию по укрощению собственных олигархов. Словом, связываться с заграничными мини олигархами из какой-то там Эстонии никто не захотел. Кое-кого отпугнули блестящие кожаные штаны эстонского журналиста, напоминавшие бар «Голубая устрица» и почему-то партию «Яблоко» вкупе с Новодворской, и всё это одновременно.
Получив отлуп от москвичей по всем позициям, Маркин напился сначала в баре гостиницы, а потом догонялся уже в номере. На утро ему предстоял тяжёлый разговор с хозяином. Разговор, который не обойдется без наглого издательского и редакторского вранья. Разводить олигарха следовало на «свежую» голову.
Утром горничная трижды стучала в дверь номера и, не получив ответа, открыла замок своим ключом. Бросив короткий взгляд на беспорядок в спальне, принялась наводить порядок в гостиной. Первым делом она сунула в черный пластиковый пакет две пустые бутылки, одну из-под водки, другую из-под шампанского. Мешок уже наполнился до половины, и две бутылки из номера Маркина смешались с пустой посудой из других номеров. Прикинув, что таскать по другим номерам такую тяжесть нет резона, горничная вынесла пакет на лестничную площадку. Через десять минут уборщик на грузовом лифте увез пакет в подвальное помещение, откуда пустая тара перекочевала в один из контейнеров для мусора. Горничная вернулась в номер и первым делом опорожнила пепельницу в унитаз, что правилами делать категорически запрещалось во избежание засорения канализационной системы. Тем не менее, вода унесла сигаретные окурки со следами губной помады в клокочущее жерло. Горничная вымыла стаканы и вернула их на полочку в ванной. Потом она протерла журнальный столик мокрой тряпкой, дважды перекладывая голландскую трубку постояльца и кисет с ароматным табаком. Закончив уборку в гостиной, горничная перешла в спальню, где обнаружила уже остывшее тело постояльца.
Труп Маркина лежал в кровати, небрежно прикрытый наброшенными сверху одеялом и покрывалом, что со стороны создавало видимость естественного утреннего беспорядка. На прикроватной тумбочке лежал бумажник. В бумажнике горничная обнаружила полторы тысячи эстонских крон и две сотни евро. Кроны она положила обратно, а сотню евро сунула за лифчик. Потом тщательно протерла бумажник и вернула его на место. Она слышала от других горничных, что даже мелкие деньги в бумажнике живого или мертвого постояльца полностью исключают мотив ограбления, поэтому опытные клофелинщицы никогда не очищают бумажник клиента до исподнего. Кроме того, горничная тоже должна получить свою долю за беспокойство. Если нет ограбления и следов насилия, то возиться с трупом иностранца никто не будет. Страховая компания вернет тело на родину в цинковом гробу, вскрывать который уже никто не будет.
Имя Моисея Маркина занимало в списке Авессалома Мужова почетное седьмое место.
Таллиннский шлях
Сегодня у Бальтазара был праздник. В зале Культурного центра, громко именовавшегося русским, сошлась вверенная ему писательская ячейка. Собрались по случаю творческого семинара в рамках обмена опытом с писателями из России. Основной доклад делал секретарь СП, кратко и емко остановившийся на идеологических аспектах писательского подвига в современном мире. Полтора десятка местных прозаиков и поэтов восторженно внимали писателю Паничеву.
— Товарищи! Мы снова собрались для того, чтобы продолжить обмен мнениями о путях развития художественного творчества, о том, чьим интересам оно должно служить и какие идеалы утверждать. Мы все живём и работаем для народа!
Зал оживился, раздалось несколько несмелых хлопков в ладоши.
— Главное для нас, как народ воспринимает то доброе и вечное, что мы должны ему приносить своим нелёгким, можно сказать, писательским трудом!
Аудитория не выдержала и разразилась аплодисментами. Бальтазар Русов победно улыбался. Польщенный провинциальным вниманием Паничев, насладившись теплым приемом собравшихся и выдержав ораторскую паузу, сделал жест рукой, призывавший к вниманию.
