Пятая из историй про Петровича.
 

Все совпадения — персональные, фактические, политические и географические являются случайными. Автор на всякий случай заранее приносит свои извинения всем, кому эти совпадения показались неуместными или обидными.
 

 
Это началось внезапно. Утром он нахамил соседке, которую панически боялся лет двадцать. Мерзкая старуха сделала ему замечание насчёт того, что молодой человек должен здороваться первым, если, конечно, он правильно воспитан. Старуха не была дворянкой голубых кровей. Смольного и Бестужевских курсов не кончала. Она была обыкновенной советской сволочью, завезенной в Эстонию после Второй мировой войны для восполнения местных трудовых резервов. Дворовые дети звали её училкой, хотя она была всего лишь воспитательницей в детском саду, да и то очень давно.
— Что ты сказала, тварь? Кто здесь молодой?
Пальцы левой руки обхватили старческую, что называется, цыплячью шею. Ладонь ощутила частое подергивание кадыка. Пальцы правой руки сложились в «козу».
— Сдохни, сволочь, со своим поганым воспитанием.

Лифт остановился, пальцы разжались. Соседка изумленно смотрела ему вслед, словно увидела такого отъявленного негодяя впервые в жизни. Потом, когда он вышел из подъезда, училка привалилась к стенке лифта и медленно, навсегда теряя сознание, сползла на пол. Створки лифта, чмокнув, сомкнулись.

Почему-то он знал, что старуха скоро умрет, и только пуганул её, провоцируя смертельный ужас. Оказывается ужас, по Фрейду жуткое, бывает сильнее оружия, быстрее радиации и неотвратимее яда. Разве можно было  представить себе раньше, что чужой ужас может доставить физическое наслаждение? Оказывается, может.

Весна в этом году выдалась паршивая. Апрель уже на исходе, а вместо дождя три раза в неделю всё ещё идёт мокрый противный снег. Раннее утро обещало солнечный день, но едва он вышел на улицу, как с моря потянуло плотным туманом. Солнце быстро скрылось в молочной пелене. Клочья тумана набегали волнами, обдавая леденящим зимним холодом. Виски заломило, захотелось хоть немного согреться. В троллейбусе было не так холодно, но противно. Тщедушное тельце сдавили со всех сторон. Троллейбус из спального района в центр города в утренний час пик это не лучшее место для рассуждений о добре и зле. Невольно на ум пришла реклама жевательной резинки с аэроволнами, той самой, от которой распирает грудь.
Троллейбус притормозил у остановки, и спрессованная человеческая масса, влекомая силой инерции подалась вперёд. Пиджак под лёгкой китайской курткой расползся в плечах, брюки незаметно лопнули по шву. Кто может, заботясь, прибавить себе росту хотя бы на один палец, не говоря уже о локте?

На остановке он растерянно рассматривал свои длинные руки, нелепо торчащие из рукавов куртки, и обнажившиеся лодыжки. Ступни сдавило ботинками так, что онемели даже голени. Сон? А как же умирающая в лифте старуха училка? Как же этот противный холодок, просачивающийся через прореху в брюки?

В ответ на просьбу принести нож или ножницы, чтобы разрезать ставшие тесными ботинки, продавщица обувного магазина в «Сити-Центре» только презрительно ухмыльнулась. Под её укоризненным взглядом он сломал в ноже три или четыре сменных лезвия, прежде чем освободил ноги. Пальцы нелепо торчали из продранных хлопчатобумажных носков. В другое время стоило бы поторговаться за эту пару китайских башмаков 46-го размера, но только не сейчас. Всё еще сохраняя на губах презрительную улыбку, продавщица принесла из соседнего бокса безразмерные носки. Расплатившись, он протянул ей сотню крон.

— Это на чай.
Глядя покупателю в глаза, продавщица испытала внезапное чувство безотчётного ужаса. Холодок пробежал по спине, ноги под колготками и кожа на груди покрылись гусиной кожей. Деньги она приняла, хотя и знала, что не заслужила их. Застыв на месте, женщина смотрела незнакомцу вслед и нелепо торчащие лодыжки уже не смешили её. Между тем этот странный покупатель выбирал себе в боксе напротив брюки и пиджак по росту.

На эскалаторе его толкнул парень в кожаной куртке с заклёпками, увешанный цепями. На выходе с эскалатора металлист споткнулся и, отчаянно размахивая руками в попытке сохранить равновесие, шлёпнулся на пол, опрокинув круглую блестящую урну с мусором. Из его разбитого носа обильно хлынула кровь. Парень отнял от лица ладошки, сложенные горстями, горсти были полны крови.
В подземном переходе на автобусной остановке свирепствовал нищий старик попрошайка.
— Дай еврик»! Дай еврик! Кому говорю: дай еврик! У жмот несчастный! Чтоб ты сдох, проклятый.
Мужик, не нашедший лишнего еврика, заспешил навстречу автобусу, но тяжелая машина не смогла затормозить на остановке. Водитель отчаянно давил в пол педаль тормоза. Автобус проскочил насколько лишних метров. Этого хватило, чтобы ударить жадного мужика. Его откинуло на несколько метров в сторону. К несчастью голова ударилась о колонну, поддерживающую свод. Позвонки в основании черепа хрустнули, перерезая острыми краями костный мозг.

Нищий уставился на покойника. Крови не было, и прохожие равнодушно шли мимо распростертого на асфальте тела с неестественно вывернутой головой. Уделять внимание пьяным финнам считается в народе дурным тоном. Автобус остановился, но водитель так и не мог оторвать ногу от педали тормоза. Руки его судорожно вцепились в руль. Пассажиры в салоне зашумели, требуя открыть двери.