— Вопреки пренебрежительному отношению некоторых писателей к ошибочно именуемому непрофессиональным мнению простых людей, следует отметить, что трудящиеся высказывают весьма зрелые суждения о положении дел в современном искусстве. Они совершенно верно подчеркивают, что формалистические увлечения, западничество неизбежно приводят художника к национальному вырождению, к подражательству самым низким образчикам западной массовой культуры. Отсюда тот всплеск чернухи и порнухи, заполонившей прилавки магазинов и телевизионный эфир, который мы наблюдаем повсеместно. Кстати, Эстония не исключение.
Аудитория одобрительно зашумела. Каждое слово Паничева укрепляло власть Русова как секретаря местной ячейки Союза писателей и его авторитет творческого руководителя.
— Долг писателя описывать не правду вообще, а правду народа, давшего писателю талант и острый взгляд, вложившего в его руки перо. Только истинно народный писатель способен бескомпромиссно выразить народное миропонимание, ту высокую гражданственность, которая вообще присуща русской общине. Русская община, из века в век хранившая мистические основы народной соборности, никогда не была безгласной, никогда не возводила молчание в принцип. Тому подтверждением многочисленные сказания, былины, песни и плачи, передававшиеся изустно от одного русского человека к другому. Кстати, именно в русской народной соборности я провижу основу будущей высокой гражданственности.
Паничев полностью овладел вниманием аудитории. Он вдохновенно рисовал перед ней идиллические картины русской деревенской жизни, какой она была в незапамятные времена, и пророчествовал о том, какой она будет уже в недалеком светлом будущем, если русский народ сплотится и всем миром даст отпор западной бездуховности. После Паничева, сорвавшего овацию, выступал молодой писатель Шувалов, которому была отведена роль доброжелательного критика.
— Уважаемые коллеги! Я внимательно ознакомился с целым рядом ваших произведений. Должен сразу сказать, что на фоне бесспорных достижений и творческих удач имеют место быть отдельные недостатки, связанные с чисто техническими проблемами. Прежде всего замечание общего характера. Писатель должен как можно меньше отрываться от образов, являющихся опорными пунктами читательского восприятия. Поэтому произведения, написанные в третьем лице, сохраняют восприятие героя в качестве ведущего начала, на которое опирается восприятие читателя. Возьмем, к примеру, писателя Фёдора Михайловича Достоевского, чей писательский труд был тесно связан с вашим, кстати, городом. Кстати, об этом подробно будет говорить сегодня коллега Русов. Так вот, писатель Достоевский в «Бесах» ведёт повествование от первого лица и это первое лицо что-то вроде фотопластинки, собирающей для читателя впечатления…
Шувалов нагнал на местных прозаиков и поэтов такой смертной тоски и скуки, что некоторые из них стали откровенно клевать носами. Почтенный пожилой маринист, в последний раз видевший открытое море полвека тому назад, откинув на плечо лысую как коленка голову, издал виртуозно оформленный храп с горловым бульканьем и присвистами, пробудивший внимание Бальтазара Русова, до той поры занятого собственными мыслями. Едва он навел порядок в аудитории, как раздался телефонный звонок. Пришлось выскочить в коридор, чтобы не мешать плавному течению обмена творческим опытом.
Обратно Русов вернулся в состоянии легкой растерянности. Ему только что сообщили из редакции газеты «Эстония», что в Москве скоропостижно скончался её ответственный издатель Моисей Маркин. Завтрашний номер газеты выйдет не с портретом Паничева на первой полосе, а с некрологом Маркина. Информация о писателях из России съехала с первой полосы на шестую.
— …частым выражением этого бывают забегания вперед, когда автор потом не может сколько-нибудь убедительно оправдать заранее приклеенные ярлыки, — бубнил Шувалов. — Рекомендовав заранее своего героя как умницу, автор очень роняет себя в мнении читателя, когда тот из реплик и поступков делает вывод, что герой непроходимо глуп…
Следовало быстро что-то предпринять, чтобы спасти положение. Паничев, которому была обещана первая полоса влиятельной русскоязычной газеты, может обидеться и испортить всё дело. Спасти положение могли бы только новости Первого балтийского канала. Сюжет в новостях стоил завтрашней первой полосы в «Эстонии».
— … и последнее. Нередко в рукописях начинающих авторов встречается обратная ошибка, когда автор забывает сообщить читателю какую-либо существенную подробность из жизни своего героя…
Действовать следовало немедленно и решительно.