— Прими еврик, старик.
Высокий человек протянул попрошайке стокроновую купюру.
— Да ты разбогател, — прошептал нищий, и деньги едва не обожгли ему руку, — вот нечаянная радость…
— Мы разве знакомы?
Нищий спрятал деньги в карман и с деланным равнодушием отвернулся.
— Первый раз вижу.
— Ну-ну! Смотри, старик.
В голосе незнакомца не было и тени угрозы, но попрошайке стало неприятно.
— Смотрю.
Нищий короткими, незаметными шажками отодвинулся в сторону и пробурчал как бы про себя, но вслух:
— Шалости у вас, однако.
Молодой человек усмехнулся
— То ли ещё будет, — обхватив ладонью правой руки указательный палец, он ловко щелкнул суставом. — Ну, бывай, старик. Увидимся ещё.
Какое-то время нищий смотрел ему вслед. Случалось ему, конечно, в жизни встречать недочеловеков, но чтобы вот так, запросто, в подземном переходе — ещё ни разу. Где-то на въезде в подземелье завыла полицейская сирена.
— Увидимся. Не дай-то Бог…
 
 
Что позволено быку
 
Лахесис выбросила жребий. Клото подхватывает кончик и неспешно, шерстинка к шерстинке тянет нить. Ни одна шерстинка не должна пропасть, всё, что предопределено жребием, должно исполниться неукоснительно. Нитей много, очень много, но Клото успевает подхватывать каждый следующий жребий, выброшенный товаркой. Каждая шерстинка это эпизод нашей жизни. Хороший или плохой — это не важно, прядение нити процесс безнравственный, в том смысле безнравственный, что нравственно безразличный. Нельзя же, в самом деле, предъявлять претензии к шерсти или к веретену, к пряхе и её прялке? Петрович попытался представить себе пантеон греческих богов на стрижке овец. Получилось не убедительно.

Что-то во всей этой античной экзотике напоминало Петровичу безжалостный, нравственно безразличный конвейер, изобретенный автомобильным магнатом Генри Фордом. Наугад раскрыл обстоятельный, но весьма и весьма эмоциональный труд доктора Смальцева, посвященный проблемам индивидуальной и коллективной судьбы в традиционной славянской мифологии:

«Представьте себе, что вы не славяне, а древние греки. Первоначально нити ваших судеб не связаны между собой, их объединяет только общее веретено — коллективная судьба. Точку в конце индивидуальной судьбы ставит мойра будущего — неотвратимая Атропос. Вряд ли вы взываете к этой мойре, перерезающей ножницами нити вашей жизни. Она безжалостно приближает вашу смерть. "Чему быть, того не миновать" — это сказано про Атропос. Процесс прядения нити — присоединение события к событию. Если ваш истошный вопль обращён к мойре настоящего — Клото — пряхе, прядущей нить, то это попытка проломить железобетон, возведённый мойрой Лахесис. Если вы взываете к Лахесис — мойре, дающей жребий ещё до вашего рождения и наблюдающей за его неукоснительным исполнением, то это разумно. Нарушить жребий невозможно, потому что исполнить его помогают все античные боги. Жребий — железобетонная судьба. "Мойра Лахесис, — умоляете вы, — дай мне другой жребий!" Вот он — апофеоз индивидуализма! Пока жи­вём, мы все отдельные. Когда нас смотали на веретено, мы — коллектив смертных, практически покойников. Мы больше не люди, мы – тени в царстве теней.

Но не таков славянский взгляд на судьбу, в котором индивидуальная судьба не мыслится вне судьбы коллективной».

Петрович полез в примечания и выяснил, что Лахесис — богиня судьбы, одна из трех мойр, дочь Эреба и Нюкты, сестра Клото и Атропос. Главный атрибут Лахесис — весы, она отмеряет жизнь и предсказывает судьбу младенцу еще до рождения, не глядя, вынимая жребий, выпадающий человеку. Клото символизирует неотвратимость судьбы, прядет жизненную нить человека, скручивая все события и его поступки и определяя срок его жизни. Атрибут мойры — веретено. Атропос — вносит в свиток судьбы все, что назначено человеку её сестрами и обрывает нить жизни человека, когда приходит его время. Её атрибуты — свиток, солнечные часы и ножницы. Ничего нового, но от упоминания свитка явственно повело чем-то очень знакомым. Нечто подобное — список судьбы — ему когда-то приволок астролог из ментов Авессалом Мужов, втянув в длинную череду бесовских искушений.

Петрович не поленился и поинтересовался родословной сестричек. Вот, мама Нюкта, богиня ночи, порождение Хаоса. «Фаддей роди Ивана, Иван роди Петра, — услужливо подсказала память. — От дедушки болвана, какого ждать добра! Дедушка Хаос — это круто!» Вне брака и, что характерно без отца, Нюкта родила дочь Апату — богиню обмана. Апата обманом овладела разумом Зевса, за что без всякой жалости была сброшена им с горы Олимп на землю. Выйдя замуж за Эреба, Нюкта рожала без остановки. Она произвела на свет Гемеру — богиню дня, Немесиду — богиню справедливого возмездия, богиню раздора Эриду и трёх эринний — богинь мщения — Алекту, Мегеру и Тифозину, а ещё Керу и многочисленных кер — демонов насильственной смерти и уничтожения. Крылатые керы с чёрными руками и красными губами носились по полю битвы и пили горячую кровь из ран сраженных воинов, вырывая души из тел. Нюкта родила братьев-близнецов Танатоса — бога смерти и Гипноса — бога сна, родоначальника всех наркоманов. Неслышно летая над землей с головками мака в руках и разливая из рога снотворный напиток Гипнос приносит людям и отдых и сон. Противиться ему не могут даже боги. Ещё Нюкта родила Харона — перевозчика душ умерших в царство теней, и Мома бога насмешки, злословия и глупости. Этот самый Мом, живя на Олимпе, постоянно подкалывал Зевса, злословил против Афины и других богов, за что и был изгнан с Олимпа. И поделом ему, это ведь он посоветовал Зевсу развязать Троянскую войну. Кончил этот сынок Нюкты столь же отвратительно, как и жил: не сумев найти в какой-то из богинь единого недостатка, со злости лопнул. Отец этого криминального семейства Эреб, собственно и не существо даже, а так, мрачные глубины царства Аида тоже был далеко не подарок.

«Что ж тут удивляться? — Петрович отложил книгу в сторону — С такой дурной наследственностью, как говорится, и в тюрьму не примут, разве что только по блату и за большие деньги».

Пенсионер спинным мозгом чувствовал, что Соллаф пытается втянуть его в ещё одну опасную авантюру. Однако с другой стороны нет ничего хуже недоделанных дел. Непонятно чем закончилась та история с оживлением камней, да и закончилась ли вообще. Тюрьма, пусть вечная и самая совершенная, остаётся тюрьмой. Бунты постояльцев, хотя бы и каменных неизбежны. Наследники моравских братьев начали было уничтожать узников в береговой полосе Северо-востока Эстонии, но столкнулись с неразрешимыми проблемами. Во-первых, невозможно разрушить все валуны. У армии и сил самообороны просто нет такого количества взрывчатки. Во-вторых, как отличить обычный валун, принесенный оледенением, от узника, лишенного жизни?

На устроенном Смальцевым шабаше наследников Велеса список судьбы предали огню. Череда внезапных, ничем не объяснимых смертей как будто прекратилась, но автор списка, по всей видимости, опытнейший и могущественный маг так и не был изловлен. Да, что уж там изловлен! Маг не был ни персонифицирован, ни изобличён. До сих пор нет твердой уверенности, что список не трансформировался в нечто иное. В Виндзорском дворце почти полтора тысячелетия хранится камень судьбы, некогда принадлежавший шотландцам. Англичане упрятали магический артефакт так надёжно, что даже шотландцы со временем начали сомневаться: а был ли камень? Кто может сейчас с уверенностью сказать, а был ли список? Покойники были, и в этом никто не сомневается — есть полицейские протоколы, результаты вскрытий, акты записи гражданского состояния, могилы, наконец. Однако кто теперь возьмет на себя ответственность напрямую связать список и нелепую смерть «супругов» Зудершанц, например?

Пирамиду под горой Суур Мунамяги искали, но так и не нашли, хотя, возможно, были от разгадки этой тайны в каких-то двух шагах. Сколько крови пролилось! И, похоже, что совершенно напрасно. Открытие самой большой в мире пирамиды и, возможно, древней эстонской письменности могло бы перевернуть историю цивилизации, а заодно историю всех важнейших мировых культур. Но ход, возможно, ведущий внутрь пирамиды, был завален не без личного участия Петровича. Может быть, это был шанс вернуть эстонцам четырёх или даже пяти тысячелетнюю писаную историю. Петрович вспомнил, что однажды искусствовед Хульгимаа намекал на то, что не исключает происхождение эстонцев не только от древних строителей пирамид, но и от тех, кто снабдил их строительными технологиями. Дурак не поймёт, но пенсионер понял с полуслова: Хульгима намекал на внеземное происхождение древних эстов. Если это действительно так, то они не люди. А кто? Другое человечество?

Чудом избегнув смерти в кафе у стены Доминиканского монастыря, всем скопом едва не захлебнувшись дерьмом в подземельях под Вышгородом, что приобрели эти счастливцы? Что добыли они у Вечности и для Вечности? Дважды таинственный жрец Мардука — последний ли халдей? — уходил от ответственности. А ведь разгадка происхождения эстонцев, что называется, лежала под ногами! Теперь могилу мифического родителя Калева покрывает толстый слой городских нечистот! Кто поверит, что под дерьмом лежат останки одного из последних библейских исполинов — nephilim?

Теперь вот человек несудьбы. Кто он? Что за зверь такой, избавившийся от судьбы и получивший полную свободу? Петрович верил, что свободу можно обрести только в Боге, что свобода без Бога на самом деле есть рабство разлагающейся плоти, рабство греху. Потому неважно, есть судьба или её нет, но должны же быть какие-то ограничения? Если нет ограничений, то позволено всё… «Стоп, стоп, стоп! — Тормознул себя пенсионер. — Что значит, позволено всё? Что позволено быку, то не позволено Юпитеру. Не позволено. Юпитеру не позволено — быку позволено! Вот в чём фишка!»
 

 
Раз в год певец и гуру Старик Казлодуев посещал с концертом Эстонию. В один год он приезжал с жидкой бороденкой, заплетенной в косицу на манер египетских фараонов. В другой год гуру приехал бритый наголо с бритым же, а точнее сказать с босым лицом. В прошлом году он появился перед своими поклонниками с короткой стрижкой и бакенбардами, плавно переходящими в пышные усы. Под нижней губой красовалась рыжая бородёнка в стиле актёра Пирса Броснана. В левом ухе болталась пиратская серьга, украшенная бриллиантом в полтора карата. Гуру не терпел имитаций и подделок. Если уж он надевал рубище, то вы можете быть уверены в том, что это было настоящее рубище, разве что без блох и вшей. В этом году на публике Старик Казлодуев появился в чёрной, застиранной до неприличия бесформенной рубахе навыпуск из-под которой проглядывала не первой свежести белая майка (T-Short!) с надписью «Help yourself!» и чёрных же сатиновых шароварах a’la китайский подёнщик-кули. Вершиной образа в подлинном смысле была стильная сатиновая шапочка, из-под которой свисала накладная коса. Гуру принимал жизнь такой, какой она для него была. Единственное чего он не терпел это сравнений с другим весьма известным персонажем российской эстрады — рокенрольщиком с ещё доперестроечным стажем. Музыкальные критики обратили внимание на то, что когда рокенрольщик брился, то Старик Казлодуев отпускал бороду и вообще год за годом всё делал наоборот. Если Старик Казлодуев появлялся на публике в рубище, то это почти всегда была реакция на модный клифт от Юдашкина, в котором имел несчастье показаться рокенрольщик. Однако по пятам за Стариком Казлодуевым ходила язвительная песенка про старика Козлодоева, запущенная в оборот наглецом в костюме от Версаче. Потом Старик Казлодуев не раз ещё обижался на пересмешника и даже обвинял его в краже неких музыкальных идей. Особенно его взбесила песенка с рефреном «И вышел гулять в туман над Янцзы». В её тексте Старик Казлодуев разглядел плагиат старинную японскую танку:

Ио но нака во
Нани ни татоэн
Асабораке
Коги-юко фуне но
Ато но сира нами

В вольном переводе спорное пятистишие, приписываемое японскому поэту Манзей-хоси, звучало примерно так:

С чем сравнить
Нашу жизнь?
Это белые волны
От лодки плывущей
В предутреннем тумане.