— …В заключение мне бы хотелось остановиться на авторском «кстати». Что же это такое художественное «кстати»? Прежде всего, это логическая уместность в сообщении детали, казалось бы, выпадающей из повествовательной канвы. Во-вторых, и при том главным образом художественное «кстати» заключается в психологической оправданности данной детали в данном произведении. Возьмем для примера, повесть уважаемого мной коллеги Беспятова. Здесь господин Беспятов? Ага! Так вот возьмем, к примеру, вашу повесть. Главный герой, кстати, весьма и весьма симпатичный, прорисован…
Бальтазар Русов уже приступил к реализации нового плана. В каких-то пять минут он договорился с Первым балтийским каналом о сюжете в сегодняшних вечерних новостях. Съемочная группа приедет уже через сорок пять минут. К приезду группы Паничева нужно снова вытащить на трибуну, а уж овацию московскому гостю организовать будет несложно. Нет, не зря сегодняшний гороскоп обещал Русову удачу во всех начинаниях. Он не верил в гороскопы, но ежедневно сверял по ним прожитый день. Совпадениям дивился, несовпадения презирал.
Egalite
Утром Петрович услышал в обзоре газет о трагической смерти выдающегося журналиста Моисея Маркина, случившейся от внезапной остановки сердца, вызванной гипертоническим кризом. Утренняя «Эстония» вышла с траурным портретом Маркина на первой полосе и аршинным заголовком «Он был для нас не просто редактором». Автором некролога был язвительный Илья Бах. Мало кто обратил внимание на иронию Баха, который когда-то почтил память убиенного Гатова-отца весьма похожим некрологом «Он был для нас отцом-командиром». Для себя Петрович сразу решил, что обязательно пойдет на похороны Маркина. Конечно, он не рассчитывал встретить там мужовского Чёрного человека, но посмотреть на публику, освежить, так сказать, впечатления не помешало бы. Смерть Маркина слегка выбила пенсионера из колеи, но всё же он не стал откладывать свой визит в библиотеку, рассудив, что только там, в труде можно вернуть себе душевное равновесие.
В библиотеке Петрович продолжил изучение герметической триады искусств с алхимии, олицетворенной равенством. Оказывается, что и для оккультиста, и для алхимика, и для мага основополагающим принципом является подобие того, что существует наверху и того, что существует внизу. Легенда гласит, что именно этот наиглавнейший постулат магии был выгравирован на изумрудной пластине, которую Александр Македонский вырвал из рук древней халдейской мумии. Во времена Македонского к подобным штукам относились со всей подобающей серьёзностью: именно подобие является основой для трансмутации металлов. Подобно тому, как золото может превратиться в свинец, свинец может быть обращён в золото. Великая Французская революция доказала, что трансмутация возможна и для человеческих существ тоже: богатые становились бедными, нищие превращались в богачей, живые в мёртвых, развратники в судей, судьи в арестантов, аристократы в чернь, чернь в аристократов. Однако для оккультистов, алхимиков и магов трансмутация имела другой, более важный смысл. Путем трансмутации человек, который является низшим существом, может совершить революционный скачок и превратится в высшее существо. Высшее подобно низшему, низшее — высшему. Это и есть великое всеединство вселенной, всеединство вселенских взаимосвязей. В грандиозной системе, организованной на принципе подобия, люди являются микровселенными, существующими внутри основной Вселенной — микрокосмы внутри макрокосма. А поскольку устройство вселенных сходно, то оккультист, алхимик или маг может использовать единство взаимосвязей для достижения своих целей.
Конечно, человечество обязано алхимии достижениями физической и практической химии, без которых не мыслится современная цивилизация. Но с другой стороны поиски философского камня не закончились и до сего дня. Просто подвальная каморка или чердак средневекового алхимика превратились в суперсовременные технические лаборатории. Петрович с изумлением узнал, что для получения сверхприбылей в современном мире больше не нужен философский камень, тигль алхимика или естественные монополии, достаточно просто изменять сознание людей. Измененное сознание само становится источником сверхприбыли, по сути, золотом, извлеченным из свинца. Петровичу была немного знакома теория глокализации, описывающая взаимное проникновение глобальных процессов в локальные процессы и наоборот. Однако он никогда не задумывался над тем, что глокализация тоже основана на принципе подобия низшего и высшего. Успех Европейского союза иллюстрировал всё тот же принцип: в составе союза даже маленькое государство получает возможность возвыситься до уровня супердержавы. И всё потому, что маленькие государства подобны большим империям, а мировые империи подобны маленьким княжествам.