В Китае говорят, что японская культура во всем скопирована с китайской, и потому Старик Казлодуев решил пойти от противного: перепеть на российской сцене классическую японскую танку, а заодно и хокку — чего уж там какой-то туман над Янцзы! Три стильных блатных аккорда соединились с лучшими творениями японских поэтов, среди которых было немало царственных особ. Аранжировщик добавил к трём блатным аккордам не менее стильный аккордеон и губную гармонику, а ударную группу заменил на ритуальные японские барабаны. Танка Минамото-но-Тамэйоси
Яма но ха ни

Иринуру цуки но
Варэ нараба
Уки-ио но нака и
Мата ва идэдзи во

в один день стала всероссийским шлягером. Девичий дуэт лесбийской ориентации спел его на концерте в Токио под истошный рёв толпы.

— Если бы я была луною,
Которая заходит за горный
гребень, то
Я бы никогда больше не возвратилась
В этот печальный без тебя мир, —

пели, взявшись за руки, две сопелочки, одетые в стиле анимэ-хэнтай в клетчатые миниюбки-шотландки и белоснежные блузки с короткими широкими галстуками, —

Нас не загонят!
Нас не загонят!
Нас не загонят, нет!
Уки-ио но нака и!
Мата ва идэдзи во!

Шлягер имел оглушительный успех, и Старик Казлодуев в мгновение ока обрел мировую известность. На гребне успеха он выпустил альбом «Беспечные русские танки», который теперь, в ходе европейского турне привёз в Таллинн.

Была у Старика Казлодуева ещё одна странность: гуру не любил общаться с прессой, которую находил лживой и вульгарной. Двадцать лет он не мог заставить прессу писать псевдоним полностью, не опошляя его до имени и фамилии:

— Бой мой! Сколько раз я могу вам говорить: Старик Казлодуев пишется слитно, а не раздельно! Нет Старика и нет Козлодоева! Есть Старик Казлодуев. Прошу вас, коллеги!
«Коллеги» нагло улыбались, правильно оценивая жалкую попытку гуру подлизаться, и продолжали писать что-нибудь вроде издевательского «Новый диск Козлодоева: старик сползает по крыше!» А Старик Казлодуев брал в руки акустическую гитару и пел им любимые танки и хокку:

Хитори-нэ я
Накитаро каво ни
Мадо но цуки…
Лежу один.
Лицо мое орошено слезами.
В окно глядит луна…

Гуру поёт и за его спиной незримо встаёт поэт Ясуо. Гуру поёт ещё, и вот уже за его спиной возвышается могучий Бусо:

Сара во фуму
Нэдзуми но ото но
Самуса канна…

— Куда этот танк, гуру? — Кричит наглый щелкопёр в последних рядах. — Никак не въеду!
— Холодно!
Слышно, как мыши
Ходят по тарелке… —
терпеливо напевает Старик Казлодуев, перебирая гитарные струны. — Представьте себе: холодно, до жути одиноко, и в этой тишине слышно, как мыши ходят по тарелке, подбирая крошки, оставшиеся от скудной трапезы одинокого хозяина.
— Гы-ы! — Рычат щёлкоперы. — Аффтар выпей яду! Креатив гавно! Не пиши исчо!
Старик Казлодуев делает вид, что ему тоже смешно. Теперь вот исчо одна прессуха в Таллинне:
— Превед, Талин!
— Превед, Козлодоев!
— Не Козлодоев, а Старик Казлодуев!
— Один хрен! Спой нам танку или хокку!
Старик Казлодуев, стараясь не смотреть в зал, поёт из Саруйоси, перебирая пальцами струны:

Кава-йодо я
Ава во ясумуру
Аси но цуну…
Речная заводь:
Около отростка камыша
Останавливается пена…

Наконец, провинциальная пресс-конференция заканчивается. Молодые, циничные репортеры расходятся, нарочито и презрительно не глядя в сторону Старика Казлодуева, позирующего фотографам. На последнем ряду со стула поднимается высокий молодой человек с лицом, украшенным легкой вьющейся бородкой. Глядя в глаза Старику Казлодуеву, он задаёт последний вопрос:
— Гуру, вы верите в судьбу?
— Вообще или в частности? — Пытается уйти от прямого ответа, с головой погрузившийся в фотосессию Старик Казлодуев. — Простите, что вы сказали?
— Ничего.
 

 Запытайте вашего стоматолога!

 
Краем глаза Старик Казлодуев проводил странного участника пресс-конференции. Уходя, молодой человек небрежно бросил на стул свёрнутую в рулон газету. Гуру пальцем поманил организатора гастролей и молча указал на газету. Фотосессия не задалась с самого начала.

В номере гостиницы Старик Казлодуев осторожно развернул газету. Это оказалось жёлтое издание — «Хроники непознанного», буквально напичканное идиотскими измышлениями в стиле Марка Твена. Статья, вывернутая заголовком наружу, была посвящена тайнам стоматологии и называлась «Запытайте вашего стоматолога!» Гуру потратил не меньше четверти часа, чтобы вникнуть в материал. Конечно, до «Венеры в мехах» автор не дотянул, но кое-что могло бы даже показаться забавным. Если верить знатоку стоматологии, то кресло дантиста не только напоминает гинекологическое, но и выполняет схожие функции. Мысль незатейливая: пациент или пациентка, сидя в кресле дантиста, испытывают патологический страх перед проникновением посторонних рук и предметов в полость рта — чем не гинекология? Вслед за страхом приходит боль, чем она острее, тем острее сексуальное наслаждение, испытываемое пациентом. Чем сильнее страх и острее боль, которую испытывает пациент, тем острее сексуальное возбуждение самого дантиста. Автор зубоврачебного садо-мазо с восторгом настоящего поклонника маркиза де Сада предлагает читателям: запытайте вашего стоматолога!

Старик Казлодуев задумчиво почесал за левым ухом:

— Запытайте… Запытайте… Прах меня побери, это ж украинизм! Спросите, спросите вашего стоматолога!
Гуру почесал себя за правым ухом. Не раскрывая рта, он провел языком по зубам, зубы оставляли желать лучшего. Вспомнилась фраза из какого-то теледетектива, вложенная сценаристом в уста патологоанатома: «Я сразу узнаю русских по зубам!» Гуру с отвращением передернулся, лишь на мгновение, представив себе, как некто, совсем не похожий на западного дантиста, проникает к нему в полость рта.

— Это послание. Определенно послание… В нём должен быть какой-то смысл!