Христианину, перед которым раскрывается бездна всеединства Вселенной, становится трудно жить. Петрович был человеком искренне верующим и отчасти даже воцерковленным, но не церковным в полном смысле этого слова. Поэтому он заглянул в эту бездну без страха. Заглянув, принял решение жить и впредь, игнорируя алхимические принципы.
— Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, пока не предстанут Небо с Землёй на Страшный Господень суд! — Ответил цитатой из Киплинга на глокальный вызов бездны пенсионер Петрович. — Хуй вам! Космос для человека, а не наоборот! Так и только так, едрёна вошь!
Кому-то этот эпизод из жизни нестандартного пенсионера Петровича может показаться чрезмерно театральным, но давайте будем к нему снисходительны: когда перед человеком раскрываются оккультные тайны такого масштаба, не всякий способен оценить их без употребления солёного народного словца. Остыв, Петрович применил полученные знания к истории с камнями и понял, что оживление камней было суть проявлением всё того же поганого принципа.
В раздражении, щёлкнув мышкой по крошечному поросенку в очках, Петрович обнаружил за ним сетевой журнал «Люцифер». Поросенок в очках оказался портретом Елены Петровны Блаватской — автора «Тайной доктрины», основавшей журнал аж в конце позапрошлого века, разумеется, в печатном виде. Под портретом сатанистки красовалась надпись: «Иисус? Я не знакома с этим господином!» Реклама предлагала приобрести через интернет-магазин майку с портретом Блаватской всего за каких-то 30 у.е. И хотя курс «у.е.» сильно упал против евро, наглость была неслыханной и богохульство невиданным.
Едва не плюнув на экран монитора, пенсионер истово перекрестился и решил, что на сегодня оккультизма с него достаточно. Рассудив, что тащить в церковь прямо сегодня всю ту мерзость, в которой он измарался, лучше не стоит, он решил, что сначала надо отмолить грехи дома. С этой благочестивой мыслью Петрович покинул библиотеку.
После смерти Маркина у Петровича появился предлог ещё раз переговорить с заказчиком расследования. Смерть журналиста напомнила ему нелепую гибель повесившегося Виктора. Или повешенного. Пенсионер живо вспомнил открывшуюся внутренность хуторского сарая, стекающие под штаниной экскременты, шлёпающиеся в вонючую лужу под ногами трупа: «Упокой, Господи, душу раба твоего Виктора!»
Подстава два
Чертыхаясь на каждом шагу, Бальтазар Русов впотьмах лез на склон Ласнамяги. Этот недоносок Макар Евлов втравил-таки его в историю. Сколько раз Бальтазар давал себе слово ни при каких условиях не связываться с киноведом, и надо же было так влипнуть буквально на пустом месте. Макар позвонил ему на мобильник за пять минут до отхода московского поезда, и настроение сразу было испорчено напрочь. Бальтазар продолжал улыбаться, жал вялую женственную ручку Шувалова, облобызался с Паничевым и даже удачно пошутил на дорожку, а в голове уже гвоздем сидел предстоящий разговор с Макаром.
И ведь ничего такого Макар ему не сказал, кроме «нам надо поговорить». Это «нам» больно резануло слух. Если бы Макар сказал «мне», то его смело можно было бы послать подальше, но он произнес «нам». Оба они состояли в особых отношениях с лавочкой и даже имели одного куратора. Именно по этой причине «нам» звучало равносильно приказу, а приказов Бальтазар не любил, теперь не любил. По старой привычке на место конспиративной встречи он потащился пешком, оставив машину на тихой улочке в Кадриорге. Его никто не неволил доехать прямо до условленного места, но привычка уже стала второй натурой. Попетляв по парку, нырнул в кусты и полез вверх, хватаясь за ветки.
Отдуваясь, Русов взобрался на склон горы недалеко от створа маяка. Щегольские ботинки ценой в триста у.е. были безнадёжно вымазаны глиной. «Старею, — подумал Бальтазар.
— Вот, ботинки накрылись и всё из-за какого-то говнюка!» Между тем говнюк уже нетерпеливо поджидал его наверху.