Старик Казлодуев в раздражении пощелкал пультом управления телевизором. В этой занюханной таллиннской гостинице не было ни одного приличного канала — исключительно эстонские, финские и немецкие. Наконец, где-то между Pro 7 и RTL он обнаружил Первый балтийский канал. Канал транслировал местные новости на русском языке! Это было уже кое-что. Не до конца сформировавшаяся белёсая девица докладывала об очередном повышении цен на медицинские услуги:

— Стоимость услуг по стоматологическому протезированию возрастет с первого июля примерно на 15-20 процентов…
Старик Казлодуев машинально провел по оставшимся зубам языком:
— Определенно это сообщение. Трансцендентально!
Если бы, кто-нибудь видел Старика Казлодуева в эту минуту, то он бы так и не понял, что гуру имел в виду — предельно общие схоластические понятия или априорные формы познания по Канту.
— Om mani padme hum!
Любимая мантра, однако, облегчения не принесла, более того, вконец испортила настроение. Между тем телеканал докладывал голосом какого-то Сахарова очередную сплетню:
— На этой неделе получила продолжение история террориста Ильича Салупуу. Как сообщили компетентные органы, в Эстонии действовали его двойники, тайно проникшие с территории сопредельного государства. Сам террорист, которого дважды объявляли погибшим, теперь угрожает отомстить и объявляет войну эстонским спецслужбам. Как нам стало известно, телеканал «Аль Джазира» располагает видеозаписью с угрозами международного террориста. Назначено новое расследование…
На экране появилась дикторша, при взгляде на которую, возникало желание удавить на подтяжках первого попавшегося распространителя смеси Herbalife вместе с врачом диетологом:
— Коротко о международных новостях.
Телевизор заговорил голосом обозревателя Михáлкова:
— Вопросы борьбы с наркотрафиком были включены сегодня в повестку дня международной комиссии ООН по Афганистану. Как сообщают информационные агентства, именно Афганистан стал сегодня главным мировым экспортером опиума и гашиша. Если раньше основным поставщиком сырья для производства героина считался так называемый «Золотой треугольник» в Юго-Восточной Азии, то сегодня эксперты называют афганскую «Долину смерти»…

Дальше Старик Казлодуев слушать не стал. Он неожиданно вспомнил, как год назад во время турне по Соединенным Штатам Америки, нашел время съездить на север Калифорнии, чтобы своими глазами взглянуть на тамошнюю Долину смерти. Дорога оказалась утомительной, но поездка того стоила. Джип остановился на краю пустыни. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалось безжизненное пространство, утопающее в мареве. В лицо дохнуло раскаленным воздухом.

— Дальше нельзя, — вежливо сказал гид и спрятался в джип под защиту кондиционера.
Старик Казлодуев осторожно вдохнул воздух пустыни и поправил на голове чёрную бандану. Ничего, терпимо, дышать можно вроде, как в финской бане. Гид приоткрыл окно и, справляясь с бортовым компьютером, сообщил механическим голосом:
— Температура воздуха плюс пятьдесят пять градусов по шкале Цельсия. Температура на почве семьдесят четыре и шесть десятых градуса по шкале Цельсия.
Окно закрылось, и гуру остался почти наедине с пустыней. Он уже дышал полной грудью, а кончики банданы шевелил легкий ровный ветерок. Гуру остался почти один. Почти один. То, что он вначале принял за валун оказалось человеком. Человек сидел прямо на песке, подобрав под себя ноги, и даже отбрасывал тень. Издали он был чем-то похож на актера Стивена Сигала. Наверное, косичкой из редких волос, в которую на индейский манер было вплетено несколько цветных ленточек-феничек. На джип Стивен Сигал не отреагировал. Казалось, что он уже высох и превратился в камень. Старик Казлодуев вздохнул и, обжигая мягкие места о почву с температурой в 74,6 градуса по Цельсию,  сел рядом, подобрав под себя ноги.
Некоторое время сидели молча. Наконец Старик Казлодуев вежливо откашлялся, напоминая о своем присутствии. Стивен Сигал поворотился к нему сморщенным лицом актера Моргана Фримена и голосом актера Роберта де Ниро произнес:
— Hi!
— Hi! — быстро ответил гуру.
Немного помолчали и человек, напоминающий Стивена Сигала с лицом Моргана Фримена и голосом де Ниро, вперив взгляд в пространство, заметил.
— It’s cold today.
— Sorry? — Не понял собеседника Старик Казлодуев.
— Ну, и хрен с тобой, — беззлобно произнес сосед голосом де Ниро.
— Простите, — незаметно для себя перешел на русский Старик Казлодуев, — не понял.
— И не поймешь, козёл, — подмигнул Морган Фримен и продемонстрировал косичку Стивена Сигала.
Похоже, что он ничуть не удивился:
— У меня мама из Саратова.
— И у меня мама, — начал, было, Старик Казлодуев, но вовремя осекся. — А вы, простите, тут что?
— Медитирую.
Стивен Сигал смочил минеральной водой волосы на макушке. Помолчали.
— А вы тут, какого хрена? — Осведомился де Ниро.
— Не понял, – не понял Старик Казлодуев. — Ах, да! Вот пришёл подышать воздухом смерти.
— Приехал, — поправил де Ниро. — Здесь все подыхают — The place of death. Смотри!
Стивен Сигал протянул в пустыню правую руку.
— Смотри! Вот саранча прилетела, а на землю не садится. Почему? Потому что на земле смерть, крылья обугливаются в момент. Сволочь знает, что смерть, а летит, не может себя пересилить. Вот так и ты, козёл, знаешь, что тут тебе и хана, а всё одно — припёрся.
— Простите?
— Не прощу, — скривил рожу Морган Фримен. — Козёл он и в Африке козёл, а тут и подавно. Видал я вас тут козлов на выпасе. Жить не научились, думаете, что научитесь умирать. Так хрен вам! Сдохните, как жили, паскуды бешеные.
— Откуда вы знаете, как я жил? — Удивился Старик Казлодуев.
— Рентген.
— Не понял?
— Пусты ня это как рентген, — равнодушно отозвался де Ниро. – каждого насквозь. В пустыне человек гораздо ближе к богу чем, скажем, в лесу.
Помолчали. Старику Казлодуеву стало неуютно. Прав был старик Ницше: если долго смотреть в пустыню, пустыня начинает смотреть на тебя. 
— Дело в твоем мозгу, — неожиданно подал голос де Ниро. — Твой мозг настроен на неизбежность смерти, поэтому ты обречен. Ты всего лишь человек, хотя и козёл. У тебя есть психика, а значит, есть и вторая биология.
— Что это значит? — Осторожно спросил Старик Казлодуев.
— Это значит, что твою физическую сущность определяет не только твое ДНК, но еще и твоя психика. Если ты уверен в том, что ты умрешь, то ты умрешь обязательно.
— А если не уверен?
— А если не уверен, — Стивен Сигал окропил макушку минералкой, — будешь жить столько, сколько захочешь. Это я называю искусством умирать.
— А если я хочу жить? — Выдавил Старик Казлодуев. — Просто жить.
Стивен Сигал перекинул косицу с правого плеча на левое.
— Созерцай пупок, козёл. Клади на пупок соль Мёртвого моря и прогревай её сигарой, скученной из июльской полыни.
— Почему пупок?
— Хороший вопрос, — осклабился Морган Фримен. — Потому что на эмбриональном уровне через пупок к нам приходит жизнь. Спроси любого ребенка, где прячется его душа, и он безошибочно укажет на свой пупок.
— Ну, я пошел, — неуверенно произнёс Старик Казлодуев, — поздно уже.
— И ты не хочешь узнать то, зачем ты приехал сюда?
— Спасибо, — смутился Старик Казлодуев, — я буду думать про свой пупок более уважительно.
— Пупок это не главное, — де Ниро был неумолим. — Смотри!
Рука Стивена Сигала снова вытянулась в пустыню.
— Смотри! Видишь те камни? Они ждут тебя.
Старик Казлодуев посмотрел в ту сторону, в которую указывала рука Стивена Сигала. На удалении метров в триста виднелась груда камней. Впрочем, и не груда вовсе, а так, несколько отельных камней.
— Иди, Козлодоев. Вернешься, расскажешь, что ты видел.

Старик Казлодуев почему-то нисколько не удивился  ни оскорбительному «Козлодоеву», ни тому, что этот артист с физиономией Моргана Фримена знает дразнилку.
Горячий воздух, поднимаясь от земли, искажал перспективу. Пустыня под ногой оказалась вполне твёрдой, хотя на взгляд была зыбче зыбкого. Расстояние до камней тоже оказалось обманчивым — и не каких-то там триста метров, а все пятьсот.

Когда Старик Казлодуев, наконец, дотащился до камней, с него сошло семь потов. Камни оказались простыми камнями в количестве семи штук, выстроившихся в почти правильный круг. В другое время и в другом месте он подумал бы, что это глупая шутка, но здесь, в калифорнийской пустыне, которая называется Долина смерти, всё выглядело более чем серьёзно.

Гуру внимательно осмотрел камни и выяснил, что в круг их выстроили совсем недавно: на земле сохранились следы волочения.  Впрочем, относительно времени полной уверенности не было. Следы в пустыне могут сохраняться столетиями, а могут исчезать в считанные минуты. Ради удовлетворения любопытства прогулялся по следу одного из камней и обнаружил табличку с надписью «Marianna». Ниже, кто-то приписал мелом вчерашнюю дату. Видно было, что числа исправляли уже не раз. По следу волочения каждого из камней были расставлены точно такие же таблички со вчерашней датой. Имена были следующие: Carmen, Elizabeth, Katrina, Louisa, Rebecca, Sarah.
Когда Старик Казлодуев двинулся обратно, то еще издали он заметил, что троица мегазвёзд американского кино как будто исчезла. Он подумал, что Стивен Сигал затащил своих приятелей в джип. «Ну, что ж, под кондиционером всем места хватит, — подумал гуру, — там и договорим».

Воротник на рубашке давно промок насквозь и задубел, пропитавшись солью. Пустыня жгла стопы прямо через грубые армейские ботинки. Джинсы до крови натерли промежность и пах. Когда с ветерок сорвал с головы бандану, гуру даже не дернулся, чтобы поймать платок. Мокрый в начале пути загривок высох и стал похож на старую швабру. В восходящих потоках горячего воздуха чёрный джип «Cherokee» постоянно менял конфигурацию.

— А где этот парень, с которым я разговаривал.
— Какой парень? — Удивился гид. — Здесь никого не было.
— Я видел там таблички с женскими именами.
– Ах, это! — Не удивился гид. — Это местная достопримечаельность.
— И, — подбодрил гида Старик Казлодуев.
— И? — Не врубился гид. — Ах, да! Простите! Фишка в том, что в долине не так уж и много камней. Некоторые ведут себя спокойно, а некоторые гуляют.
— Как это понимать?
— Не знаю! Гуляют, да и всё. Камням, которые гуляют, присвоены женские имена. За ними наблюдают.
— Куда делся тот парень, с которым я разговаривал.
— Ничего страшного, в пустыне это бывает.
— Что бывает?! — Взорвался Старик Казлодуев.
— Видения бывают, — гид, словно не обратил внимания на реакцию собеседника, — галлюцинации бывают. Знаете, достаточно провести на жаре каких-то полчаса и сознание может выкинуть ещё и не такие штучки.
— Сколько я отсутствовал.
Гид взглянул на часы.
— Ну-у, чтобы не соврать, то не меньше трёх часов.
— Я тоже исчезал?
— Ну, конечно, нет. Кондиционер в машине пока работает исправно, так что вы всё время были на виду.
— Один?
— Разумеется, один.
— А парень?
— Мы ходим по кругу, сэр…
— Запытайте вашего стоматолога!
Симпатичная девица с экрана телевизора демонстрировала сразу тридцать два зуба. Рекламный ролик вернул Старика Казлодуева в таллиннскую гостиницу.
— Это message, определенно message! — От волнения гуру даже губу закусил. — А я вам говорю, что это message! Это ноуменально!
И вновь, если бы кто-то слышал в эту минуту Старика Казлодуева, то он ни за что бы не понял, что конкретно из постигаемого умом имел в виду гуру.
 

 
Петрович почему-то нисколько не удивился, когда ему позвонил менеджер заезжей поп-звезды и попросил о конфиденциальной встрече. Последнее время он практически разучился удивляться. Заминку вызвал выбор места для встречи. Звезда настаивала на кафе «Нарва». Петрович неохотно согласился. С некоторых пор он предпочитал пить чай дома, но знаменитость категорически отказалась посетить Петровича в его ласнамяэской квартире. Каково же было его изумление, когда он увидел за одним столиком в пустующем в это время кафе мирно беседующих Соллафа и Старика Казлодуева, чьими афишами был оклеен весь город.