— Ну, — отдышавшись, грубо и зло произнес Бальтазар, — зачем звал, козёл?
Вопреки ожиданиям Макар не обиделся.
— Не надо так, Русов, я место свое знаю.
— У параши твое место.
— Теперь это наше общее место, Русов!
— О чём это ты, гнида?
— Смените тон, или я немедленно уйду, — в голосе Макара прозвучали несвойственные ему твёрдые нотки.
С моря потянуло холодным ветром, и Бальтазар поежился.
— Зачем звал? — Писатель опустил «козла». — Говори быстро, у меня мало времени.
— Быстро не получится. Дело касается нас обоих. Вот послушай! — Макар протянул Русову диктофон.
— Пока тот вслушивался и вникал в запись, Евлов, прикурил длинную дамскую сигарету. Десяти минут, потраченных Русовым на изучение диктофонной записи, природе хватило на то, чтобы преобразиться. Ветер разогнал облачность, и выглянула почти полная луна. Всё вокруг высветилось и приобрело лунные очертания.
— А причем здесь я? — Прошипел Бальтазар раздражённо.
Раздражение, нараставшее с каждой минутой, готово было обрушиться на голову Макара в любое мгновение.
— Притом, что твоё имя тоже есть в этом списке.
— Вот я не понял? — Опешил Русов. — Повтори ещё раз!
— В общем, стали мы имена перебирать, и он вспомнил про тебя.
— А я-то здесь каким боком?
— Спроси это у Влада с Аркашкой, а ещё лучше у Моисея Маркина.
Упоминание Маркина слегка остудило писателя, но только слегка.
— Где найти этого вшивого астролога?
— Зачем вам это, Русов?
— Я его на куски порву, глаз на жопу натяну!
— Это ничего не изменит, — Макар тяжело вздохнул, — от астролога уже ничего не зависит. Я выдоил из него всё.
— Что ты предлагаешь?
— Русов, мы оба приговорены. Ты должен быть мне благодарен за эту важную информацию. Кстати, лавочка нам не поможет. Они сами по уши завязли: Ястребинская, потом Влад и Аркашка, теперь вот Маркин. Мы должны разобраться сами. Давай, задействуй свои старые связи. Это может случиться в любую минуту. Надо действовать на опережение, Русов.
Бальтазар размышлял около минуты. «Макар, конечно, говнюк, но, с другой стороны, такими вещами не шутят. Если бы лавочка имела информацию, то они бы меня предупредили, значит, там ничего обо мне не знают, — Бальтазар похолодел, — значит, времени нет ни минуты».
— Идём, Макар! Нам надо идти.
— Куда?
— Здесь недалеко.
Мужчины двинулись быстрым шагом вдоль обрыва в сторону Тартуской дороги. Теперь эти места уже не были такими глухими, как ещё несколько лет тому назад. Когда-то внизу был зоопарк, соседствовавший с мыловаренным заводиком. В народе шутили, что зверей в клетках разводят на мыло. Между зоопарком и заводиком лежал вросший в землю огромный, выше человеческого роста гранитный валун. Теперь на этом месте проходит скоростная дорога, и никто уже не помнит ни про зоопарк, ни про мыловрню, ни про валун.
На дно
Русов вел Макара на старую бумажную фабрику. Залитые лунным светом фабричные корпуса из серого известняка выглядели довольно мрачно, но в глубине подворотни сверкали яркие огни дискотеки. Внутри было так же уныло, как и снаружи с той только разницей, что ритм, рожденный в недрах компьютера и многократно усиленный дорогой аппаратурой, бил по голове, по глазам, по всем внутренним органам, и сам бился в тисках стен, пола и потолка. Какие-то серые личности подпирали нарочито грубую стенку и торчали у стойки бара. На площадке лениво шевелились несколько девушек. Основное веселье начнется не раньше, чем через час.
Русов решительно пересек танцплощадку по диагонали, не заботясь о том, поспевает за ним Евлов или нет. Слева от эстрады нашёл неприметную дверцу. За дверцей оказался жлоб в форменной майке секьюрити. Едва взглянув на Бальтазара, жлоб посторонился и махнул рукой кому-то невидимому в глубине помещения.
Пройдя тёмную комнату, похожую на небольшой зал, вынужденные товарищи по несчастью вышли на лестничную площадку. Освещенная тусклой лампочкой лестница круто уходила вниз. Здесь было тихо, шум дискотеки уже не воспринимался так болезненно, но лежащая за пределами звукового восприятия частота — бум-бум, проникавшая даже сквозь толстые стены, рождала безотчетное чувство тревоги. Пролет за пролетом Русов и Евлов спускались вниз. На шестом или седьмом пролете лестница закончилась металлической дверью, похожей на вход в бомбоубежище. Русов опустил рычаги запоров и открыл тяжелую скрипучую дверь.
— Двери за собой закрывайте, господа, — прозвучал из темноты хриплый простуженный голос, — здесь ужасно сквозит.
Писатель напряг зрение и с трудом разглядел слева в противоположном углу что-то вроде конторки. Пока Макар суетился с дверью, Русов пошёл прямо на голос.
— Чем обязаны? — Прохрипело из темноты.
— Oratio omnibus rebus! — Не совсем уверенно произнес Русов. — Мне, то есть нам, нужен совет.
— Всем нужен совет. А деньги-то у вас есть?
— Макар, давай сюда деньги, быстро! — Зашипел Бальтазар, — всё что есть давай, кретин!
На двоих набралось почти полторы тысячи крон и всё сотенными купюрами.
— Вот, всё что есть, — Бальтазар положил деньги на конторку.
— Не густо, — без эмоций констатировал голос. — Зачем вам совет?
— У нас проблемы с персональными гороскопами, — озвучил неприятности Макар и немедленно получил болезненный удар локтем под ребро.
— Простите его, — писатель прокашлялся. — Правильно: у нас вопрос жизни и смерти, причём срочный
— Правила знаете?
— Знаем, знаем! Звонок другу, помощь зала, — ещё раз не выдержал Макар, прикрывая ребра от удара.
— Шутник, однако, — одобрительно произнёс голос и отделился от стены. — Господа, дорогой молчать, вопросов не задавать. За мной!
Неясная тень колыхнулась на сквозняке и исчезла в узком проходе тёмного сводчатого коридора. Где-то далеко глаз писателя различил намёк на слабое освещение. Придерживаясь руками за обе стенки, он двинулся вслед за тенью. Вслед за ним в коридор втиснулся Евлов. Чувствительная натура Макара изо всех сил противилась путешествию по длинному тёмному коридору, но мужества возвращаться назад уже не было. На полпути по коридору, который приобрел заметный уклон вниз, он, было, совсем запаниковал. Но позади была кромешная тьма, а впереди неясное свечение и тень Русова. Макар рванулся вперёд. Наказанием за панику был ещё один удар локтем. Тусклое свечение оказалось светом слабенькой лампочки, освещавшей пространство довольно большого зала. Поотставший после весьма болезненного тычка под ребро Макар услышал, как голос сказал кому-то: «Две персоны. Оплачено!»
Следующий коридор забирал вниз ещё круче. Под ногами стало совсем сыро. Свет позади окончательно померк. Неожиданно обе руки Макара потеряли опору. Голос впереди произнес «Ну, вот, господа, осталось ещё метров триста. Пойдёте сами. Дальше мне нельзя. Помните, глупых вопросов не задавать. Если что спросят, отвечать кратко и честно. Черту не переступать, к дамочке не прикасаться. Спичек и фонариков не зажигать. Получив ответ, быстро уходите. Благодарить не следует».
Макара обдало холодом. В наступившей тишине он отчетливо различил шуршание одежды и легкие удалявшиеся по коридору шаги.
______________________
<<< Начало ищи здесь
Последние новости
Аятолла Насер Макарем Ширази напомнил Трампу, что угрозы против верховного лидера Ирана караются смертью
30.06.25 30
BBC Венгрия поблагодарила США за снятие санкций против АЭС «Пакс», которую строит «Росатом»
30.06.25 20
DW Россия готова к третьему раунду переговоров с Украиной и передаст ещё 3 тысячи тел укранских солдат
28.06.25 41
Эстония и Литва сообщили ООН о выходе из Оттавской конвенции о запрете противопехотных мин
28.06.25 43
Премьер-министр Виктор Орбан предостерег ЛГБТК+ сообщество о юридических последствиях проведения парада
28.06.25 41