— Николай Петрович, присоединяйтесь!

Соллаф приветственно взмахнул левой рукой, правая привычно постукивала трубкой о край столешницы. К ужасу официантки пепел бескультурно и крайне нецивилизованно сыпался на пол. Ох уж эти русские! И, если чёрную сатиновую шапочку похожего на барбоса русского с пришпиленной к ней накладной косой ещё можно было пережить, то пепел на полу был немыслимым нарушением заведенного порядка. Официантка взглядом указала барменше на пепел, та кивнула головой охраннику, охранник принял позу выжидательного наблюдения

— Еще пива! — Гаркнул Соллаф. — Знакомьтесь, Петрович, гуру Старик Казлодуев, в миру Денис Иванович Спотыкач. С вашего позволения мы закончим прения. Итак, Денис Иванович, вы настаиваете на том, что эпоха У-ба, начавшись с циского ба Хуань-гуна, закончилась чуским ба Чжуан-гуном. Я вас правильно понял? 
— Совершенно верно, — кивнула поп-звезда с лицом барбоса, — и в подтверждение своего мнения я ссылаюсь на авторитетное мнение военного историка Мэн-цзы. Я категорически не согласен с версией, идущей от Сунь-цзы.
— Так вы не согласны с тем, что первым из пяти гегемонов-ба был Гоу Цзян-ван?
— Вы правы, не согласен. Гоу Цзян-ван носил титул «ван», что в нашем понимании значит «царь». В то же самое время спорная эпоха известна под названием У-ба, что в нашем понимании означает «пять князей», то есть «пять гегемонов».
— Сдаюсь, Денис Иванович, вы меня почти убедили, хотя известно, что именно Сунь-цзы находился в конце периода У-ба на службе в княжестве У, причём на службе у предпоследнего из пяти гегемонов ба Хо Люя.
— Именно, что у предпоследнего!
— Хорошо, отложим на время наш учёный спор. Простите, Николай Петрович, что мы заставили вас поскучать.
— Зачем я здесь?
— Надеюсь, что Денис Иванович нам разъяснит.
Старик Казлодуев нервно теребил накладную косицу.
— Мне было откровение.
Петровича передернуло: ещё один шизанутый. Обострённым чутьем поп-звезды гуру уловил в движении Петровича плохо скрываемую неприязнь. Тем не менее, он справился с собой и подробно рассказал аборигенам историю своей поездки в Долину смерти.
— В чём же вы находите откровение? — Осведомился Петрович, когда история исчерпала себя. — Проясните, если не затруднит.
Гуру молча протянул Петровичу газету «Хроники непознанного».
— «Запытайте вашего стоматолога» — что это?
— Ниже, смотрите хронику.
В подвале полужирным шрифтом, каким обыкновенно набирают дежурные анекдоты, была набрана хроника «Нам пишут из»:
«Читатель из Нарвы сообщает о том, что в береговой полосе от Устья реки Наровы до города Силламяэ подразделения эстонской самообороны методично уничтожают гранитные валуны. По слухам, валуны являются искомым промежуточным звеном, которое владело Землёй в период между третьим и четвертым оледенением».
— Это, что и есть откровение?
В голосе Петровича вибрировало раздражение, и Соллаф аккуратно придавил под столом его ботинок.
— Нет, это ещё не откровение, — гуру нервно выдернул из косицы траурную белую ленту. — Откровение в том, что место, о котором я вам только что рассказал, это тюрьма.
— Тюрьма! — Пришло время удивляться Соллафу. — Вы сказали: тюрьма?
— Именно тюрьма, и в этом состоит откровение. Я навёл справки, мне указали на вас.
— Почему на нас? — Ещё раз удивился Соллаф.
— Спросите себя.
Гуру принялся заплетать выдернутую из косицы ленту.
— Вы не в курсе, Соллаф, — тихо проговорил Петрович, — это действительно тюрьма или что-то вроде того.
Мудрец восхищенно пыхнул ароматным дымом и стукнул пустой кружкой по столешнице.
— Ещё пива!
Официантка вздрогнула: в их кафе не принято распивать пиво с половины одиннадцатого утра. Тем не менее, она молча собрала пустые кружки, смахнула со стола пепел и демонстративно шлёпнула перед Соллафом чистую пепельницу. Мудрец равнодушно оттолкнул пепельницу к центру стола.
— Вы не против, если я тоже закурю?
Гуру вытащил откуда-то из глубины необъятных шаровар зажигалку и грубый стальной портсигар. Левая его половина была до отказа набита изящными тонкими сигаретами с фильтром, обрамленным золотой полоской. В правой половине под резинкой болтались три или четыре сомнительного вида папиросы. Слегка поколебавшись, гуру вытащил папиросу, легко размял её и прикурил от зажигалки с надписью «Grow your own». На другой стороне прибора красовалось стилизованное изображение листьев каннабиса. Соллаф принюхался:
— Однако! Нас могут здесь не понять.
— В Европе, знаете ли, везде…
— Мы не в Европе.
Гуру раздраженно захлопнул портсигар.
— Вы позволите?
Соллаф протянул руку за портсигаром. Вещица оказалась презабавной. Начало пятидесятых годов прошлого века. На крышке рельефный портрет поэта Пушкина. На оборотной стороне изображение лиры и знаменитые строки: «Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой…»
— Коллекционный, — предупредил вопрос Соллафа гуру, — лимитированное издание. По нынешним ценам не меньше чем полштуки баксами.
Официантка брезгливо поставила на стол три кружки с пивом. От дыма из смеси трубочного табака и оккупационного Беломорканала у неё слегка закружилась голова. Ох, уж эти русские! Везде лезут со своими омерзительными папиросами.
— Итак, – прервал паузу Соллаф, — Николай Петрович собирался нас просветить на счёт тюрьмы или чего-то там ещё.
— Ничего я не собирался, — буркнул Петрович, — вынуждаете.
— Продолжайте, — подбодрил Соллаф, — здесь практически все свои. Прошу вас, не стесняйтесь.
— Вы знаете, что уже два столетия антропологи ищут недостающее звено, которое свяжет человекообразных обезьян, населявших Землю в период между вторым и третьим оледенением, с ныне живущим человеком. Так вот, звена нет, но зато есть валуны как будто принесённые сюда оледенением.
— А причём здесь валуны? — Соллаф был неподдельно зпинтригован.
— Простите. Часть из них это просто валуны, а часть это население Земли, как будто жившее между третьим и четвертым оледенением.
— Ну-ка, ну-ка, ну-ка! — Весело подыграл Соллаф. — Я еще понимаю внучок-полено, но дедушка-кирпич это уже кое-что!
— Никакой он вам не дедушка, просто это другая форма жизни, то есть форма, лишённая жизни.
Петрович явно запутался и смущённо замолчал.
— Что-то я не понял, как это можно наказать булыжник? — Подал голос гуру.
— Булыжник наказать невозможно, — согласился Петрович, — можно наказать то, что как будто заключено в булыжник.
— И что же можно заключить в булыжник?
— Я сказал: как будто заключено.
— Вы ещё сказали, что это другая форма жизни, — вежливо напомнил гуру.
— Я сказал: как будто другая.
— Постойте, постойте! – вмешался Соллаф. — Если булыжник это неживая форма материи, то, как она может вместить в себя материю живую, пусть даже и наказанную.
Старик Казлодуев добил косячок и воткнул пустой мундштук в пепельницу. Петрович пожевал губами, собираясь с мыслями.
— Видите ли, я и сам толком не понимаю. Может быть, это другой метаболизм. Мне объяснили, что валуны вмещают в себя то, что наказано, то есть, лишено жизни.
— Вы хотите сказать — мертво?
— Я сказал то, что сказали мне: наказано лишением жизни.
— И, кто вам это сказал.
— Хранитель, то есть, я хотел сказать надзиратель.
— Кто он этот надзиратель?
— Я не знаю. Просто надзиратель.
Соллаф пыхнул дымом, переваривая новую для него вводную. Охранник, привлеченный сладковатым запахом марихуаны, незаметно приблизился к собеседникам. Для себя он решил, что выставит этих русских вон, как только они допьют свое пиво.
— Так, так, так! — Соллаф нагло выбил трубку прямо на пол. — Нам предстоит решить небольшую задачку, а именно найти связь между дедушкой-кирпичом, внучком-поленом и учёным собранием. Какие будут предложения?
— Вообще-то это не мое дело, — гуру демонстративно уставился в окно. — У меня гастроли заканчиваются. Вот отпою завтра свои танки, и домой, в Питер! А вы уж тут как-нибудь сами разбирайтесь с горячими эстонскими парнями. Вам тут жить, а мне — домой!
Гуру даже хихикнул от предвкушения домашнего уюта. За окном группа финских туристов с хозяйственными сумками на колёсиках пыталась форсировать Нарвское шоссе в направлении винной лавочки. Соллаф заполнил затянувшуюся паузу в разговоре набивкой трубки.
— Вы правы, Денис Иванович, разбираться придётся нам. Но теперь я не отпущу вас до тех пор, пока вы не объясните нам, в чём конкретно заключалось ваше откровение.
— Да-да! — Подхватил Соллаф. — будет весьма любопытно выслушать вашу версию. Кстати, я плохо знаком с географией Северной Америки. Долина смерти, где это конкретно?
Гуру начертил на салфетке весьма приблизительную карту калифорнийского побережья. 
— Вот Лос-Анджелес, вот река Колорадо, вот пустыня Мохаве, а где-то здесь Долина смерти.
— Как это точно это место называется по-английски?
— Death Valley.
— Всё! — Довольный Соллаф отвалился к спинке стула и пыхнул ароматным дымом. — Я просёк фишку! Дупель пусто-пусто! Можете ехать домой с чистой совестью. Считайте, что вы исполнили свою миссию с честью.
— Вот я не понял, — гуру проявил внезапную заинтересованность, — а как же я?
— А никак. Дуйте шустро в свой Питер. Можете спеть нам что-нибудь на прощанье.
— Что спеть? — Заинтригованный гуру едва не лишился дара речи.
— Что-нибудь из Кёрая, а про пять гегемонов мы с вами после договорим, если, конечно, будем к этому «после» ещё живы.
— Я не умею без гитары.
— А вы, господин Спотыкач, попробуйте. Уверен, что у вас получится.
Гуру, не вполне сознавая, почему он это делает, выстучал ритм пальцами на столе, потом к удивлению официантки, барменши и охранника запел высоким, срывающимся голосом:

Гвандзицу я
Иэ ни юдзури но
Тачи хакан
Новый год!..
Я надену свой меч –
Наследие моего рода.

— Спасибо, Денис Иванович, я чуть не прослезился. Это моё любимое хокку, точнее хайкай. Как это там: Гвандзицу я… Иэ ни юдзури но… Тачи хакан… А знаете, что, Петрович, когда я слушаю этот старинный хайкай, передо мной встает фигура самурая, готового умереть равно в бою или от харакири. Я надену свой меч – это о душе. Меч самурая – его душа. «Надеть свой меч» это значит быть готовым исполнить завет предков – исполнить долг самурая. Долг самурая – смерть. Это хайкай о смерти, но если быть честным до конца, то не о смерти как таковой, но о готовности самурая умереть. Я бы даже сказал об умирании самурая. Он умирает каждый день, каждый час, каждую минуту. Иэ ни юдзури но! А, каково?

Старик Казлодуев от восхищения даже открыл рот, и стал похож на барбоса с открытой пастью, иллюстрирующей практику американского патологоанатома. Барменша подавала недвусмысленные знаки охраннику, но тот уже признал в барбосе мировую знаменитость и прикидывал, как бы половчее взять автограф.

— Денис Иванович, господин Спотыкач, гуру, наконец! — Соллаф патетически возвысил голос. — Напомните учёному собранию, что именно сказал вам приятель в пустыне Мохаве.
— Он мне много чего говорил, — пробормотал ошарашенный Старик Казлодуев.
— Уточняю, — Соллаф внезапно стал серьёзен, — как он назвал долину.
— Как? — Гуру напрягся. — Долина смерти… Нет, постойте! Он назвал её The place of death…
_______________________________________________

Начало ищи здесь http://ruspol.net/?p=191&news=8873 <<<<<<